Князь Воротынский - Ананьев Геннадий Андреевич - Страница 38
- Предыдущая
- 38/114
- Следующая
Знать бы городу слова ханские, вел бы он себя иначе, а то напружинился, ожидая штурма с минуты на минуту. Хабар-Симский и Оболенский колокольни надвратной церкви не покидали. Выяснить, кто самовольно осыпал дробом татар, послали младшего воеводу. Не долго тот отсутствовал. Вернулся вскоре с пушкарским головой Иорданом-немчином. Тот и не собирался скрывать, что на свой страх и риск повелел дать залп.
– Слишком обнаглели, – спокойно возразил на упрек Хабара-Симского Иордан. – Стену облепили уже. У ворот толпа вон какая собралась. Чуть бы оплошали воротники, городу бы не жить.
– По большому счету ты прав. Только зачем без спросу? За это, ты знаешь, тебя наказывать нужно.
– Приму с покорностью. Ради спасения города. Горожане мне деньги платят не за то, чтобы я рот открытым держал. Я – наемник. Я должен честно отрабатывать свой хлеб.
– Резонно. Иди пока к своим пушкарям, готовься отбивать штурм. А как поступить с тобой, решим на совете воевод и бояр.
Тревожно тянется время. Князь Федор Оболенский сетует уже:
– Ни штурма, ни послов на переговоры. Что задумали вороги?!
– Да, знать бы, – соглашается Хабар-Симский и вздыхает.
Ему особенно тягостно. Он пошел поперек шертной грамоты царя Василия Ивановича, и исход его упрямства для него непредсказуем. Жизни может стоить его самовольство. Сам только что сказал пушкарю-немчину о неотвратимости наказания за самовольство. Вот, наконец, на поле перед городом появились всадники. Всего-навсего – десяток. По сбруе конской, по одежде – знать татарская. Значит, переговоры.
– Выходит, не ладится у них дело со штурмом, – обрадованно прокомментировал князь Оболенский.
– Пожалуй. Что ж, побеседуем.
Он не стал спускаться с колокольни. Оттуда спросил послов, с чем пожаловали. Ответ ожидаемый: вернуть сбежавших пленников и, кроме того, выдать всех, кто стрелял из пушек по безоружным торговцам. Иначе – штурм. Город будет сравнен с землей. Ни один человек не останется жив.
– Сбежавших полонянников мы вам возвратим. Завтра утром…
– Сейчас!
– Завтра утром, – продолжал окольничий, словно не слыша требовательных криков. – Нам нужно время, чтобы всех найти и собрать.
– Сейчас!
– Повторяю: сейчас не получится. Нужно время, чтобы выяснить, кто выкуплен, кто сбежал.
– Пусти тех, у кого сбежали. Они сами найдут своих рабов!
– Губа не дура, – хмыкнул Хабар-Симский, а послам крикнул: – Сейчас распахну. Держи карман шире. – И жестко: – Сказано, – завтра утром, значит, завтра утром! Сейчас вынесут вам выкуп за князя Оболенского. Сколько?
– Сто рублей! – крикнул один из вельмож. – Князь мой, и я назначаю сто рублей!
«Ничего себе, загнул!» – возмутился окольничий, но, подумав, что иного выхода нет, согласился:
– Сто, так сто.
Послал тут же слугу к себе за деньгами. Наказал, чтобы серебро принес, не золото. Слуга не вдруг воротится, исполнив повеление, оттого окольничий продолжил переговоры. Теперь о пушкарях.
– Не кто стрелял виновен, а кто повелел стрелять. Он за все в ответе.
– Пусть будет так. Отдай, воевода, виновного сейчас. Так повелел хан!
– Ваш хан мне не указ. Мы сами решим, как поступить с виновным. И вам скажем.
– Сейчас! Сейчас!
Один из послов вскинул бунчук, помахал им, и со всех сторон двинулись плотные ряды черных воинов. Как саранча. Ближе и ближе. Только не ускоряют движение, а замедляют шаг. Вот и вовсе остановились грозной стеной. На безопасном от пушечного выстрела расстоянии. Жутко от их молчаливой грозности.
– Сейчас! Или – штурм!
– Смекай, воевода, не по-татарски выходит, – проговорил вполголоса князь Федор Оболенский. – Давно бы дуром поперли, коль не мешало бы им что-то…
– И то, смотрю, полона перед собой не гонят. Думаю, то и мешает, о чем лазутчик князя Воротынского уведомил нас. Потяну до утра время. За тебя выкуп вышлю, чтоб успокоить послов, а остальное: поживем – увидим.
