Темное пламя - Ноэль Алисон - Страница 40

• Предыдущая
• 40/50
• Следующая

— А когда мы будем отмечать твой день рождения? И как мне состязаться с твоим чудесным подарком?

Деймен отворачивается. Кажется, его вздох идет из самой глубины — не в физическом, а в эмоциональном плане. Сколько в этом вздохе грусти и сожалений… Воплощенная меланхолия.

— Эвер, не беспокойся о моем дне рождения. Я не праздновал его с тех пор, как…

С тех пор, как ему исполнилось десять. Ну конечно! Ужасный день, что так хорошо начался, а закончился тем, что на глазах у Деймена убили его родителей. Как я могла забыть?

— Деймен, я…

Он взмахом руки обрывает мои извинения. Подходит к собственному портрету кисти Веласкеса — там Деймен изображен верхом на белом жеребце с пышной курчавой гривой. Дотрагивается до уголка резной золоченой рамы, поправляет ее, хотя в этом явно нет необходимости.

— Не извиняйся, — говорит Деймен, по-прежнему не глядя на меня. — Просто, когда живешь так долго, пропадает желание отмечать каждый прожитый год.

— Со мной тоже так будет?

Мне трудно представить, что я стану равнодушно относиться к дню рождения или, хуже того, забуду, на какое число он приходится.

— Нет, я этого не допущу! — Деймен оборачивается, и его лицо проясняется. — Для нас с тобой каждый день станет праздником, обещаю!

Я чувствую его искренность и все же качаю головой. Несмотря на решение больше думать о хорошем, жизнь есть жизнь. Бывают в ней и трудности, и тяжелые минуты. Мы неизбежно совершаем ошибки, учимся на них, одерживаем победы и переживаем разочарования. Не может каждый день быть полон незамутненного веселья. Я наконец-то это поняла, и ничего тут страшного нет. Как выяснилось, даже в Летней стране есть свой темный уголок.

Знаю, я должна ему сказать. Почему до сих пар не рассказала? Тут у меня звонит мобильный. Мы с Дейменом переглядываемся и кричим:

— Угадай!

Иногда мы играем в такую игру — меряемся экстрасенсорными способностями. На ответ дается одна секунда.

— Сабина!

Логика подсказывает мне, что она проснулась, увидела мою пустую постель и теперь методично выясняет, похитили меня или я сама ушла.

Долей секунды позже Деймен произносит:

— Майлз.

В его голосе не слышно веселья, и глаза тревожно темнеют.

Вынимаю телефон из сумочки, и точно: на экранчике снимок Майлза в полном сценическом костюме Трейси Тёрнблад, в эффектной позе и с улыбкой до ушей. Я сама его сфотографировала на спектакле.

— Привет, Майлз!

В трубке жужжит, потрескивают помехи, как всегда, когда звонят через Атлантику.

— Я тебя разбудил? — доносится издалека. — Если да, радуйся, что ты не на моем месте. У меня весь режим сбился напрочь. Сплю, когда надо бы есть, ем, когда надо бы… Нет, по этой части грех жаловаться — я же в Италии, еда тут обалденная! Я все время что-нибудь жую. Вообще не представляю, как у них получается при таком питании настолько классно выглядеть. Это просто нечестно! Еще парадней «дольче вита» [4], и меня разнесет так, что в дверь не пройду, и все равно — мне нравится! Серьезно, здесь потрясающе! А который у вас час?

Оглянувшись и не найдя поблизости часов, отвечаю неопределенно:

— Утро, а у вас?

— Понятия не имею. Наверное, вечер скоро. Вчера я ходил в такой классный ночной клуб — знаешь, здесь даже до двадцати одного можно ходить в клубы и потреблять алкогольные напитки! Я тебе говорю, Эвер, умеют жить итальянцы! Ладно, подробности потом расскажу, когда вернусь. И даже в лицах представлю! А пока я уже наговорил на такую сумму, что отца, наверное, удар хватит. Короче, к делу — передай, пожалуйста, Деймену, что я заглянул в то заведение, о котором говорил Роман, и… Алло? Алло? Ты меня слышишь?

— Ага, слышу. Твой голос пропадает иногда, но в общем связь хорошая.

Поворачиваюсь к Деймену спиной и отхожу на несколько шагов. Не хочу, чтобы он заметил ужас на моем лице.

