Пассажир - Гранже Жан-Кристоф - Страница 95

• Предыдущая
• 95/153
• Следующая

— Мм… Я тоже хочу это знать.

— Так называют полотно, значительно переработанное автором. Практически полностью переписанное.

В затылке закололи мелкие иголки. Она приближалась к чему-то очень важному.

— «Раненый человек» — это исправление?

— Ну да, одно из самых знаменитых. Искусствоведы долго терзались вопросом, зачем Курбе изобразил себя в виде умирающего человека, лежащего под деревом с раной в груди. В семидесятых полотно подвергли рентгенологическому исследованию и обнаружили, что под внешним слоем краски есть другой. Там запечатлена тогдашняя невеста художника, впоследствии его бросившая. Курбе переписал картину, изобразив себя умирающим от раны в сердце. Символ говорит сам за себя.

Теперь она все поняла. Картины Нарцисса были исправлениями. Под автопортретами он написал что-то другое.Он спрятал там какой-то секрет и теперь пытался его узнать. Но того же хотят и убийцы. А Нарцисс собирает свои полотна, чтобы просветить их рентгеном.

Взгляд на айфон. Охотники катили по улице Бак. Но вот они остановились на углу улицы Монталамбер. Она просмотрела список. Так и есть. В доме номер 1 по этой улице проживает Сильвен Рейнхардт.

Она бросилась к выходу, но на полпути спохватилась:

— У вас есть репродукция «Раненого человека»?

— Возможно… В одной из монографий… Я…

— Найдите.

— Но послушайте…

— Быстро!

Пернати исчез. Анаис даже не пыталась привести мысли в порядок. Кровь стучала в висках, лишая способности здраво рассуждать.

— Вот.

Пернати держал в руках открытую книгу. «Раненый человек» лежал под деревом, вместо одеяла накрывшись плащом. Вся картина была пронизана трепетным, золотистым полусветом. Тень под головой напоминала черную кору. Умирающий мужчина сжимал левой рукой ткань плаща, тогда как правая рука оставалась накрытой.

Слева на белоснежной рубашке расплывалось кровавое пятно. Рядом лежала шпага. Анаис смотрела на картину глазами сыщика. Она сразу поняла, что перед ней — сцена убийства и что шпага положена для отвода глаз. Жертва не хотела, чтобы другие узнали, кто истинный убийца. Не соперник, с которым он скрестил оружие, а женщина, с которой он мечтал соединить свою жизнь…

— У вас есть рентгеновский снимок картины?

— Он там же, в книге.

Пернати перевернул страницу. Анаис увидела ту же картину в черно-белом изображении. Белый цвет пронизывал ее насквозь, превращая в химерическое видение. Заметила она и деталь, которая не совпадала. Вместо складок плаща появилась женская фигура. Женщина опустила голову на плечо художнику. Она казалась нематериальной, похожей на модные в начале XX века изображения потусторонних существ, якобы являющихся посвященным во время спиритических сеансов.

Но женщина осталась под слоем краски.

Анаис поблагодарила Пернати и в полном смятении чувств покинула галерею. Ей вдруг стало ясно, чего она боится больше всего.

Что под картинами Нарцисса прячется призрак женщины. Его бывшей возлюбленной.

Сильвен Рейнхардт предпочитал жить в потемках.

Он открыл дверь осторожно, не сняв цепочку. На лестничной площадке горели слабенькие настенные светильники, похожие на огоньки парафиновых ламп в глубине шахты.

— Я вас узнал, — произнес он. — Вы Нарцисс.

Нарцисс молча кивнул в ответ.

— Я никогда не покупаю работ непосредственно у авторов, — предупредил Рейнхардт.

Нарцисс держал под мышкой упакованную в пузырчатую пленку картину.

— Я ничего не продаю.

— Так чего же вы хотите?

— Вы позволите мне войти?

Сильвен с явной неохотой откинул цепочку и чуть отступил в коридор. Нарцисс шагнул в кромешную тьму. Он ничего не видел, но кожей ощущал, что стоит в просторном помещении с высокими потолками. Действительно, дом был возведен при бароне Османе и отличался типичной для того периода архитектурой.

Они несколько секунд простояли, не двигаясь и ничего не говоря. Наконец Рейнхардт запер дверь. Глаза Нарцисса понемногу привыкли к темноте. Двери вели в две гостиных. Ставни заперты. На мебели серые чехлы. И непереносимо жарко.

