Увядание - Савушкина Т. А. - Страница 10

• Предыдущая
• 10/17
• Следующая

Поэтому я не двигаюсь с места и принимаю участие в застольной беседе, натянутой и тошнотворно любезной одновременно. Линден немногословен, его мысли где-то витают, пока он механически зачерпывает очередную ложку супа. Сесилия улыбается ему и, по-моему, даже специально роняет ложку, чтобы хоть как-то привлечь его внимание.

Распорядитель Вон рассказывает о садах, которым более ста лет, и о необыкновенно сладких яблоках, что там растут. С ним даже разговор о фруктах и кустарниках приобретает зловещий оттенок. Это все его голос, низкий и скрипучий. Замечаю, что никто из прислуживающих за столом даже не смотрит в его сторону.

Это был он, уверена я. Это он наказал Габриеля за то, что дверь в мою комнату оказалась не заперта. Все эти улыбки и непринужденные разговоры не в силах скрыть ощущения опасности, которое от него исходит. Сам воздух, кажется, напоен чем-то жутким и тревожным; яства становятся мне поперек горла, в милом личике Дейдре ни кровинки. Не думаю, что его сыну под силу внушать окружающим такой страх. Комендант Линден, поглощенный в это время мыслями о любимой женщине на пороге смерти, рассеянно смотрит куда-то мимо нас.

Когда этот, казалось, бесконечный вечер завершается, я переодеваюсь в ночную рубашку и в изнеможении падаю на кровать. Дейдре массирует мои усталые ноги. Я бы ее остановила, но у меня нет сил даже на это, да и руки у нее просто волшебные. Она стоит возле меня на коленях, легкая как перышко, даже пуховое одеяло под ее весом едва примялось.

Я лежу на животе, обхватив двумя руками подушку. Дейдре принимается за мои икры. Так приятно! Как раз то, что надо после многочасовой пытки высокими каблуками. Дейдре зажигает несколько свечей. Они горят, наполняя комнату теплым ароматом незнакомых мне цветов. Я так забываюсь, что сыплю вопросами, даже не задумываясь, насколько грубо они могут звучать:

– Ну и на что будет похожа первая свадебная ночь? Он нас выстроит в шеренгу, чтобы легче было выбирать? Или усыпит газом? А может, затащит в кровать всех трех сразу?

Дейдре словно не замечает моего язвительного тона.

– Сегодня вечером ничего не произойдет, – терпеливо объясняет она. – Комендант не вступит в брачные отношения ни с одной из невест, пока леди Роуз…

Она умолкает.

Я приподнимаюсь на локтях и оглядываюсь на нее через плечо.

– Что же в ней такого?

На лице Дейдре появляется печальное выражение. Она продолжает массировать мои натруженные ноги, и ее плечи немного приподнимаются в такт движению.

– Он ее так любит, – говорит она задумчиво. – Сомневаюсь, что он проведет хотя бы одну ночь с какой-нибудь из жен, пока жива леди Роуз.

Комендант Линден ко мне так и не приходит. Задув свечи, Дейдре оставляет меня одну. Наконец я засыпаю. Ранним утром меня будит звук поворачиваемой ручки двери. Сплю я в последние годы очень чутко, поэтому сейчас, не накачанная снотворным, я тут же реагирую на посторонний шум. Лежу тихо, не шевелюсь. Вглядываюсь в темноту комнаты, стараясь рассмотреть очертания открываемой двери.

По кудрявой голове ночного гостя догадываюсь, что это Линден.

– Рейн?

Второй раз за время моего недолгого замужества он обращается ко мне по имени. Хочу притвориться, что я еще сплю и не слышу его, но боюсь, что меня выдаст громкий стук зашедшегося от страха сердца. Знаю, что это невозможно, но мне все еще кажется, что в комнату сейчас ворвутся Сборщики. Они украдут меня или всадят пулю в голову. К тому же Линден видит, что я проснулась.

– Да, – отзываюсь я.

– Вставай и накинь что-нибудь потеплее, – говорит он мягко. – Хочу тебе кое-что показать.

«Что-нибудь потеплее», – думаю я. Значит, мы пойдем на улицу.

Надо отдать Линдену должное: он выходит, чтобы я могла спокойно переодеться. Как только я открываю дверь в гардеробную, в ней загорается свет. Ух! В прошлый раз я и не заметила, сколько здесь одежды. Останавливаюсь на паре шерстяных брюк черного цвета, они выглядят довольно теплыми, и свитере, украшенном маленькими жемчужинами, – наверняка Дейдре постаралась.

