Манипуляция продолжается. Стратегия разрухи - Кара-Мурза Сергей Георгиевич - Страница 11

В действительности в тот момент (1988 г.) в сельском хозяйстве СССР тракторов на гектар пашни было в 16,5 раза меньше, чем в ФРГ. Искажение меры абсурдно велико. Приведем данные из обычных справочников.

_{Табл. 1. Обеспеченность сельского хозяйства тракторами; число тракторов на 1000 га пашни, штук}

Академик-экономист не мог этих данных не знать. Но важнее тот факт, что сообщество экономистов без всяких сомнений приняло ложное утверждение одного из своих лидеров и, насколько известно, до сих пор никак на него не отреагировало.

Хороший учебный материал дает история трактовки права на труд. Во время реформы видные обществоведы стали пропагандировать безработицу. Т. И. Заславская писала в важной статье (1989): «По оценкам специалистов, доля избыточных (т. е. фактически не нужных) работников составляет около 15 %, освобождение же от них позволяет поднять производительность труда на 20–25 %. …По оценкам экспертов, общая численность работников, которым предстоит увольнение с занимаемых ныне мест, составит 15–16 млн. человек, т. е. громадную армию» [26, с. 230–231].

Таким образом, по словам Т. И. Заславской, «освобождение» от 15 % «ненужных работников» поднимет производительность труда на 20 %. Значит, объем производства при этом возрастает на 2 %[5].

И из-за этого ничтожного прироста социолог предлагает превратить 15–16 миллионов человек в безработных! Обществовед не справился с «взвешиванием» несоизмеримых ценностей, ведь выгода от его рекомендации несоизмеримо меньше неизбежных потерь. Академик, насытив свой текст бессмысленными числами, даже не удосужилась посчитать результат. А кто удосужился?

Неспособность почувствовать несоизмеримость величин (например, масштаб проблемы и средств для ее решения) распространилась во всем обществе снизу доверху.

Так, например, существенной общественной проблемой остается возвращение населению их сбережений в государственном Сбербанке, которые они потеряли в 1992 г. при либерализации цен. Правительство обещало свой долг погасить. В телефонном диалоге с народом 18 декабря 2003 г. Президенту В. В. Путину был задан вопрос: «Каковы сроки погашения и механизмы?»

Вот как ответил на это В. В. Путин: «Общий объем долга перед населением – я хочу обратить на это ваше внимание – 11,5 триллиона рублей… Теперь хочу обратить ваше внимание на темпы и объемы этих выплат… В 2003 году – 20 миллиардов, а в 2004-м мы запланировали 25 миллиардов рублей».

Итак, долг составляет 11,5 трлн. руб. (это по курсу того момента 450 млрд. долл.). В. В. Путин сообщает, что в 2003 г. государство вернет гражданам 20 млрд. руб. Прямо о сроках погашения долга, что и является сутью вопроса, В. В. Путин не говорит. Но нетрудно применить арифметику и увидеть, что в 2003 г. правительство вернет населению 1/575 от суммы долга. Это значит, что возвращение долга в ритме 2003 года рассчитано на 575 лет. Ввиду такой несоизмеримости величин следовало как-то объясниться, но, похоже, никто этой несоизмеримости не заметил – ни эксперты, которые готовили ответы, ни телезрители, ни сам В. В. Путин.

Применение числа требует ответственности. Число должно быть сопряжено с измеряемой величиной явными отношениями. Нарушением меры является даже применение числа с избыточной точностью, которой не может дать измерительный инструмент (например, указать вес мешка картошки с точностью до грамма – значит обнаружить свою низкую квалификацию в измерении). В российском обществе произошло резкое падение этой квалификации.

Академик Т. И. Заславская, агитируя за экономическую реформу, утверждала, что в СССР число тех, кто трудится в полную силу, в экономически слабых хозяйствах было 17 %, а в сильных – 32 %. И эти числа всерьез повторялись в академических журналах. Понятие «трудиться в полную силу» – не более чем метафора, однако авторитетный социолог измеряет эту «величину» с точностью до 1 процента. 17 процентов! 32 процента!

