Балаустион - Конарев Сергей - Страница 98
- Предыдущая
- 98/235
- Следующая
Агора снова встретила их тревожным гулом толпы и горячими страстями. Взвинченные граждане-лакедемоняне выражали свое отношение к происходящему громкими выкриками, кое-где кипели жестокие споры. На судейском помосте держал слово сухощавый и энергичный старик, сжимавший в руке короткий жезл. Леонтиск встрепенулся.
– Геронт Полибот… Кажется, мы вовремя! Слышишь, он объявляет вердикт суда! А ну, вперед…
Точно также, как и три дня назад, когда они только прибыли в город, афиняне ввинтились в толпу и принялись пробираться к трибуне. Незамедлительно посыпавшиеся на них окрики, тычки и проклятия они не воспринимали, стараясь скорее добраться до первых рядов, занятых друзьями.
– …богов и героев-покровителей достославного города Спарты, суд постановил: отменить решение синедриона геронтов от двадцатого пианепсиона первого года сто семьдесят девятой олимпиады, то есть дня девятого месяца ноября года шестьсот девяностого от основания великого города Рима, постановлявшее лишить гражданина Павсания Эврипонтида принадлежащих ему земельных участков и особняка близ храма Муз на акрополе. Нынешние владельцы упомянутых наделов, местоположение и размер коих указан в прилагаемой описи, обязаны в течение месяца вернуть сии участки во владение гражданина Павсания Эврипонтида. Суд напоминает, что в отсутствие упомянутого гражданина законным представителем оного является старший из его сыновей, присутствующий здесь Пирр Эврипонтид.
Последние слова геронта, сообщавшие о том, что во владение особняком царевич может вступить немедленно, были заглушены восторженными криками спартиатов, поздравлявших своего любимца с победой.
– Ур-ра, мать вашу! – заорал Феникс, выпрыгивая на первую ступеньку трибуны и потрясая воздетыми над головой кулаками. – Наша взяла! Ха-ха-ха! У-у-у!
Толпа вторила ему гулом радостных возгласов и поздравлений. Леонтиск, пробравшийся к этому моменту в первый ряд зрителей, заметил, как хмурый Леотихид, стоявший у противоположного конца трибуны, что-то негромко сказал лохагу «белых плащей». Начальник телохранителей, отсалютовав, отбежал к шеренге своих подчиненных.
– Ты видел? – спросил над плечом голос Тисамена.
– Видел, – кивнул Леонтиск. – Жди беды.
В этот момент на трибуну энергично взбежал сам Пирр, по традиции обязанный обратиться к суду со словом благодарности. Леонтиск заметил, как Ион, сев на первой ступеньке с дощечками для письма на коленях, приготовился записывать. Феникс перехватил его взгляд, махнул головой в сторону Иона, издевательски осклабился:
– Историк наш, обмочи его осел…
В этот момент с возвышения зазвучал громкий металлический голос царевича, сразу прекративший шум и разговоры в собравшейся на агоре толпе.
– Уважаемые господа судьи и дорогие сограждане-лакедемоняне. От имени дома Эврипонтидов приношу вам великую и искреннюю благодарность. Судьям – за то, что справедливо и по закону разрешили дело, устранили несправедливость, вот уже восемь лет марающую бесчестьем наш дом. Гражданам – за то, что пришли сюда, на эту площадь, дабы своим присутствием и далеко не молчаливой поддержкой обеспечить торжество истинного правосудия.
В толпе снова раздались крики и рукоплескания.
– Спасибо вам и за то, дорогие сограждане, что не побоялись поднять голоса в защиту вашего доблестного царя, истинного спартанца, всегда стоявшего на страже интересов и свободы Лакедемона. Он там, на далеком острове, оклеветанный, осужденный и сосланный врагами, но вы, добрые лакедемоняне, не забыли и не предали его!
Голос Пирра звучал, словно колокол, ударяя по слуху, по нервам, находя отзвук в каждом сердце.
– И вы, дорогие сограждане, вы знаете, что ваш царь невиновен, что он любит вас всех и мечтает вернуться в милый город и встать, как и прежде, с доблестью и честью, с мечом и щитом на страже родных очагов! Так услышьте же, лакедемоняне: очень скоро ваше мужество понадобится нам снова. Через двадцать дней, двадцать третьего посидеона, состоится заседание синедриона геронтов, на котором будет решаться судьба государя Павсания, моего отца. Вашего отца, доблестные дорийцы! И если вы любите его, если вы хотите, чтобы он вернулся, чтобы мы жили, как и встарь, покровительствуемые богами, коим любы доблесть и честь, и жизнь ваша стала такой, как прежде – придите на этот суд, и поддержите дом Эврипонтидов, вашу свободу и вашу славу!
