Вожделенная награда - Крюс Кейтлин - Страница 26

• Предыдущая
• 26/27
• Следующая

Никос обругал себя на всех языках, которые знал. Что он выиграл? Чего добился? Почему дело его жизни теперь казалось пустой тратой времени и сил? Тристанна была единственным существом, во взгляде которого, даже беглом, всегда была радость, и он пожертвовал ею ради людей, которые только и делали, что отвергали его. Она сказала, что любит его, и он ответил ей предательством. Он оказался тем самым мерзавцем, которым всю жизнь старался не быть; поклявшись никогда не уподобляться Питеру Барбери, он стал чем-то неизмеримо более ужасным. Питер, по крайней мере, порвал с Алтеей, глядя ей в глаза.

— Она этого не стоит, друг мой, — сказал бармен, выдергивая Никоса из мрачных размышлений.

Никос посмотрел на него, удивленный, что он заговорил с ним после недель молчания.

— Откуда ты знаешь? — спросил он.

— Они никогда не стоят, — ответил бармен и пожал плечами. — Как это говорится? Ты не можешь жить с ними и не можешь жить без них. Каждый раз одно и то же.

Он пошел к другому концу стойки принимать заказы, а Никос застыл. Его словно озарил свет, и он наконец-то понял. Он не привык отказываться от вызова, даже если этот вызов породил он сам. У него было больше денег, чем он сможет потратить, дома во всех приглянувшихся ему городах. Он пришел ниоткуда и стал всем. Но все это не значило ничего без Тристанны. Он не мог жить без нее, он не хотел жить без нее. Он больше не мог выносить эту боль.

Идя к их с Вивьен домику, Тристанна не удивилась, когда рядом с ней затормозила черная машина и из нее вышел Никос, но и счастья не испытала. Она остановилась как вкопанная, когда он, как обычно, закрыл собой весь мир. Впитавший в себя все средиземноморское солнце, он смотрелся ослепительно на фоне серой от дождя ванкуверской улочки, хоть и был одет во все черное. Он не улыбался и вообще был куда мрачнее, чем в их последнюю встречу. Она сказала себе, что рада этому: она почти не знала его такого, а значит, с этим незнакомцем можно было не разговаривать. Он остановился рядом с ней.

— Ты ненавидишь меня?

Тристанна не поняла, что за чувство — гнев или скорбь — охватило ее.

— Вот так сразу? — бросила она. — Я даже приветствия не заслужила?

Она быстро пошла по улице, желая только уткнуться в подушку в своей комнате и сказать себе, что не страдает по человеку, который так с ней обошелся.

— Ты сказала правду? — Он без труда догнал ее, и это еще сильнее разозлило ее.

— Мы оба много чего наговорили, — пробормотала она. — Поконкретнее, если можно.

За эти недели она пролила больше слез, чем за всю жизнь. Он сломал ее, раздавил.

— Ты плачешь? — испуганно спросил он, и она повернулась к нему.

Как бы ей хотелось быть больше и сильнее, заставить его почувствовать то, что чувствовала она, заставить его страдать!

— Я часто это делаю, — сказала она. — Поздравляю, Никос. Ты свел на нет почти тридцать лет самоконтроля.

— А ты говорила, что любишь этого ужасного монстра. — Его голос звучал так, словно ему тоже было больно.

— Зачем ты здесь? Что тебе надо? — сквозь зубы спросила она. — Не думаю, что здесь что-то осталось для тебя.

— Меня невозможно любить. Ты поступила глупо, проявив такую слабость. Тебе повезло, что я не поверил тебе, не удержал, как ты хотела.

Она хотел прогнать его, немедленно, но что-то остановило ее. Его глаза были слишком темными, линия рта — слишком жесткой, и весь он был словно пропитан отчаянием.

— Ты проделал такой длинный путь, чтобы объяснить, что мне не следовало влюбляться в тебя? — дрожащим голосом спросила она.

— Меня невозможно любить, — упрямо повторил он. — Моя семья бросила меня. Если бы кто-то один, но они все бросили меня. Выводы напрашиваются сами собой.

Тристанна покачала головой:

— Ты правда так думаешь?