— Что вам угодно?

Он говорил злобным голосом. Нарцисс прищурился. На хозяине квартиры были линялые джинсы, свитер без ворота и огромные домашние туфли. Лица он не разглядел.

— Мне хотелось с вами встретиться, — осторожно начал Нарцисс.

— Я стараюсь избегать знакомства с художниками, чьи картины покупаю. Такое у меня правило. Что бы кто ни говорил, но художественное восприятие должно оставаться объективным, нейтральным и бесстрастным.

Рейнхардт махнул ему рукой, приглашая в ту гостиную, что располагалась справа. Нарцисс не заставил просить себя дважды. Он не мог бы сказать, что в комнате беспорядок, но она выглядела запущенной и нежилой. От духоты нечем было дышать. На полу пятнами темнели ковры. Нарцисс представил себе, какие они, должно быть, грязные — в пыли и клубках волос…

Он прошел вперед. Люстры с подвесками, кресла, столики — все тонуло в темноте. Стену справа украшал барельеф: несколько гигантских профилей, похожих на египетские иероглифы. Семейное гнездо, подумал Нарцисс. Стены, мебель, ковры — все казалось связанным кровным родством с Сильвеном Рейнхардтом так же тесно, как форма его носа — с поколениями предков. Жилище этого человека представляло собой не более чем одну из форм наследственности.

Нарцисс повернулся к хозяину и с любезной улыбкой спросил:

— У вас имеется коллекция ар-брют?

Он пригляделся к своему собеседнику. Больше всего в облике Рейнхардта поражал голый череп, обтянутый тонкой пергаментной кожей, из-под которой выступали острые кости. Низкий лоб нависал над глубоко проваленными глазницами. Торчали выпирающие вперед зубы. Определить возраст этого человека не представлялось возможным. Наверное, его следовало исчислять не годами, а поколениями. Чистый образец угасания рода.

— Вот она. Вокруг вас.

Лишь тогда он обратил на них внимание. Картины, не заключенные в рамы, не были развешаны по стенам, а стояли прямо на полу, прислоненные к ним. В полумраке комнаты они сливались с выцветшими обоями. Путаница линий и изгибов. Карандашные рисунки человеческих фигур с птичьими клювами. Круглые головы, щерящие зубастые рты…

— Почему вы живете в темноте? — не выдержал Нарцисс.

— Ради картин. Свет разрушает краски.

Шутит он, что ли, подумал про себя Нарцисс. Но высокомерный тон хозяина не располагал к веселью. Складывалось впечатление, что он произносит каждое слово и даже каждый слог, преодолевая отвращение.

— Свет — первооснова живописи.

Он сам не понял, почему сказал это. Видимо, в нем заговорил художник. Рейнхардт отозвался фырканьем. Скорее презрительным, чем добродушным.

Нарцисс постарался рассмотреть остальные работы. Мужчины с кошачьими мордами. Бледные до призрачной полупрозрачности девочки. Коричневые картонные маски с выпученными глазами.

— Мой отец дружил с Дюбюффе, — пояснил Рейнхардт. — Я продолжаю его коллекцию.

Нарцисс не ошибся. Этот хранитель семейного очага был настоящим пленником своих корней и своей коллекции. Он существовал в окружении картин, которые черными лепестками гигантского хищного растения медленно, но верно высасывали из него жизненные соки.

— Чего тебе надо, говнюк? — внезапно раздался голос у него за спиной. — Зачем явился? Что вынюхиваешь?

Нарцисс обернулся, пораженный сменой интонации хозяина. Рейнхардт держал в руке небольшой пистолет. В темноте тускло отсвечивал ствол оружия, показавшегося Нарциссу игрушечным.

— Обокрасть меня задумал?

Нарцисс не утратил спокойствия.

— Однажды, — заговорил он, — в Люксембургском музее сторожа застукали старика с палитрой и кистями, который тайком переписывал картину Пьера Боннара. Они схватили сумасшедшего и выкинули его прочь. Стариком был сам Пьер Боннар.

Рейнхардт снова фыркнул, показав гнилые зубы.

— Ту же байку рассказывают про Оскара Кокошку.

• Предыдущая
• 95/153
• Следующая