Беглая монахиня - Ванденберг Филипп - Страница 27

• Предыдущая
• 27/92
• Следующая

Магдалена не могла отказать себе в удовольствии примерить обновки. Торговец не ошибся, платья были ей абсолютно впору.

Рудольфо пожирал Магдалену жадными глазами.

— Ситуация, наверное, была не самая подходящая, — заметила она, надев голубое платье с верхом из тафты, особенно выгодно подчеркивавшим ее грудь. — Может, надо было дождаться новых сборов?

Рудольфо махнул рукой:

— Видит Бог, тебе не нужно оправдываться. Ты неделями носишь одно-единственное платье. Даже у возничих богаче гардероб. К тому же это твои деньги, а не труппы. Между прочим, должен тебе признаться, ты выглядишь неотразимо.

Лестные слова канатоходца вогнали Магдалену в краску. Никто еще не говорил ей таких комплиментов. Они были ей гак приятны, что она могла бы слушать их бесконечно. Магдалена с вызовом отвечала на его взгляды.

— Можно задать тебе один вопрос? — осторожно полюбопытствовала она.

— Ну конечно, — с радостной улыбкой ответил Рудольфо.

От Магдалены не укрылось, что в последнее время Рудольфо, бывший таким серьезным в начале их знакомства, стал намного веселее, смеялся и даже шутил.

— Что ты имел в виду на днях, сказав, что любишь меня?

Почему ты не даешь мне это почувствовать? Ты ведешь себя подобно миннезингеру, который поет о любви, но никогда ее не демонстрирует.

Рудольфо сразу же посерьезнел, словно Магдалена разбудила в нем грустные мысли. Он тяжело вздохнул и, выдержав небольшую паузу, сказал:

— Хотя кодекс Девяти Незримых не запрещает категорически любить другой пол, но...

Магдалена опешила. В одно мгновение мир рухнул для нее, и она пролепетала:

— То есть ты имеешь право любить только мужчин? Скажи, что это не так, умоляю!

Рудольфо не сразу понял ее.

— Господь с тобой, — возразил он. — Однополая любовь — величайшее табу для Девяти Незримых! Это делает их легкой добычей для шантажистов. И это причина, почему кодекс предписывает сдержанность в отношениях с женщинами. Женщины считаются как-никак болтливыми.

Они могут выдать то, что мужчины открыли им в минуту слабости.

— Ах, вот в чем дело! — Магдалена вспыхнула в гневе. — Я-то думала, Девять Незримых — умные мужчины. А они лишь хорошо усвоили учение Святой матери Церкви, считающей сотворенную Богом женщину исчадием ада и причиной всего зла на земле, — за исключением Богоматери. Я достаточно начиталась трактатов отцов Церкви. Там ты можешь прочесть, что женщина, в отличие от мужчины, вовсе не подобие Господа и что именно женщина повинна в первородном грехе, а тем самым и во всех страданиях, выпадающих на долю человечества!

Рудольфо стоило больших трудов остановить Магдалену.

— Ты забываешь, что Девять Незримых ничего общего с Церковью и папством не имеют. Как раз наоборот. В одной из девяти книг раскрывается, что именно привело к враждебному отношению Церкви к женщине и кто из мужчин — а это были исключительно мужчины — в ответе за это. И эта книга относится к сокровищам мудрецов. Можешь себе представить, что опубликования одной этой книги было бы достаточно, чтобы расшатать устои Церкви.

— Ты читал эту книгу?

— И не только эту.

— И ты знаешь, где спрятаны все девять книг?

— Разумеется. Моя задача как хранителя тайных книг в том и заключается, чтобы держать место тайника в секрете, вплоть до моей кончины. Даже восьми остальным неведомо это место.

— А почему именно ты, канатоходец, удостоился такой чести?

— Это долгая и весьма неправдоподобная история. — Рудольфо молча посмотрел в глаза Магдалене и после долгой паузы серьезно произнес: — Послушай, ты же прекрасно понимаешь, что я рассказал тебе гораздо больше, чем позволяет кодекс Девяти Незримых. Поклянись держать язык за зубами.

Магдалена кивнула:

— Не волнуйся. Ни одно слово, касающееся сокровищ человечества, не слетит с моего языка. Конечно, мне страшно любопытно узнать, где хранятся девять таинственных книг. Ведь не здесь же, в цирковом фургончике?

Рудольфо от всей души расхохотался, глядя на Магдалену, которая с любопытством маленькой девочки пыталась выведать у него секрет.

