Человек со свинцовым чревом - Паро Жан-Франсуа - Страница 23

• Предыдущая
• 23/59
• Следующая

— Вы, похоже, служили канониром?

— И горжусь этим, месье. Я потерял руку в бою у Минорки, в пятьдесят шестом, на шестидесятипушечном фрегате, под командой месье де ля Галиссоньера.

— Давайте вернемся к билету.

— Обычно часть бесплатных билетов получают актеры, которые раздают их на свое усмотрение. Небольшое количество не сделает кассы…

— Но откуда вы знаете, что этот билет отдали мадемуазель Бишельер?

— А ты сообразительный малый! Видишь этот номер? Он указывает на количество представлений. И если она постоянно меняет ухажеров, то не рискнет пригласить кого-то дважды. Иначе не избежать скандала.

— Неужели?

— Ты и представить себе не можешь! Она поворачивает через фордевинд, нападает на жертву и рубит мачты! Мы здесь прозвали ее Кровавой Мэри.

— Вот как? И кто же ее жертва на этот раз?

— Ох! Уже все кончено, бедняга получил свое. Представляешь, в аккурат после представления в прошлый четверг. В тот вечер еще загорелась часть декорации. С ней всегда так: или шпангоут разломит от страсти, или якорь свернет в сторону от гнева. Пока не выпотрошит этого франта, она от него не отцепится, как корабельная кошка в полнолуние.

— Может, вы знаете имя этого, как вы говорите, франта?

— Как то, что меня зовут Часовщик.

— Странное прозвище.

— Так у меня часы в голове. Я беру на заметку все опоздания. Слежу, чтобы все вступали в свое время.

— Итак, он вам знаком.

— Молодой человек, бледноват немного, и слишком напудрен. Плечи кажутся широкими только из-за эполетов.

— Он офицер?

— А как же! Да не простой — французской гвардии! Из тех, что разгуливают по Парижу и носу не кажут на линию фронта! Их поле боя — балы в Опере. Имени его я не знаю. Мог бы спросить, когда он проходил мимо моего камбуза, но ему было не до меня. Вроде бы он виконт.

— Он был сильно к ней привязан?

— Как моллюск к скале! Он думал, что его и вправду любят, а в прошлый четверг она дала ему отставку.

— Она уже присмотрела кого-то нового?

— Возможно. Я видел, как один малый навещал ее несколько раз.

— Вы могли бы его узнать?

— Нет конечно: он старался не обращать на себя внимание, был как тень, почти сливался со стенами. Однажды я попытался его остановить, но он сказал, что принес мадемуазель письмо.

— Что-нибудь еще?

— Я заметил желтоватую прядь волос, торчащую из-под парика.

Николя поднялся.

— Огромное спасибо. Все, что вы мне рассказали, будет весьма полезно.

— Рад стараться, парень. Приходи сюда, когда захочешь. Мой дом всегда открыт. Если нужно будет меня разыскать, спроси Пельвена или Часовщика.

— И еще одно: в который час мадемуазель Бишельер приезжает в театр?

Пельвен на секунду задумался.

— Сейчас два часа дня. Она еще у себя и появится здесь не раньше, чем часа через четыре. Но если вы хотите с ней встретиться, она живет в очаровательной квартирке в доме на углу улицы Ришелье и бульвара Монмартр.

Выйдя на улицу, Николя вдохнул свежий воздух, ударивший ему в лицо. Его поиски неожиданно приняли новый оборот. Исходя из описания мадемуазель Бишельер, ему следовало проявить осторожность. Что она скажет о своей связи с Лионелем де Рюиссеком? Почему она его оставила? Связаны ли эти события с убийством молодого офицера и его матери? В этом сюжете, где смешались два мира — театр и королевский двор, — было слишком много неизвестных.

Николя надолго задумался и неожиданно для себя оказался в суете бульваров. Листья деревьев, высаженных в три и четыре ряда, уже лежали на земле, листопад закончился с наступлением ночных заморозков. По центральной части бульвара следовали друг за другом легкой рысью экипажи и всадники. И здесь и там зазывалы балаганчиков и уличные артисты выступали перед толпой зевак. Женщины в ярких платьях прохаживались медленным шагом. Их лица были чересчур ярко накрашены. Николя всегда поражался еще ощутимой смеси городского и почти деревенского. Здесь соседствовали места народных забав и внушительные особняки, принадлежавшие буржуа или знати.

