Первая любовь - Коковин Евгений Степанович - Страница 8

• Предыдущая
• 8/19
• Следующая

– По закону должны… Ну, Илько, мне идти на вах­ту время…

Я спустился в машинное отделение и поздоровался с Павлом Потаповичем. Старший машинист уже принял вахту и сидел у верстака, делая записи в журнале.

Скорехонько я полил параллели водой, смазал под­шипники и присел на железный ящик для пакли. Мне очень хотелось узнать, что думает Павел Потапович – старый моряк – о смене курса, о спасении англичан. Но спросить я не решался: не дело мальчишке совать свой нос всюду и говорить о том, о чем его еще не спраши­вают. На судне – не во дворе, не на улице, а старший машинист – не Костя Чижов и не Илько. Лучше подо­ждать до поры до времени.

Но Павел Потапович тоже молчал, словно он и не знал о том, что «Октябрь» сменил курс. Захлопнув жур­нал, он ушел в котельное отделение, а вернувшись, стал разбираться в ящиках верстака.

– Берега уже совсем не видно, – с тайной надеж­дой сказал я.

– Теперь, пожалуй, долго и не увидишь, – отозвал­ся старший машинист. – Шлюпка в море – что иголка в стоге сена, не скоро разыщешь.

– А сколько их, шлюпок-то?

– Кто знает, сколько! Пока только одну наш спа­сательный обнаружил и поднял.

– А долго мы искать будем?

– Пока не найдем. Люди гибнут, значит, нужно спасать.

– И всегда так бывает в море, если погибают, нуж­но на спасение идти? – я сам объяснял это Илько, но сейчас мне нужно было продолжить разговор с Павлом Потаповичем.

– А как же иначе! Иначе нельзя…

Павел Потапович задумался и вдруг сказал:

– Конечно, всякое бывает. Мы как-то в шторме ава­рию терпели и SOS – сигнал бедствия – дали. Было поблизости иностранное судно. Оно бы тут же должно к нам на помощь пойти без всяких-всяких. Да капитан там, сукин сын, торгаш оказался. По радио спрашивает: «Сколько заплатите за помощь?» Поторговаться да на­житься на человеческих жизнях хотел! Это все равно что дитя, к примеру, упало бы с причала в воду, а я матери бы его сказал: «Дашь на бутылку водки с за­куской – тогда вытащу».

– Ну и что же, так и не подошел к вам иностранец?

– Какое там! Наш русский транспорт чуть попозд­нее помощь оказал. Плавучесть-то мы не потеряли, он забуксировал нас и притащил в порт.

– Того бы капитана самого за борт нужно! – ска­зал я возмущенно.

– Полагалось бы, – согласился Павел Потапович.

После вахты я долго бродил по палубе и до боли в глазах всматривался в безбрежную океанскую даль: а вдруг мне первому удастся заметить шлюпку! Но, ко­нечно, об этом я мог только мечтать. С высоты капитанского мостика за морем наблюдали вахтенные штур­маны. У них сильные морские бинокли. Разве простым глазом заметишь то, что на огромном расстоянии мож­но увидеть только в морской бинокль!

Однако я не уходил с палубы. Если мне не удастся первому заметить шлюпку, то по крайней мере я мог одним из первых узнать, что терпящие бедствие англи­чане найдены, и сообщить об этом Косте, Илько, радисту Жаворонкову, старшему механику Николаю Ивановичу, всей команде.

– Ты чего на палубе торчишь? – спросил меня Пав­лик Жаворонков, неся капитану очередную радиограмму.

– Так просто… – уклончиво ответил я.

Но радист догадался и рассмеялся:

– Дурной ты, ведь мы еще очень далеко от места гибели «Гордона»! Часов через восемь начнутся поиски, никак не раньше!

Жизнь на «Октябре» шла обычным порядком, вахта за вахтой. Но разговоры у моряков теперь велись толь­ко о том, удастся ли спасти потерпевших кораблекруше­ние. Моряки волновались, спорили, строили всевозмож­ные догадки и предположения, вспоминали и рассказы вали случаи других аварий, поисков, спасательных рей­сов.

Вечером свободные от вахт машинисты, кочегары и матросы не уходили с палубы. На «Октябре» все было подготовлено на тот случай, если шлюпки будут обнару­жены.

Мы с Илько долго не спали в тот вечер. Костя Чижов был на вахте.

– Дима, а если мы их спасем, то дальше что? – спросил Илько.

– В порт доставим.