— Ну так вот, я заглянул, куда Роман советовал… Собственно, всего несколько минут, как я оттуда вышел. Знаешь, Эвер, что-то странное творится. Жуть просто. Когда я вернусь, кое-кому придется кое-что объяснить.

— Почему жуть? — спрашиваю я, мучительно ощущая присутствие Деймена.

Его энергия, еще минуту назад спокойная и расслабленная, окрашивается в тревожные тона.

— Да потому что жуть! Больше я пока ничего не скажу, только… Черт, ты меня слышишь? Твой голос опять ушел! В общем, я отправил тебе на е-мейл несколько фоток, ты их ни в коем случае не удаляй, пока не посмотришь! Поняла, Эвер? Эвер! Хренов телефон…

Нажимаю кнопку отбоя. В горле застрял комок. Деймен ловит меня за локоть.

— Что ему нужно?

— Он мне прислал какие-то снимки, — отвечаю я тихо, глядя Деймену в глаза. — Очень хочет, чтобы мы их посмотрели.

Лицо Деймена принимает отрешенно-сосредоточенное выражение, словно он давно боялся этой минуты — и вот она настала. Сейчас он обреченно ждет моей реакции.

Открываю электронную почту, жду, пока установится связь. Наконец на экране мобильника появляется письмо Майлза. У меня перехватывает дыхание, и враз слабеют колени.

Фотография…

Вернее, живописный портрет. В ту эпоху фотографии еще не было, ее изобретут на несколько столетий позднее. Неважно, все равно ошибиться нельзя: передо мною он. Они. Позируют вместе.

— Очень плохо? — спрашивает, застыв на месте, Деймен. — Как я и ожидал?

Бросаю на него быстрый взгляд и вновь утыкаюсь в экран. Просто не могу отвести глаза.

— Не знаю, чего ты ожидал.

Я помню, что чувствовала в Летней стране, когда мне открылось его прошлое. Как мне было плохо: я просто позеленела от ревности, глядя на Деймена и Трину. Сейчас я чувствую совсем иное. Конечно, Трина на портрете великолепна. Она всегда была великолепна, даже с перекошенным от злости лицом. Не сомневаюсь, что в фижмах и с турнюром она была хороша так, что дух занимался. Но меня это уже не волнует. Я смотрю на нее без всяких эмоций, ведь Трины больше нет, нет совсем.

Другое меня пугает. Деймен. То, как он стоит, как смотрит на живописца — такой тщеславный, высокомерный… Такой самодовольный! И даже слегка разбойничья повадка, которую я так люблю, выглядит непривычно. Вместо «давай удерем с уроков на ипподром и будем делать ставки на лошадок» мне чудится: «Этот мир мой, а ты радуйся, что я тебе позволяю в нем жить».

Смотрю и смотрю на них. Трина ровненько сидит на стуле, сложив руки на коленях. Платье и прическа сверкают невероятным количеством драгоценностей, бантов, лент и еще каких-то блестящих штучек — на ком угодно другом это смотрелось бы безвкусно. Деймен стоит, держа руку на спинке стула, надменно вздернув подбородок и чуть изогнув бровь. Что-то в его взгляде… почти жестокое, даже беспощадное. Как будто он пойдет на все, лишь бы добиться своего.

Он и раньше говорил, что прежде был эгоистом, жадным до власти, но одно дело — слышать это от него и совсем другое — увидеть собственными глазами.

Бегло проглядываю еще три портрета, приложенные к письму. Майлза волнует только то, что Деймен и Трина запечатлены на холсте несколько веков назад, портреты разделяют столетия, и на каждом эти двое все так же красивы, нисколько не меняются. А меня поражает облик Деймена, выражение его глаз.

Протягиваю мобильник Деймену. Тот просматривает снимки и возвращает мне телефон, причем его пальцы слегка дрожат, хотя голос звучит ровно.

— Мне незачем смотреть. Я все это когда-то пережил.

Кивнув, убираю мобильник в сумочку. Долго копаюсь с застежкой, боясь поднять глаза.

— Вот ты и увидела, каким я был чудовищем.

От его слов больно сжимается сердце. Роняю сумку на бесценный музейный ковер. Странная формулировка напоминает мне разговор с Авой. В каждом из нас живет чудовище, у каждого, без исключения, есть своя темная сторона. И пускай большинство людей стараются отречься от своего зверя, загнать его вглубь — когда живешь так долго, как Деймен, приходится иногда встретить его лицом к лицу.

• Предыдущая
• 40/50
• Следующая