Последняя инстанция - Корнуэлл Патрисия - Страница 51

Он вытягивает руки в позе распятого Христа: с его тела свисают клоки длинных волос. Сама не своя от потрясения, я вижу, как он срывает с себя черные очки и свет пронзает его слабые обожженные глаза. Я лишилась дара речи. Похоже, он ничего не видит перед собой, только слезы струятся по щекам.

— Я уничтожен! — кричит он. — Я урод, слепец, меня обвиняют в преступлениях, которых я не совершал! А все потому, что вам, американцам, захотелось казнить француза! Разве не так?! Чтобы другим неповадно было! — С громким скрипом отодвигаются стулья, Марино и Талли устремляются к подозреваемому, удерживая того в кресле. — Я никого не убивал! Эта мерзавка хотела со мной расправиться! Смотрите, что она со мной сделала!

Слышу спокойный голос Бергер, которая обращается к задержанному:

— Мы беседовали целый час. Теперь прервемся. Достаточно. Успокойтесь, не надо так волноваться.

Кадры замелькали, экран пересекли черные полосы, сменившиеся голубизной ясного дня. Бергер выключает видеомагнитофон. Я сижу, от потрясения не в силах вымолвить ни слова.

— Вынуждена признаться, — прокурор нарушает пугающую тишину в умолкшей, словно зачарованной безумной речью Шандонне, комнате, — что некоторые антиправительственные, параноидально настроенные идиоты, коих в мире немало, сочтут его откровения вполне правдоподобными. Будем надеяться, никто из них не попадет на скамью присяжных. Тут и одного хватит, чтобы все дело завалить.

Я опешила, когда Бергер обратилась ко мне со словами:

— Итак, Джей Талли.

Теперь, избавив нас от присутствия Шандонне бесхитростным нажатием кнопки на пульте дистанционного управления, нью-йоркская знаменитость без долгих предисловий переводит пристальный взгляд на меня. Мы снова в уютной реальности — в скромном конференц-зале, всю обстановку которого составляют круглый деревянный стол, встроенные книжные шкафы в том же стиле и погасший телеэкран. Перед нами разложены папки из судебного архива и фотографии, о которых все уже благополучно позабыли: последние два часа всеобщее внимание занимала исключительно фигура Шандонне.

— Желаете сами выступить или сначала выслушаете мою версию? — без обиняков начинает Бергер.

— Боюсь, я не совсем улавливаю предмета предстоящего «выступления». — Столь неожиданное начало застигло меня врасплох; злоба стала разбирать при мысли о том, что Джей присутствовал на взятии показаний с Шандонне. И Бергер, само собой разумеется, общалась с агентом Талли как до допроса, так и в перерывах, когда наш подопечный отдыхал и подкреплялся. Да, у нее было полно времени, чтобы поговорить и с ним, и с Марино.

— И, кстати говоря, — добавляю я, — мне непонятно, какое отношение это имеет к вашему нью-йоркскому делу?

— Доктор Скарпетта. — Гостья лениво откидывается на спинку кресла. Такое чувство, что я сижу с ней в этой комнате половину жизни и уже опоздала... безнадежно опоздала на встречу с губернатором. — Я знаю, что ситуация не из легких, но все же прошу вас мне доверять. Как думаете, вам такое под силу?

— Знаете, я теперь вообще не пойму, кому здесь доверять, а кому нет, — искренне отвечаю я.

Ее губы трогает улыбка, и Бергер вздыхает.

— Спасибо за откровенность. Что ж, у вас действительно нет веских оснований передо мной откровенничать. Как, впрочем, и перед кем-то другим. Однако сомневаться во мне как в профессионале у вас нет причин. Все мои устремления сейчас направлены на то, чтобы заставить Шандонне заплатить за свои преступления. Разумеется, при условии, что именно он убил тех несчастных.

— Вот как, «при условии»? — переспрашиваю я.

— Нам еще предстоит это доказать. Кроме того, любая деталь о том, что произошло здесь, в Ричмонде, сейчас для нас на вес золота. Поверьте, мне неинтересно ворошить ваше грязное белье или иным способом посягать на вашу частную жизнь. Я хочу видеть полную картину всего здесь происходящего. Скажу прямо: мне надо знать, с чем я столкнулась, с кем имею дело и что представляет собой каждый из действующих лиц, а если кто-то из них мог хоть косвенно фигурировать в нью-йоркском убийстве, мой долг это выяснить. Ну, к примеру, вдруг пристрастие Дианы Брэй к некоторым ограниченным в обращении лекарственным средствам выведет нас на группу Шандонне? Возможно, станет яснее, каким образом труп Томаса занесло в Ричмонд.