— Я тебе все это только потому рассказал, что уверен: ты не будешь выспрашивать у меня, как добраться до книг. Будь то для себя самой или для какого-нибудь скрытого заказчика. Но, поверь мне, нет большего груза на душе, чем тайна. Человеку больше свойственно говорить, чем молчать.

Словно желая уличить канатоходца в неправоте, Магдалена замолчала на какое-то время. Но не потому, что ей было не о чем спросить его, нет, она все-таки надеялась, что он не выдержит и выдаст ей свою тайну. Все, что он ей поведал, лишь распалило ее любопытство.

Она нерешительно подошла к нему и обвила руками его шею.

— Могу себе представить, кого ты имел в виду, когда говорил, что не надо у тебя ничего выпытывать. — Не дождавшись от Рудольфо ответа, она продолжила: — Это Ксеранта. Я права?

— Она хотела узнать больше, — не выдержал Рудольфо. — Ксеранта все время старалась что-то выведать у меня. Именно из-за этого изображала пылкую, чаще всего назойливую любовь.

— А ты не говорил ей, что не собираешься отвечать на ее фальшивые чувства?

— Неоднократно, можешь не сомневаться. Думаю, у нее были подстрекатели, которые манипулировали ею и науськивали на меня.

— И кто бы это мог быть?

Рудольфо пожал плечами.

— Теперь-то мне понятно, почему Ксеранта с самого начала видела во мне врага, — задумчиво произнесла Магдалена. — А ты в ее присутствии когда-нибудь упоминал «Книги Премудрости» или тайну Девяти Незримых?

— Нет, никогда! Именно это меня и настораживает. Могу предположить, что либо она сама, либо какой-нибудь сомнительный инспиратор слышал о тайне, но не знал подробностей.

— Скорее всего, ты чем-то выдал себя. Попробуй вспомнить! — Она все еще обнимала Рудольфо.

Канатоходец принужденно засмеялся:

— О, сколько раз я задавался этим вопросом, но мои измученные мозги так ничего и не вспомнили.

— А ты когда-нибудь призывал Ксеранту к ответу?

— Я не видел в этом смысла. У меня ведь не было полной уверенности, что это правда, а не мои фантазии. Тогда бы я уж точно выдал себя.

Снаружи донеслось веселое, разухабистое пение. Возничие, набившие животы, сгрудились вокруг костра и распевали свои песни. Так они обычно развлекались.

— Тсс! — Магдалена приложила палец к губам.

Рудольфо, привыкший к луженым глоткам своих кучеров,

вопросительно взглянул на нее.

— Ты слышишь, что они поют? — спросила она.

Монашка к нам явилась,

В Рудольфо вмиг влюбилась.

Тра-та-та, тра-та-та, тра-ля-ля-ля,

Тра-та-та, тра-та-та, тра-ля-ля-ля,

Ксеранта не вернется,

Монашке все неймется.

Тра-та-та, тра-та-та, тра-ля-ля-ля,

Тра-та-та, тра-та-та, тра-ля-ля-ля.

Канатоходцу стоило немалых усилий утихомирить разбушевавшуюся Магдалену. Самыми невинными словами, которыми она награждала возниц, были «неотесанные чурбаны» и «мерзкие хулиганы». Лишь когда Рудольфо с ироничной улыбкой поинтересовался, учат ли в монастыре таким ругательствам, она успокоилась.

— Они ничего плохого не имеют в виду, — добавил он, — это скорее безобидное времяпрепровождение, не стоит раздувать скандал. Они бы никогда не осмелились оскорбить Великого Рудольфо, человека, на которого работают. Поэтому было бы глупо ставить их на место.

И в самом деле, кучера спели еще две песни — о борьбе крестьян против союзных князей и о тех страданиях, которые они принесли народу, — и обе заканчивались тем же «тра-та-та, тра-та-та, тра-ля-ля-ля», и вскоре все стихло.

Магдалена без тени смущения начала раздеваться, хотя ей было странно делать это при свете. В монастыре было принято разоблачаться лишь в полной темноте, и то до длинной белой рубашки, которая не снималась даже на ночь. Если в летнюю пору приглушенный сумеречный свет или полная луна, не приведи Господи, заглядывали в маленькие оконца, ни одна монахиня не имела права посмотреть на соседку-насельницу. Это считалось греховным, хотя именно запрет и возбуждал желание у некоторых обитательниц монастыря.

• Предыдущая
• 27/92
• Следующая