Он легко отыскал дом актрисы. У входа его остановила неопрятная женщина, завернувшаяся в широкую кофту из кроличьего меха. Она восседала на мешке, набитом соломой, предлагая прохожим кукол-марионеток и галантерею, разложенную на лотке — гребни, иголки, булавки и игральные карты. Николя был знаком этот тип церберов. Он не желал, чтобы она раньше времени подняла тревогу и не стал раскрывать себя. Он знал, что смиренная учтивость, сдержанная улыбка и особенно несколько монет способны снискать ее расположение и рассеять недоверие. Таковы были правила парижского этикета. Привратница одарила его сальной улыбкой, обнажив гнилые зубы и обложенный язык, и бросила такой многозначительный взгляд, что Николя покраснел. «Эта Бишельер» была дома.

Поднявшись на верхний этаж, он постучал молотком в недавно покрытую лаком дверь. Перед ним почти сразу возникло лицо горничной, явно привыкшей принимать посетителей без лишних расспросов. Она все же бросила на него оценивающий взгляд и, похоже, осталась удовлетворена осмотром. Николя оставил в прихожей треуголку и плащ, и девушка проводила его в небольшую гостиную, в которой еще довольно сильно пахло краской. Квартира, похоже, была совсем недавно отремонтирована и обставлена. Николя припомнил разговоры о денежных проблемах виконта, связанных с его пристрастием к игре. Но не одни лишь фараон и бириби [12]расстроили дела молодого человека. Жадная до денег Бишельер явно сыграла здесь не последнюю роль. Вся эта показная роскошь была не лучшего вкуса и напомнила ту, которую Николя мог наблюдать в местах, где не скрывали своих фривольных желаний. Из гостиной они проследовали в спальню актрисы.

Ставни еще были закрыты, и только слабый огонь в камине отбрасывал тусклые блики на комнату, гнетущий вид которой сразу отметил Николя. Он не любил душных помещений; теснота и духота всегда пугали его.

Справа он различил в сумраке кровать с балдахином. Вершина этой конструкции была украшена белыми перьями. Плохо сочетающийся с бельем пастельных тонов, этот уродливый предмет мебели походил на какой-то фантастический катафалк. Слева ширма с цветочными узорами скрывала часть комнаты. Рядом Николя заметил наклонное зеркало на высоких ножках. В глубине комнаты, справа от окна, стоял турецкий диван. На нем в беспорядке были набросаны подушки, а прямо перед ним стоял пуф, на котором устроился серый кот, не сводивший зеленых глаз с Николя. Толстый ковер поглощал все звуки. Стены были оклеены обоями, разрисованными в шахматном порядке вазами и мартышками. На стенах висели несколько гравюр. Все это только усиливало гнетущее впечатление. Горничная с лицом землеройки вышла с гримасой, которая, несомненно, должна была считаться улыбкой. Наконец из-за ширмы раздался голос.

— По какому делу, месье, я имею удовольствие принять вас? Если вы с известием от поставщика, то встреча с ним назначена на пять.

Как раз в это время, подумал Николя, она будет в театре.

— Вовсе нет, мадемуазель. Мне нужно только, чтобы вы пролили свет на некоторые обстоятельства. О, всего лишь ответ на один небольшой вопрос… Позвольте представиться — Николя Ле Флош, комиссар полиции Шатле.

Последовала тишина, и Николя почувствовал, как его оглядывают с головы до ног.

— Вы слишком молоды для комиссара.

В ширме был небольшой глазок, чтобы видеть, оставаясь невидимым.

— Мадемуазель, вы сами — доказательство того, что достоинства…

— Ладно, ладно. Я не хотела вас обидеть. Но я близко знакома с одним из ваших коллег. Его участок как раз напротив Итальянской Комедии. Он обожает водевили и при случае угощает меня вином.

Эти слова были произнесены вполне безразличным тоном, но Николя прочел скрытое в них предупреждение: «У меня есть защитники, включая полицейских, готовых ради меня пожертвовать своей карьерой. Не знаю, что привело вас сюда, но будьте уверены: в случае необходимости я смогу себя защитить…»

• Предыдущая
• 23/59
• Следующая