Дюк Эллингтон - Коллиер Джеймс Линкольн - Страница 16

• Предыдущая
• 16/106
• Следующая

Жалованье музыканта составляло тридцать долларов в неделю — не слишком много для тех щедрых времен, но еще двадцать долларов за вечер удавалось заработать на чаевых. Богатые люди, которых музыканты прозвали «господа Денежные Мешки», разменивали двадцатидолларовую банкноту и швыряли монеты под ноги музыкантам, когда хотели выразить свое одобрение. Дюк рассказывал: «В то время в Гарлеме не существовало других специально подобранных ансамблей. Нас было всего пятеро, но мы всегда заботились об аранжировке. Сейчас это назвали бы „музыкой для застольной беседы“. Она звучала мягко, даже сентиментально и доставляла удовольствие». Дюк, конечно же, преувеличивал возможности ансамбля в области аранжировки. Имея всего лишь два духовых инструмента, сложно было выйти за рамки общепринятого. В его понимании «аранжировка» означала, что духовые время от времени играют гармонически слаженно, а мелодия передается от исполнителя к исполнителю. Грир вспоминал: «Дюк писал не так уж много. Но он брал популярные мелодии, переиначивал их, а Тоби повторял все на саксофоне до и баритоновом саксофоне. И создавалось впечатление, что звучит биг-бэнд, звучит мягко и очень красиво». Вполне понятно, во всяком случае, что исполнялся не джаз, а спокойная фоновая музыка, преимущественно новейшие популярные песни, оттеняющие элегантный стиль клуба Баррона Уилкинса. Молодые вашингтонцы, как мы помним, были в основном выходцами из негритянского среднего класса. Они воспитывались в благоустроенном мире и уже давно успели осознать, что опрятность в одежде и благопристойное поведение приходятся очень кстати, если хочешь получить приличную работу. Эллингтон великолепно усвоил эти уроки. На протяжении всей своей жизни он мог в домашней обстановке (что называется, «не при исполнении») расхаживать в шлепанцах и драном свитере, однако на публике неизменно выглядел элегантно и эффектно. Его речь всегда отличалась почти нарочитой изысканностью, перенятой им у отца. Отчасти это объяснялось свойствами натуры Дюка: он чувствовал себя аристократом. Но в то же время он придерживался строгих правил сознательно, уяснив для себя, что это нужно для дела.

Немало значил в те годы круг общения, и среди тех, с кем Дюк и его друзья завели знакомство, оказался Масео Пинкард, негр, написавший несметное количество популярных песен, включая «Sweet Georgia Brown» и «Them There Eyes». Пинкард занимался грамзаписью. А музыкальные издатели в то время практиковали выпуск собственных произведений с целью их популяризации. И в конце июля 1923 года Пинкард пригласил «Вашингтонцев» сделать запись нескольких своих песен для фирмы «Виктор». Это была первая запись Эллингтона, но пластинка так никогда и не вышла в свет. Месяца через два Пинкард предпринял вторую попытку, но и она не увенчалась успехом.

Работа у Баррона оказалась чрезвычайно полезной. Клуб был не просто одним из многочисленных заведений Гарлема. Его посещала негритянская интеллигенция, а также любители развлечений, игроки и люди из шоу-бизнеса. Им, ощущавшим себя выразителями духа нового века, клуб представлялся местом, где можно обмениваться идеями. О его значимости свидетельствует тот факт, что, когда летом 1924 года Баррон Уилкинс погиб от руки наркомана, для возобновления работы клуба было образовано товарищество, объединившее ряд влиятельных фигур Гарлема, в том числе известного пианиста Юби Блейка. «На открытие собралась огромная толпа „богемцев“. Пришли и многие друзья клуба из Даун-тауна, которые со дня закрытия клуба не бывали в Гарлеме», — рассказывал Дж. Джексон. «Друзья из Даун-тауна» — это белая интеллигенция, а также любители острых ощущений, открывшие для себя это заведение немного раньше. На какой-то срок оно станет магнитом, впервые потянувшим белых в Гарлем. Но во времена, когда там работали Эллингтон и его друзья, клиентура была в основном черная. Она состояла из местных знаменитостей, лидеров негритянской общины, и многие из них знали и выделяли среди других группу хорошо воспитанных молодых людей из Вашингтона — города, известного своим изысканным и элегантным негритянским кругом.

