Мы - истребители - Поселягин Владимир Геннадьевич - Страница 47

• Предыдущая
• 47/84
• Следующая

Оставшаяся шестерка — Степка успел сбить еще одного — уходила к себе.

— Отжимай их от берега! — проорал я, догоняя последнюю машину.

Сам ведомый мелькнул у первой пары, пытаясь атаковать, однако сдвоенный ответный огонь не давал ему воспользоваться преимуществом в скорости. Заметив, что он встал на крыло и ушел вниз, довольно кивнул. Степка решил атаковать их в «беззащитное» брюхо. Один пулемет в нижней сфере — не такая большая помеха.

Мельком глянув на стрелку датчика топлива, я недовольно скривился. Это тебе не патрульный вылет, в бою горючка быстро расходуется.

Увернувшись от струи пулеметного огня бортстрелка, дал очередь сперва по левому мотору, потом по правому. Заметив, как от неуправляемого самолета отделились две фигурки, только пожелал им удачи. Выжить в студеной воде — это уметь надо.

— Уходим! — велел я.

— Сейчас… Добью гада! — донеслось бормотание ведомого.

Однако избитый «Хейнкель» продолжал лететь, хотя Степка заходил на него уже третий раз.

— Бей по кабине или моторам! — наконец не выдержал я.

Похоже, это был тот самый бомбардировщик, которого Степка атаковал снизу.

— Угу! Щаз!

Вдруг мой «Лавочкин» задрожал и, выбросив в копоти горящего масла языки огня, стал крениться на бок.

— Б…! — вырвалось у меня, когда мимо пронеслись две стремительные тени. — Степка, у тебя два «мессера» на хвосте! — успел крикнуть я и попытался открыть фонарь, удерживая штурвал ногами.

Однако замок, похоже, заклиненный пулями, не открывался. Попытавшись еще раз, я закашлялся от дыма, проникавшего в кабину. С отчаянием осмотревшись, попытался найти возможность выжить. До берега не дотяну, это понятно, так что у меня только один шанс выжить, пока двигатель не встал…

Продолжая удерживать штурвал коленями, стараясь вести самолёт к конвою, я дёргал ручку открывания замка фонаря, но результаты были те же. В это время, стукнув, засбоил и заглох мотор.

В эфире отчетливо звучал мат Степки — радио работало уже хорошо. Сам он дрался с той парой, которая неожиданно атаковала меня. Бомбардировщики же спокойно удалялись, пользуясь моментом. Причем удалялись только пятеро — ведомый добил-таки шестого.

— База, я Хромой, ответь! — стал вызывать штаб полка.

— Я База, слушаю.

— Я Хромой. Подбит, иду на вынужденную в квадрате ноль-шесть. Как поняли меня?

— Вас понял… но это же… море?!

— Все правильно. Отбил атаку на конвой, сажусь рядом с одним из эсминцев, прошу предупредить моряков.

— Вас понял, сделаем.

— Еще из этого квадрата идет пять толстопузых, пошлите группу их встретить. Скорее всего, они выйдут в квадрате три-восемь. Идут пустые.

— Я База, сделаем. В остальном всё в порядке?

— Да! Второй дерётся с парой пчёл, что подбили меня.

— Прислать помощь?

— Не надо, справится. Отбой!

Дальше я уже сражался с управлением. Несмотря на великолепные лётные характеристики «Лавочкина», при вышедшем из строя моторе аэродинамика работала против него — сказывался тупой нос машины.

Скорость быстро падала, как и высота, а до кораблей было еще далеко. Если бы загоревшийся двигатель не заглох так быстро, шансы добраться до конвоя были бы не такими призрачными. Да ещё удушливый дым, от которого можно было потерять сознание. Не помогала даже повязка, наспех сделанная из носового платка.

«А, была не была!» — подумал я и бросил истребитель в штопор, одновременно пытаясь сбросить фонарь и сбить пламя. С пламенем получилось, но вот фонарь открыться так и не смог.

— Да на хрен! — прорычал я, удерживая истребитель на стометровой высоте. Скорость, набранная за счет падения, давала возможность добраться до своих. Вытащив из кобуры пистолет, взвел курок и дважды выстрелил в замок, не обратив внимание на рикошет и брызнувшие стекла одного из приборов на приборной панели.

— Блин, да я так сам себя прихлопну!

— Что? — не понял Степан.

— Фонарь заклинило! Никак… кха-кха… открыть не могу. Как у тебя дела?