– Ох они и обрадуются!

– Еще бы!

– Какие они, хорошие или нет? Может быть, ку­лаки…

– Чудак же ты, Илько! Какие же на судне могут быть кулаки! Обыкновенные моряки.

Илько посмотрел на меня недоверчиво и сказал:

– Инглиши…

– Ну и что же, инглиши? Всякие бывают.

– То-то всякие, инглиши – не советские.

На палубу вышел Николай Иванович. Увидев нас, он вытащил знакомые мне с давних пор часы-луковицу и сказал:

– А спать за вас кто будет?

– Не хочется, Николай Иванович.

Механик шутливо нахмурился.

– Сейчас же по койкам! А то как придем в Архангельск, доложу Максимычу, что судовой распорядок на­рушаете. Тогда вам больше моря не видать.

Николай Иванович ушел к себе в каюту. Мы тоже отправились в кубрик и улеглись на койки.

Я долго не мог уснуть, все смотрел на круглое све­товое пятно иллюминатора. Мне хотелось представить людей, спасать которых шел наш пароход. В своем во­ображении я пытался нарисовать картину: море, шлюп­ка и в шлюпке – люди. Одежда у них мокрая, лица усталые, глаза тусклые, потерявшие надежду на жизнь. А море шумит, шумит, и горизонт огромен, и нет на нем желанного дымка корабля, идущего на спасение.

На другой день утром стало известно, что на палубу «Октября» ночью был поднят обломок весла. Это гово­рило о том, что кораблекрушение произошло поблизости. Но это принесло и опасения: неужели люди погибли?

Весь день прошел в томительном ожидании. И толь­ко к вечеру вдали на юго-западе вахтенный штурман заметил точку. Вскоре было точно установлено, что это шлюпка и в ней находятся люди.

…В шлюпке было шесть человек. Первым на борт «Октября» поднялся высокий человек лет тридцати пяти. Он был хорошо сложен и имел вид циркового артиста. В его часто прищуриваемых глазах я заметил холодное высокомерие. Подавая руку капитану «Октября», он ко­ротко улыбнулся и сказал:

– Алан Дрейк, штурман «Гордона». Мени тэнкс фор юр кайндес. Ду ю спик инглиш?

Это означало: «Говорите ли вы по-английски?»

Наш капитан утвердительно кивнул головой и отве­тил штурману «Гордона» тоже по-английски. Англича­нин снова улыбнулся и произнес какую-то очень длин­ную фразу.

В это время на палубу нашего парохода один за дру­гим поднялись остальные моряки погибшего английского судна. Если Алан Дрейк выглядел сравнительно бодро, то вид остальных англичан был ужасен. Худые оброс­шие лица и впалые глаза свидетельствовали о пережи­том голоде, тревожных днях и бессонных ночах. Обесси­ленные моряки смогли влезть на палубу лишь с по­мощью наших матросов. Они едва держались на ногах.

Один из спасенных сразу же привлек особое внима­ние всей команды «Октября». Это был мальчик лет две­надцати. По узким глазам и по матовой желтизне кожи мы догадались, что он – китаец.

Мальчик держался очень робко и молчал.

– Спросите, кто этот мальчик, – шепнул я Павлику Жаворонкову. – Как он попал к ним на пароход?

– Я уже знаю, – громко ответил радист. – Это бой, салонный лакей, прислужник.

Лакей! Это слово для нас казалось странным, неле­пым и даже оскорбительным. Я подумал, что, вероятно, жизнь маленького китайца на английском пароходе бы­ла очень нелегкой.

Капитан Малыгин распорядился проводить спасен­ных моряков в приготовленный для них кубрик, а сам со штурманом Аланом Дрейком отправился в кают-компанию, что бы побеседовать и выяснить обстоятель­ства гибели «Гордона».

Наш третий штурман, ведавший судовой аптечкой, принес англичанам лекарства против простуды. Вскоре, подкрепившись обедом, изголодавшиеся и усталые анг­лийские моряки спали на койках, заботливо приготов­ленных командой «Октября».

«Октябрь» продолжал поиски: в море должна быть еще одна шлюпка с погибшего парохода.

На другой день рано утром Павлик Жаворонков за­шел в кубрик навестить англичан и узнать, не требуется ли им что-нибудь. Однако все моряки после пережитых тревог спали крепким сном. Лишь один из них лежал с открытыми глазами. Как узнал наш радист, этого моря­ка-кочегара звали Джемс.

• Предыдущая
• 8/19
• Следующая