Дюк Эллингтон постепенно превращался в настоящего ньюйоркца. Хотя практически вся его жизнь пройдет в путешествиях, своим домом он будет считать Нью-Йорк. Там он постоянно держал по крайней мере одну квартиру, оттуда управлял делами, там он и умер. Дюк, особенно в первые годы, воспринимал Нью-Йорк как город, обладавший неповторимым великолепием, город неограниченных возможностей, где никто никогда не ложится спать, где губернаторы, сенаторы, финансисты веселятся в одних клубах с сутенерами, игроками и гангстерами. И Дюк испытывал гордость, являясь крупицей этой жизни. Он напишет впоследствии множество произведений, посвященных Нью-Йорку: «I'm slappin' Seventh Avenue With the Sole of My Shoe», «San Juan Hill», «Main Stem», «Sugar Hill Penthouse», не менее девяти пьес со словом «Гарлем» в названии и даже целую сюиту, воспевающую любимый город. Уже в конце жизни, когда блеск Нью-Йорка для него померк и стал вызывать раздражение, Дюк тем не менее писал:

«Нью-Йорк — это музыкальная греза, искрящееся веселье, биение жизни. Здесь словно бьется гигантский пульс человечества. Весь мир вращается вокруг Нью-Йорка, и особенно мой мир. Что и где может произойти, пока кто-нибудь в Нью-Йорке не нажмет на кнопку?! Нью-Йорк — это люди, а люди — это город. В его толпах, на его улицах, в его устремленных ввысь зданиях есть все, что существует на земле: любое движение, вкус, цвет и запах, любая эмоция, мысль и традиция, религия и культура, любое чувство и настроение».

Эллингтон относился к той многочисленной категории людей, которых завораживали истории о Нью-Йорке, его великолепии, богатстве, силе, изысканности и которые, уже обретя собственное богатство и славу, продолжают гордиться своей принадлежностью к нему.

Для Дюка Эллингтона в 1923 году Нью-Йорк ограничивался Гарлемом. В то время район еще не сделался туристической приманкой для белых (это случится через несколько лет), и тон здесь задавали негры. Гарлем отстраивался на рубеже веков по проекту торговцев земельными участками. Эта тихая загородная местность к северу от центральной части предназначалась для зажиточных белых, которые предпочитали жить в стороне от шума и суеты большого города. Но земельный бум лопнул как мыльный пузырь. И, спасаясь от разорения, коммерсанты начали делить большие красивые дома и сдавать их в аренду неграм. К 1920 году Гарлем, занимавший в то время площадь меньшую, чем сегодня, стал по преимуществу черным районом. Там не было пока трущоб, которые появятся в 30-е годы. Широкие светлые улицы, хорошее жилье привлекали негритянскую интеллигенцию, актеров, художников, антрепренеров и обыкновенных людей, рассчитывавших на более благоприятные, чем где-либо, условия жизни.

Но Гарлем — это не просто место. Это также и особый дух. Новый век провозглашал большую эмоциональность, открытость, раскрепощенность. А негры, казалось, обладают этими качествами от рождения. И так считали не только белые, но и сами негритянские интеллигенты. Уильям Дюбуа, пожалуй самый значительный из деятелей негритянской культуры, еще в 1897 году заключил, что по натуре белые и негры разнятся. По сравнению с более рациональными белыми негры представляются «особо одухотворенными людьми, преимущественно склонными к музыке, художеству и языкам». Следовательно, они могут повести за собой белых, повести вперед, к новому духу. Когда Эллингтон приехал в Гарлем, негритянские артисты, писатели и философы как раз начинали приходить к убеждению, что являются главными выразителями нового сознания. И в их среде набирало силу интеллектуальное и художественное течение, получившее название Гарлемского ренессанса.

Дюк Эллингтон не принадлежал к кругу интеллектуалов и никогда особенно не рассуждал о творчестве таких представителей Гарлемского ренессанса, как Каунти Каллен, Ленгстон Хьюз и другие, или о духе, порожденном этим движением. Но, находясь в центре событий и работая у Баррона среди умных и способных молодых людей, он впитывал в себя атмосферу времени. Эллингтон, как мы еще не раз убедимся, предпочитал не замечать существования расовых проблем. Но он гордился своим происхождением, гордился тем, что он негр. Позже Дюк будет утверждать, что пишет не джаз, а негритянскую музыку, и действительно создаст множество серьезных произведений, прославляющих негритянскую историю: «Black, Brown and Beige», «The Harlem Suite», «The Liberian Suite», «Creole Rhapsody», «Three Black Kings» и др. Конечно, чувство расовой гордости он впитал с молоком матери, однако несомненно также, что оно было усилено общей тенденцией Гарлемского ренессанса, которая, отвергая подражание культуре белых, взывала к развитию негритянского наследия, считая его гораздо более ярким и выразительным.

• Предыдущая
• 16/106
• Следующая