— Одного подшиб, он к себе ушел, второй за ним, страхует.

— Понял. Кха-кха… Ты где?

— Над тобой. Выше на километр.

— Ага, вижу. Уходи, горючка на исходе. До базы ты вряд ли доберёшься, садись у Быка, на крайней площадке.

— Но…

— Это приказ! Выполнять! Я уже под прикрытием зенитных систем конвоя.

— Понял, выполняю, — недовольно пробормотал лейтенант.

После очередного рывка фонарь неожиданно сдвинулся на несколько сантиметров. Почти сразу в кабине стало легче дышать. Дёрнув ручку ещё раз, я наконец-то получил выход на свободу.

В кабине сразу посвежело, и уже можно было не напрягая слезившиеся глаза осмотреться. «Лавочкин» за время полета опустился еще на шестьдесят метров. До верхушек волн, такое впечатление, можно было дотянуться рукой. Впереди уже показался чёрный борт транспорта.

Связаться с конвоем я не мог, частоты можно поменять только на земле, так что, качнув крыльями, стал по пологой дуге приближаться к одному из охотников, который на полном ходу шел в мою сторону.

Отстегивать ремни я даже не пытался — знал, что может случиться при приводнении. Удар, рывок вперед — и смятая о штурвал грудная клетка. Нет уж, лучше после приземления отстегнусь, а вот парашют… Его я отстегнул заранее, только снимать придется уже в воде.

Чиркнув остановившейся лопастью винта о верхушку высокой волны, истребитель перелетел через нее и нырнул в следующую. Было такое впечатление, что врезался в стену, благо ремни все-таки спасли меня от увечий. Через открытый фонарь хлынула просто до сумасшествия ледяная вода от перекатившейся через истребитель волны. Нос стал опускаться, а хвост задираться, когда я, отстегнув ремни, вывалился на крыло, дергая ногами, чтобы освободиться от парашюта, оставшегося в кабине.

Булькая и пуская пузыри, «Лавочкин» уходил все глубже. Еще мгновение, и он скроется под водой. Сообразив, что хоть и небольшая, но воронка может утащить меня за собой, я оттолкнулся от ушедшего под воду крыла и брассом, стараясь согреться резкими движениями, отплыл в сторону, как раз к подходящему катеру с матросами на носу. Выбивая зубами дробь, с надеждой подумал: «Надеюсь, они эти сто метров преодолеют достаточно быстро!»

— Лови конец! — крикнули с катера.

Я попытался схватиться заледеневшими руками за канат, плюхнувшийся рядом, но пальцы уже не гнулись, и канат ушел в сторону.

Вдруг в воду упало что-то большое, подняв тучу брызг. Меня ухватили крепкие руки, и ругающийся под нос моряк завязал под мышками веревку. Рывок, и я оказался на палубе. Секунда — и рядом мой спаситель.

Очень быстро меня освободили из комбинезона и на миг остановились, увидев весь иконостас на груди. Честно говоря, там были только две Золотые Звезды Героя, остальные награды я оставил в вещмешке, но и этого хватило.

— Мать моя женщина, так это же Суворов! — ахнул один из моряков в звании главстаршины.

— От этого он человеком не перестал быть, боцман! Раздевайте до исподнего и в каюту его, растирать будем! — рявкнул кто-то рядом.

— Товарищ капитан-лейтенант, Аникина тоже? — поинтересовался боцман.

— Да, и его тоже, — буркнул явно командир катера.

— Есть! А ну быстро, черти морские! Давайте обоих в каюту! — рявкнул главстаршина, и нас понесли в каюту. По крайней мере, меня точно, моряк, который прыгнул в воду, шел сам. Понимать что-либо я стал минут через двадцать после того, как меня растерли водкой и одели в сухую морскую робу.

— Вот, товарищ капитан, горячего чаю попейте, — протянул мне парящую кружку молоденький, моих лет конопатый морячок.

— А что, в такую погоду и камбуз работает?!

— Это из термоса, — пояснил он.

— Хорошо-о-о, — протянул я, отхлебнув крепкий чай.

— Еще налить?

— Да, было бы неплохо. Кстати, когда мы в порт придем?

— Через час, наверное, будем, — пожал плечами конопатый. В это время дверь отворилась, и в каюту ввалился командир катера.

— Ну что, летчик, как самочувствие?

• Предыдущая
• 47/84
• Следующая