Балаустион - Конарев Сергей - Страница 112

• Предыдущая
• 112/235
• Следующая

Утробно заклекотав, предводитель римлян упал на колени, придерживая сломанную руку здоровой. Через мгновенье от непереносимой боли он потерял сознание и упал на мостовую, ударившись виском о камни. На миг все оцепенели, уставившись на него.

– Именем закона! Дорогу! – в гамме криков появились новые ноты. Оглянувшись, Леонтиск заметил мелькавшие среди ротозеев серые кольчуги городской стражи.

– Бежим, живо! – завопил он.

Аркесил и Эвполид повиновались быстро и охотно. Зеваки расступились, когда трое друзей, растрепанные и злые, бросились прочь с поля боя в сторону особняка Эврипонтидов, из которого вышли треть часа назад. Меченый и еще двое римлян кинулись было за ними, но дружно сомкнувшееся кольцо лакедемонян стало для чужеземцев непреодолимой преградой.

– Вы, сумасшедшие сукины дети. Поганые уроды. Мешки, набитые говном. Тупые засранные поганцы…

Голос стратега Брахилла был насыщен, но не громок – снаружи, во дворе дома, шла траурная церемония над телом ключницы Грании, и шуметь было нельзя. Леонтиск и Аркесил, потупив взоры, слушали молча, зная, что стратег не остановится, пока не выльет на их головы хотя бы половину своего богатого командирского лексикона. Эвполид ничего не знал, но молчал за компанию.

– …Что ж вы натворили, кур-рва медь! – любимое выражение означало, что Брахилл от голых оскорблений переходит к конструктивной критике. – Царь сегодня издал указ, присуждающий молодого Эврипонтида к огромной пене за нарушение общественного порядка, а теперь вы, три переполненных ослиных мочевых пузыря, устраиваете драку в самом центре города! Да еще с кем – с преторианцами, охранниками самого римского консуляра!

Молодые люди молчали. Поведение девицы лишало их всякого морального права на оправдания. Леонтиск злобно глянул на Аркесила и почувствовал некоторое облегчение, видя, что уши товарища пылают, как раскаленные угли. «Будет тебе урок, герой ты наш!» – мстительно подумал сын стратега, стараясь пропускать мимо ушей сыпавшуюся на их головы брань стратега-полемарха. Это было нелегко, потому что тот очень старался.

– И если уж решили начистить рожу римлянам, – дело благое, хоть и не вовремя, – так стояли бы до конца, как подобает воинам и мужам. А то ведь сбежали, как зайцы, как подлые мерзкие крысы! Тьфу, чему вас в агеле учили столько лет, если вы не усвоили, что спартанцы не бегают с поля боя? Ах, ну да, здесь же двое женоподобных афинян, но ты-то, Аркесил? Поддался трусости этих баб? Как…

Энергичное словоизлияние старого вояки прервало появление царевича Пирра. Холодно глянув на троицу, понуро склонившую головы, сын Павсания обратился к полемарху:

– Какие новости, дядя Брахилл?

– Дурные. Тебя ждут очередные неприятности из-за тупости этих мудозвонов, – старик пренебрежительно махнул рукой в сторону провинившихся друзей.

– Это я уже слышал, – с досадой прервал его царевич. – Меня интересует происходящее на переговорах.

– Хм, – Брахилл недовольно посмотрел на него. – На переговорах сегодня тоже скандал. Фебид, старый пес, словно с цепи сорвался. Набросился на гостей, чуть не покусал. Так и хотелось встать и зааплодировать…

– Да? – поднял густые брови Пирр. – И какая причина вызвала столь буйное поведение нашего старшего эфора?

Стратег Брахилл откровенно ухмыльнулся.

– Консул Нобилиор, облезлая образина, попытался ускорить переговоры. Хе, клянусь мечом Ареса, сегодня у римлян неудачный день…

– Что он себе позволяет, этот плюгавый эфор? – сухой голос македонянина Лисистрата дрожал от ярости. – Сказать такое в лицо римскому сенатору, представителю великой Республики!

Анталкид, старавшийся угнаться за широким шагом македонянина, решил воздержаться от замечаний. Хотя бы из солидарности, ведь речь шла о таком же эфоре, как он сам. Унижать высшую спартанскую магистратуру дважды было бы слишком неприятно, а один раз это волей-неволей придется сделать в предстоящем разговоре с римлянином.