Открываю дверь, которая больше не заперта, как до свадьбы, и вижу, что Линден ждет меня в коридоре. Он улыбается и, взяв меня под руку, ведет к лифту.

Сколько же в этом доме переходов, просто ужас! Даже если бы переднюю дверь оставили для меня широко открытой, уверена, я бы в жизни не смогла до нее добраться. Стараюсь запомнить дорогу: мы идем по длинному, ничем не примечательному коридору. Под ногами зеленый ковер, на вид совсем новый. На стенах серовато-белого цвета такие же типовые пейзажи, как у меня в комнате. Нет ни одного окна, поэтому я и не догадываюсь, что мы уже на первом этаже, пока Линден не распахивает дверь и мы не оказываемся в начале уже знакомой мне аллеи из розовых кустов. На этот раз мы проходим мимо беседки. Солнце еще не взошло, и сад окутывает сонная тишина.

Линден указывает мне на декоративный пруд, в середине которого журчит небольшой фонтанчик. У поверхности воды плавают продолговатые, довольно крупные рыбки белого, оранжевого и красного цвета.

– Это кои, цветные карпы, – говорит он мне. – Японский вид. Слышала о них?

География превратилась в предмет настолько малопонятный, что в школе я с ним так и не познакомилась. Училась, правда, я недолго – после смерти родителей пришлось идти работать. Моя школа занимала здание церкви, и одного ряда скамей с избытком хватало, что разместить всех учеников. У большинства из нас, как и у меня с братом, родители были из первого поколения. Они учили своих детей ценить образование, неважно, что те, скорее всего, умрут, так им и не воспользовавшись. С нами туда ходила еще пара сирот. Они мечтали стать актерами и хотели уметь читать, чтобы потом разучивать сценарии. Все, что мы знали из географии, – это то, что раньше существовало семь континентов, на которых располагалось несколько государств, но Третью мировую войну пережила лишь Северная Америка, континент с самыми развитыми технологиями. Ущерб оказался невосполнимым: все, что осталось от шести континентов, – это бескрайний океан и необитаемые клочки земли, настолько крошечные, что их даже не видно из космоса.

И все-таки мой отец просто обожал тот прежний мир. У него был старый географический атлас двадцать первого века с разноцветными картинками всех стран и описанием их обычаев. Моей любимицей была Япония. Меня завораживали густо загримированные гейши с тонкими чертами лица и поджатыми губами. Мне нравились деревья сакуры в бело-розовом облаке цветов, они были так непохожи на жалкие, специально огороженные недоразумения, произрастающие вдоль тротуаров Манхэттена. Япония представлялась мне одной глянцевой цветной фотографией, огромной и красочной. Брату больше нравилась Африка, там жили слоны с огромными свисающими ушами и птицы с ярким оперением.

Мне казалось, что мир за пределами Северной Америки был удивительно прекрасен. И мне об этой красоте поведал отец. Я все еще иногда думаю о тех, уже не существующих, местах. Резво проплыв совсем рядом со мной, кои уходит глубоко под воду. Я думаю о том, как счастлив был бы отец увидеть это.

Меня вдруг охватывает такое острое чувство тоски по отцу, что подгибаются колени. Сглотнув ком в горле от надвигающихся слез, могу сказать только:

– Я знаю о них.

Линден впечатлен. Улыбнувшись мне, он поднимает руку, словно собираясь дотронуться до меня, но вдруг отдергивает ее и идет вперед. Мы находим деревянные качели с сиденьем в форме сердечка, присаживаемся на них и, слегка покачиваясь, любуемся видом, открывающимся за кромкой розовых кустов. Небо медленно расцвечивается, оранжевые и желтые отблески будто мазки, нанесенные кисточкой Дейдре. Звезды все еще видны, но потихоньку бледнеют, уступая место яркому небесному румянцу.

– Посмотри… – говорит Линден. – Ты только посмотри, какая красота.

– Это ты про рассвет? – уточняю я.

Он прекрасен, но не настолько, чтобы жертвовать ради него утренним сном. Из-за постоянных дежурств я так привыкла спать по очереди с братом, что мой организм приучен не разбрасываться временем, которое можно было бы потратить на сон.

• Предыдущая
• 10/17
• Следующая