– Давай, воевода, виновного! Чего молчишь?! Хабар-Симский уже твердо решил не выдавать Иордана-немчина, сам наказать его накажет, а врагам на мучительную смерть – ни за что. Добрый пушкарь. Да и городу службу служит честно. Всю жизнь проклинать себя станешь, если труса спразднуешь. Только зачем дразнить татар упорством? Лучше поиграть с ними в кошки-мышки. Крикнул в ответ:
– Погодите. Сейчас воевод младших да бояр скликаю. Они присудят, как поступить. Не волен я самолично…
– Мы не уйдем, пока не дадите виновного!
– Погодите малость. Дайте обсудить.
Тумены стоят молча. Кони под послами перебирают копытами от нетерпеливого стояния, вырывают поводья, а окольничий с князем ждут бояр и воевод, чтобы начать совет у татар на виду. Воеводы во всех доспехах и с оружием, бояре в парадных зерцалах поднимались на колокольню не очень дружно, но когда, наконец, наполнилась она до отказа, Хабар-Симский начал рассказывать о требовании татар и о своем им ответе. Долго молчали все, переваривая услышанное, и первое, что было сказано, окольничего поразило.
– А то и впрямь немчина-пушкаря выдать с головой. Чтоб другим-иным неповадно было самовольничать.
Не все, но многие бояре поддержали это предложение, поначалу робко, но затем все уверенней и уверенней доказывая противникам, что одной, к тому же не православной душой спасти можно и нужно город или, по крайней мере, сотни душ, которые погибнут, отбивая штурм.
Окольничий помалкивал, дал он знак и князю Оболенскому, чтобы тот тоже не вмешивался. Выгода в том была явная: пусть послы татарские поглядят, что не он, окольничий, единолично решает, да и решения принимаются не так просто.
Когда же прошло достаточно времени, страсти уже начали выплескиваться через край, Хабар-Симский спиной специально повернувшись к татарам, чтоб не видели басурманы его гневного лица, рубанул:
– Довольно базара! Как погляжу я, креста на многих из вас нет! Пушкарь города ради пальнул! Вас же спасаючи на самовольство рискнул! А вы?! Не отдам пушкаря! За самовольство накажу, но сам, – обвел всех гневным взглядом, готовый дать отповедь каждому, кто посмеет перечить, но бояре и воеводы замолкли. Тогда окольничий, сменив тон на спокойный, вновь заговорил: – Вот что думаю: нужно бы собрать деньги, да откупить бежавших из полона. Я от себя откупаю князя Федора Оболенского да еще четвертной в общий котел.
Не столь щедро, как сам окольничий, бояре все же раскошелились. Определили, что требуется разослать по всем улицам глашатаев, пусть объявляют людям о решении боярско-воеводского совета.
– Добро. Так и поступим. – И повернувшись к послам ханским, крикнул им: – Пленников, от вас бежавших, к утру соберем всех и вам передадим. Либо выкупим. Пушкаря за самовольство накажу сам. Он передо мною виновен, а не перед ханом. Выкуп за князя Оболенского отдаю сейчас. Определите, кого отрядите за деньгами.
– Именем хана повелеваю, – крикнул возглавлявший посольство мурза, – тех, кто стрелял и тех, кто сбежал в город от своих хозяев, выдать сейчас!
– Хан твой для тебя повелитель, а не для меня! Будет так как я сказал! Закапризничаете, ничего не получите. Даже за князя Оболенского выкуп. – И махнул рукой собравшимся на колокольне. – Аида вниз. Довольно из пустого в порожнее переливать.
Снизу прокричали:
– Высылай выкуп за князя! Все остальное решит Мухаммед-Гирей, да благословит его Аллах!
– Своего человека из ворот не выпущу. Отрядите от себя одного. Всем остальным стоять на месте. Учтите, пушки у нас заряжены. Рушницы тоже.
Деньги были переданы быстро через едва приоткрывшиеся ворота, и тут же окольничий разослал по всему городу глашатаев со сборщиками пожертвований, а сам с князем Оболенским принялся еще раз осматривать, все ли готово к отражению штурма. На стенах ратники не дремали. Горели и костры, которые поддерживали горожане-добровольцы под котлами с водой и смолой; поступали сведения воеводе и князю, что сбор денег на выкуп пленников идет споро – настроение у Хабара-Симского и Федора Оболенского было приподнятое еще и оттого, что татары не начали штурма и, похоже, не начнут его вовсе.
- Предыдущая
- 38/114
- Следующая