– Боги, какое варварское неуважение, какое свинское нарушение политеса! Македонский двор придет в негодование, когда я сообщу домой об этом инциденте! – продолжал возмущаться Лисистрат.

Они шли по направлению к покоям римлянина по одной из крытых галерей Персики. Левая сторона коридора состояла из полуколонн и узких оконных проемов, правая была расцвечена вечерне-розовыми проекциями этих окон на стену. С фресок, покрывающих потолок, ехидно скалили зубы силены и сатиры. Лежащий против потолка чистый, без единой соринки, ковер и вел себя противоположно потолку, послушно струясь под ноги, мягко глуша звук торопливых шагов.

Хмурый преторианец, стоявший у дверей в покои римлянина, без слов пропустил их внутрь, видимо, предупрежденный о визите. С обычным восхищением миновав знакомую прихожую, Анталкид вслед за македонцем вошел в приемную консула.

Нобилиор, одетый в строгую римскую тогу, властно указал им на стулья.

– Садитесь, – голос консула не предвещал любезного разговора.

Лисистрат и Анталкид послушно сели. Эфор приготовился принять на себя недовольство высокого гостя, хотя и не понимал, в чем лично он виноват. В комнате чувствовался густой запах благовоний. Вероятно, до их появления римлянин отправлял какой-то религиозный ритуал. Анталкид заметил свет, пробивающийся из-за занавески, в углублении за которой, как он знал, находился небольшой жертвенник.

– Итак, господа, я хочу выслушать ваши мнения по поводу сегодняшнего происшествия на переговорах, – речь римлянина звучала еще более неторопливо, чем обычно. По бугристому, одутловатому лицу Фульвия невозможно было судить о его душевном состоянии.

– Этот эфор – сумасшедший! – с готовностью воскликнул македонец. – Тебе не следует, господин консул, принимать всерьез тот бред, что он высказывал.

– «Ахейцы и лакедемоняне – свободные народы, и мы желаем заключить наш договор без постороннего давления», так, если я правильно запомнил, – желчно процитировал римлянин.

«И еще кое-что насчет иноземцев, по непонятным причинам лезущим не в свое дело», – добавил про себя Анталкид.

– Чудовищная грубость! – Лисистрат скосил глаза на спартанца.

– И ужасная глупость, – опомнившись, подхватил эфор. – Это ж надо такое придумать!

– И тем не менее это было произнесено, – покачав большой головой, констатировал консуляр. – И, скажем прямо, далеко не все спартанцы возмутились этому заявлению…

– Совершенно верно, – ехидно пропел Лисистрат. – Некоторые очень подозрительно молчали.

– Неблагодарные негодяи! – со вздохом произнес приговор Анталкид и развел руками. – Но, хочу заметить, господин Фульвий, что большинство присутствующих спартанцев как раз осудили речь эфора Фебида.

– Однако прецедент противостояния создан. Как ты думаешь, господин Анталкид, что толкнуло главу эфорской коллегии на такой шаг?

«Да кто знает, какой клоп его в задницу укусил, дурного старого козла?» – с досадой подумал Анталкид. Полный эфор вдруг понял – римлянин почти жалеет, что затеял этот разговор о необходимости форсирования вопроса по морским базам. Ему следовало дать событиям идти своим чередом, но желание как можно скорее перейти к главной теме все испортило. Целый день переговоров был потерян, и если бы все дело было только в этом!

Отвечать следовало осторожно. Мнимое отсутствие гнева в выражении глаз римлянина не могло ввести в заблуждение толстого политического лиса.

– Я полагаю, что эфора Фебида подвело чувство ощущения реальности. Похоже, он заблудился в собственных принципах и намерениях, и к тому же у него разыгралась мигрень. Великие боги, кто мог подумать, что сей немолодой государственный муж позволит себе такую выходку?

– То есть ты исключаешь, уважаемый Анталкид, что его могла перетянуть на свою сторону враждебная нам партия?

– Очень маловероятно, – вздохнул Анталкид. – Эфор Фебид слишком прямолинеен, чтобы быть хорошим игроком. Поэтому никто не зовет его в команду.

• Предыдущая
• 112/235
• Следующая