Площадь взорвалась.
– Придем! Хотим Павсания!
– Слава Пирру, слава! Хей!
– Ур-ра-а!
– За правое дело!
– Долгие лета Эврипонтидам!
– Пирра – в цари!
И даже:
– Долой Агиадов! – этот одинокий вопль вызвал судорожную команду со стороны Леотихида и лихорадочную активность нескольких ринувшихся в толпу «белых плащей».
Пирр, стоя на возвышении, видел все это: и жалкую своей немногочисленностью кучку противников, и затопившее площадь бушующее море граждан. Его сторонников, его подданных, его солдат. Сын Павсания впитывал их горящие взгляды, их надежду, их голоса – и выпрямился, став как будто выше ростом, расправил широкие плечи, и вновь загрохотал, как набат:
– Великая благодарность вам за поддержку, граждане Лакедемона! Ибо это есть истинное мужество – не бояться быть свободным в наше время!
«Великая Афина-Сотейра, что там говорил полемарх про горячую кровь и мочу, бьющую в голову?» – подумал Леонтиск со страхом и в то же время с восторгом, мурашками побежавшим по позвоночнику.
– Во времена, когда в нашем городе, цитадели воинской чести, принимают ахеян, врагов извечных и вероломных. Когда в Спарте правят не цари, не эфоры, а приехавшие из заморья римляне и македонцы – «повелители мира»!!!
Последняя фраза была подобна визгу пилы, скользнувшей по стали, – столько ненависти в ней прозвучало.
– Побойся богов, молодой человек! – негромким дрожащим голосом произнес за спиной царевича геронт Полибот. – Ты погубишь себя!
Пирр продолжал, не слушая его, не замечая, как «белые плащи» обтекают трибуну, окружая ее со всех сторон.
– Лакедемон не был побежден иноземцами – ни Риму, ни македонцам этим не похвастать. Так почему же мы терпим их надменность, почему принимаем их патронат, почему допускаем их вмешательство в наши государственные и общественные дела?
Мимо Леонтиска к трибуне быстро прошли, почти пробежали Эпименид и стратег Никомах, благообразный муж лет пятидесяти с благородным, исполненным достоинства обликом и спокойными глазами.
– У нас достаточно мудрости, чтобы самостоятельно вести любые переговоры, и достаточно силы, чтобы самостоятельно наказывать своих врагов! Граждане, верните в город царя-Эврипонтида, и вы увидите разницу…
– Приказываю тебе замолчать! – раздался яростный голос от правого края трибуны. Тысячи глаз изумленно уставились на бледного, едва сдерживающего себя Леотихида. За его спиной с решительными лицами стояли одетые в белое Полиад и Арсиона.
– Пирр Эврипонтид, немедленно спустись с трибуны и ступай прочь, иначе данной мне властью я арестую тебя по обвинению в изменнических речах!
Пирр замолчал, молча посмотрел на стратега-элименарха. Затем неожиданно для всех расхохотался, громко и искренне. «Спутники» и столпившиеся у трибунала несколько десятков сочувствующих Эврипонтидам спартиатов немедленно поддержали своего вождя дружным хохотом. Леонтиск почувствовал, как расходящиеся от царевича волны преступной вольницы кружат ему голову, захватывают соседей, расходятся дальше, заражая толпу в сотню раз быстрее губительной серой чумы.
Отсмеявшись, Пирр упер руки в пояс и отчетливо проговорил, сверля младшего Агиада насмешливым взглядом:
– Ну что ж, господин рыжая крыса, арестуй меня, если сможешь!
Поджав губы, Леотихид резко повернулся к «белым плащам», обособленной группой стоявшим чуть позади двух лохагов.
– О-о! сейчас, чую, будет драчка! – возбужденно проурчал Эвполид слева от Леонтиска и начал раздвигать впередистоящих. Однако в этот миг, не успел еще Леотихид отдать роковой команды, как над головами раздался надрывный вопль:
- Предыдущая
- 98/235
- Следующая