— Кстати, — меня не отпускает другая тема: усомнились в моей правдивости, — как Шандонне объясняет то, что в моем доме обнаружили два обрубочных молотка? Да, один я купила в скобяной лавке. Так откуда же мог взяться второй? Только от него. И еще: если я хотела его убить, то почему не воспользовалась пистолетом? Пожалуйста, «глок» лежал под рукой, на обеденном столе.

Следует заминка. Бергер попросту игнорирует мои вопросы.

— Если я не узнаю всей правды, мне будет сложно откинуть несущественные детали и обстоятельства и решить, что же главное.

— Я понимаю.

— Нельзя ли для начала выяснить, насколько серьезны ваши с Джеем отношения?

— Он довез меня до больницы. — Сдаюсь. В такой ситуации вопросы задаю уж точно не я. — Когда я сломала руку. Он прибыл вместе с остальными: полицией, АТФ... В субботу днем, когда полиция осматривала мой дом, мы перебросились словцом — и все.

— У вас есть предположения, почему он счел необходимым срочно вылететь из Франции и лично принять участие в готовящейся облаве на Шандонне?

— Могу лишь предположить, что он достаточно знаком с делом.

— Или это предлог повидаться с вами?

— Вопрос не ко мне.

— Вы встречаетесь?

— После субботы — нет.

— Почему? Вы считаете, что ваши отношения зашли в тупик?

— У нас не начиналось ничего такого, что могло бы куда-то зайти.

— И тем не менее вы переспали. — Собеседница приподнимает бровь.

— Да. Вся моя вина в том, что я не разбираюсь в людях.

— Он хорош собой, привлекателен. И молод. Вас скорее можно обвинить в хорошем вкусе. Джей одинок. Как и вы. Так что супружеской измены вы, во всяком случае, не совершили. — Она выдерживает паузу. Видимо, намек на Бентона, на то, что в прошлом я повинна в прелюбодеянии. — У Джея Талли немало денег, верно? — Бергер постукивает фломастером по блокноту: словно метроном отмеряет мгновения ада, через который я вынуждена проходить. — Возможно, унаследовал. Обязательно проверю. И, кстати говоря, вам не помешает знать, что мы с Джеем переговорили. Довольно обстоятельно.

— Сдается мне, вы успели опросить всех на свете. Удивительно только, как нашлось время.

— В больнице при Виргинском медколледже пришлось долго сидеть и ждать.

Представляю, как они на пару с Талли и Марино попивают кофеек, пока Шандонне предается отдыху и всяким изыскам. Бергер держит руки на блокноте с официальной «шапкой» прокуратуры. Не сделала ни пометки, не записала ни слова за все время, пока мы находились в этой комнате. Бергер уже готова к тому, что защита будет пыжиться и фыркать по поводу и без повода. Все записи по делу должны быть предъявлены стороне защиты. Выход прост: не записывай. Иногда она машинально что-то рисует в блокноте. С тех пор как нью-йоркская прокурорша переступила порог моего конференц-зала, каракулями покрылись уже две страницы. Где-то в подсознании колыхнулся сигнал опасности: она обращается со мной как со свидетелем. А я не могу свидетельствовать. По крайней мере точно не могу в деле о нью-йоркском убийстве.

— У меня создается впечатление, что вы подозреваете, будто Джей имеет какое-то отношение... — начинаю я.

Бергер отмахивается, не дослушав.

— Лишний раз перестраховаться не помешает. А это невозможно? Сейчас я уже готова поверить во что угодно. Веселенькое дельце. Да уж, если Талли в сговоре с семейством Шандонне, он точно внакладе не останется. А для преступной группировки какая находка — свой человек в Интерполе! Он вам звонит, вызывает во Францию — вероятно, хочет выяснить, что вам известно о пустозвоне Жан-Батисте. Сам же спонтанно оказывается в Ричмонде и участвует в облаве. — Скрестив на груди руки, прокурор устремляет на меня пристальный взгляд. — Не нравится мне этот фрукт. Удивительно, как он умудрился вас к себе расположить.