Она смотрела в это лицо, которое уже не чаяла увидеть, и только глубокой ночью, не в силах сдерживаться, надеялась на это. Она видела, что теперь он верит ей, хоть и не верил тогда. Он просто не знал, что такое любовь, и ей стало еще больнее от жалости к нему.

— Долгие годы я мечтал о мести, — его голос звучал почти обвиняюще, — а теперь мечтаю только о тебе. Я разрушаю все, к чему прикасаюсь. Я проклят.

Сколько раз она кричала то же самое в подушку, чтобы не потревожить мать! Так почему же ей вдруг захотелось оспорить его слова, заставить его относиться к себе лучше, чем к ней? Она огляделась, словно ища ответ. Она не могла больше притворяться: когда он стоял так близко, ее чувства, старательно подавляемые, прорывались наружу.

— Я не могу винить тебя, если ты ненавидишь меня, — тихо сказал он и неловко сунул руки в карманы, он, ни разу не проявивший и тени неуверенности, и ее гнев мгновенно угас.

— Я бы хотела ненавидеть тебя, — честно, чего он не заслуживал, сказала она, — но не могу.

— А надо бы, если у тебя осталось хоть чуть-чуть инстинкта самосохранения.

— Тебе лучше знать, — огрызнулась она. — Ненависть, месть, обман — это все твои орудия. А я, дурочка, просто хотела за тебя замуж!

— Мне плевать на месть! — взорвался он. — Лучше бы я вообще не знал этого слова!

— Питер рассказал мне, — она вытерла глаза, — про то, что он сделал с тобой и твоей семьей…

— Питер не сделал ничего, что сравнилось бы с тем, что я сделал с тобой. — В голосе Никоса явно прозвучала боль. — Клянусь.

— Не думаю, что переживу еще одну твою клятву. — Она рассмеялась.

— Я обманул тебя, Тристанна, — он протянул к ней руку, но не дотронулся до нее, смотря полными муки глазами, — но поверь мне сейчас. Я не могу отпустить тебя.

Несмотря ни на что, она почувствовала правду в его словах. Любовь охватила ее с новой силой, одновременно кружа голову и помогая стоять прямо, и она поняла, почему не смогла убежать, почему не бросила его, хотя он и не просил ее. Ее дракон, подумала она, и это было похоже на клятву, на обет. Она не могла вспомнить, кем была до него, кем пыталась стать за эти недели, не могла представить будущее без него. Легкость, наполняющая ее в его присутствии, звенела в ней и в то же время ранила.

— Тристанна, — умоляюще сказал он, — я пытался отпустить тебя, но не смог.

Она взяла его за руку, чувствуя его тепло. Что еще она могла сделать? Она все потеряла и выжила после этого, и даже продолжала любить его. Глупо было отрицать это.

— Так не отпускай, — прошептала она, потому что уже давно решила, что будет смелой, если уж не может уберечь себя, — если осмелишься.

Много позже он спросил:

— Что же мне с тобой делать?

Они летели в его личном самолете над Южной Америкой. Он намотал на палец прядь ее волос и осторожно потянул.

— Жениться на мне, разумеется.

Она больше не дрожала под его взглядом. Она захотела его десять лет назад, выбрала его на яхте, теперь уже довольно давно, потом на его вилле и еще раз — вчера, в Ванкувере.

— Мы ведь именно за этим летим на другой конец света?

— А ты уверена, что справишься? — нахмурился он. — Я не изменюсь со временем. Близкое знакомство порождает…

— Презрение? — закончила она. — О нет. Разве существует кто-то великолепнее Никоса Катракиса?

— Я не шучу. — По его голосу она вдруг поняла, что он боится.

У нее была власть над ним. Она положила руку ему на колено. «Люби, покуда любится, — пожала плечами Вивьен, когда Тристанна, запинаясь, сообщила, что все-таки собирается замуж за Никоса. — Помни: только трусы не следуют зову сердца».

— Я не принадлежу твоему миру, как бы ни старался соответствовать. — Никос побарабанил пальцами по подлокотнику. — Люди помнят, кто я, даже когда пытаются подольститься ко мне.

— Они и не должны забывать, — быстро ответила она, и он удивленно повернулся к ней. — Не стыдись своего прошлого, Никос. Ты прошел через такие испытания, и тебе никто не помогал. Ты должен гордиться.

— Ты не понимаешь… — начал он.

• Предыдущая
• 26/27
• Следующая