Этот прием взят из арсенала рекламы, которая все же выглядит скромнее в своих претензиях и дает свои оценки с точностью до 10 %: «С новыми «памперсами» попки стали на 40 % здоровее», «С новым шампунем «Шаума» волосы стали на 30 % сильнее».

Разрушение чувства меры, которое ведет к утрате чутья на ложные числа, подрывает всю систему средств рациональных рассуждений. Люди становятся беззащитными перед самой примитивной манипуляцией их сознанием, они не могут себе представить экономической реальности страны.

Идеологи российских реформ принципиально отвергли государственный патернализм как один из важных устоев социального порядка России. Эта установка сохранилась и после ухода Ельцина, что подчеркнул В. В. Путин уже в своем Послании 2000 года: «Политика всеобщего государственного патернализма сегодня экономически невозможна и политически нецелесообразна».

Прежде чем перейти к сути, отметим, что это утверждение нелогично[6]. Патернализм всегда экономически возможен, он не определяется величиной казны или семейного бюджета. Разве в бедной семье отец (патер) не кормит детей? Во время Гражданской войны советское государство изымало через продразверстку примерно 1/15 продукции крестьянства, выдавало 34 млн. пайков и тем самым спасло от голодной смерти городское население, включая дворян и буржуев. Это и есть патернализм в крайнем выражении. Сегодня Российская Федерация имеет в тысячи раз больше средств, чем Советская Россия в 1919 году – а 43 % рожениц подходят к родам в состоянии анемии от плохого питания.

Утверждение, будто государственный патернализм «политически нецелесообразен», никак не обосновано. Так говорят, да и то на практике не выполняют, только крайне правые политики вроде Тэтчер. А, например, русский царь или президент Рузвельт никогда такого бы не сказал. В чем же тогда сама цель государства Россия, если сохранить разрушающееся общество считается нецелесообразным?

Регулярные обещания «адресной помощи» как альтернативы патернализму есть социальная демагогия. Добиться «адресной помощи» даже в богатых странах удается немногим (не более трети) из тех, кто должен был бы ее получать (например, жилищные субсидии в США получали в середине 80-х годов лишь 25 % от тех, кто по закону имел на них право). Проверка «прав на субсидию» и ее оформление очень дороги и требуют большой бюрократической волокиты – даже при наличии у чиновников желания помочь беднякам. На деле именно наиболее обедневшая часть общества не имеет ни достаточной грамотности, ни навыков, ни душевных сил для того, чтобы преодолеть бюрократические препоны и добиться законной субсидии.

Поэтому, как говорил премьер-министр Швеции Улоф Пальме, если доля нуждающихся велика, для государства дешевле оказывать помощь всем на уравнительной основе (например, через цены или дотации отраслям). Но еще более важна другая мысль Пальме: само оформление субсидии есть символический акт – на человека ставится клеймо бедного. Это – узаконенное признание слабости (и отверженности) человека, которое само усугубляет бедность и раскол общества. Напротив, всеобщий патернализм государства (например, общее бесплатное здравоохранение) соединяет общество связями «горизонтального товарищества» и значительно снижает противостояние по линии «бедные – богатые».

Строго говоря, без государственного патернализма не может существовать никакое общество. Отказ от патернализма и тотальная конкуренция – идеологический миф неолиберализма. Даже венгерский экономист Я. Корнаи, которого любили цитировать наши реформаторы, писал: «Нулевая степень патернализма – это идея, выдвинутая школой Фридмана – Хайека. Но даже при капитализме… эта нулевая степень никогда не проявляется полностью… Атомизированная конкуренция и полностью предоставленная самой себе микроорганизация немыслимы в наш век гигантской концентрации производства и усиления могущества государственной бюрократии» [28]. На эти неприятные замечания не обращали внимания.