Ящик водки. Том 3 - Кох Альфред Рейнгольдович - Страница 1

• 1/71
• Следующая

В России редко пьют на радостях. Даже, как видите, молодой Пушкин, имевший прекрасные виды на будущее, талант и имение, сидя в этом имении, пил с любимой няней именно с горя. Так что имеющий украинские корни журналист Игорь Свинаренко (кликуха Свин, он же Хохол) и дитя двух культур, сумрачного германского гения и рискового русского «авося» (вот она, энергетика русского бизнеса!), знаменитый реформатор чаадаевского толка А.Р. Кох (попросту Алик) не стали исключением. Они допили пятнадцатую бутылку из ящика водки, который оказался для них ящиком (ларчиком, кейсом, барсеткой, кубышкой) Пандоры. И оттуда полезло такое! Даже не пена и не зеленые черти. Оттуда полезла российская история с перезревшего застоя до недозрелой автократии, минуя побитую инеем и молью завязь демократии и либерализма. А где российская история, там крамола. Плохие подданные вышли из двух интеллектуалов, которые даже не лезли на передовую. Они не умещаются в окоп, вот в чем их беда. Ни при Брежневе, ни при Горби, ни при Ельцине, ни при Путине.

Не исключено, что эти томики останутся самым искренним и информативным историческим документом четырех эпох: застоя, перестройки, ельцинской революции и путинской реакции. Сказал же Евтушенко: «Слава богу, есть литература — лучшая история Руси».

Первое предисловие к первой бутылочной пятилетке Свину и Алику писал благополучный талантливый журналист, имеющий (увы, имевший. — Прим. ред.) свою престижную программу на еще не до конца придуманном канале, некогда этот журналист «не выбрал свободу».

Второе предисловие писали две способные девушки, опять-таки имеющие свою программу на канале, уже благополучно лишенном дыхания. А одна из этих девушек — еще и талантливая писательница, которая даровала нам великий, прямо-таки булгаковский роман «Кысь». Это хорошо, это нормально. Но третье предисловие они (причем на трезвую голову) доверили писать старому, злобному, облезлому диссиденту, признаваться в знакомстве с которым по нынешним временам просто опасно. Поистине у русского человека нет дна. И, как сказал в тон предшествующей мысли А.Н.Толстого М.Волошин: «Нет, не выпить до дна нашей воли, не сковать нас в единую цепь. Глубоко наше Дикое Поле, широка наша скифская степь».

На чем сошлись наши пути? Внук чекиста, внук расстрелянного в чекистских подвалах ни в чем не виноватого немца, внучка старого большевика, комиссара…

Два латентных подпольных «диссидюги» и один открытый карбонарий… Может быть, на том, что мы все трое «жены пера» и «шакалы ротационных машин»? Из капиталистов в писатели, как Алик Кох, — это круто. Прямо по Достоевскому. Ведь и Игорь не пошел в развлекательный журнал зарабатывать «бабки». Как здесь не вспомнить Достоевского, что «русскому человеку мало капитал заработать, ему надо еще и мысль разрешить».

Мы все авторы разных проектов. В проектах, представленных журналистом Свинаренко и реформатором Кохом, Россия, собственно, и живет. Она их приняла! Игорь создавал новую журналистику из старой, но и позавчера, и сегодня она не может обойтись без самоцензуры и Эзопова языка. А вчера осталось в ельцинской эпохе, в этих девяти годах, повторивших февральский восьмимесячный проект Временного правительства 1917 года. От Керенского до большевиков. Алик построил вместе с Демиургами Гайдаром и Чубайсом капитализм. Для нас и для себя. Честно нажил деньги. Я люблю капитализм и капиталистов, хотя любовь не взаимна. Я люблю деньги (тоже без взаимности), банки, валютный обмен, биржи, социальное неравенство. Иномарки тоже люблю (а они меня нет). Уже четверть россиян живут по проекту Алика, и остальным тоже место найдется. А журналисты все живут «по Свинаренко», ведь он стоял у истоков «Коммерсанта». У меня тоже был свой проект: капитализм, но плюс к этому свобода, западные ценности, добрая, раскаявшаяся страна, которая никому бы не причинила зла и отпустила бы чеченцев с приданым.

Этот проект был отвергнут. Но для авторов книги он был надеждой и упованием, и в точке пересечения трех проектов есть место для надежды на то, что для России не все кончено. Я читала эти книги с захватывающим интересом: нормальная человеческая жизнь была мне мало знакома. И это знакомство наполнило мне душу печалью. Конечно, у меня была совсем уж страшная, нечеловеческая жизнь, но и эта, благополучная, человеческая, была не слаще. Может быть, труднее было оставаться порядочным человеком, чем сразу со всем порвать и хлопнуть дверью камеры. Этот бедный Игорь, не ставший стукачом, но который не мог сразу послать гэбульщников к черту. Его тщетные попытки проникнуть сквозь партийный заслон в Венгрию или еще подальше. Бедный Алик, родившийся в ссылке, подрабатывавший дворником и мечтавший о квартире и «Жигулях». И главное — эта невозможность врезать «им всем» то, что хотелось врезать. Полуподполье. Сумерки богов. Необходимость приспосабливаться, выживать, кормить семью, добывать мясо и масло. Я бы с ними не поменялась. Игорь хотя бы приплыл к тихой журналистской пристани. А Алика будут долго и больно бить по голове уже в новые времена. За спасительные для страны залоговые аукционы. За правдивое чаадаевское интервью. За то, что не ночевал на вокзале, а получил жалкую казенную квартиру. За немецкие корни. За нормальный средний гонорар за книгу о приватизации. За честно заработанные деньги. Его будут травить в следующей главе (бутылке ящика), и тогда ударит он: сплеча несправедливо. По НТВ. А Игорь Свинаренко в этом ящике не заметит чеченскую войну. И самое страшное: советская действительность навсегда научила авторов выживать, а не бросаться на амбразуры. Не желать невозможного. Не бегать по волнам. Уступать дорогу неизбежности. Я хорошо отношусь к авторам, и мне их безумно жалко. А им, похоже, жалко меня. И в этой взаимной жалости капиталиста, журналиста и облезлого злого диссидента — надежда не только для нас… Истина — в ящике. Третьим, четвертым, пятым — будете?

Весь 92-й год Кох «Занимался любимой работой — продавал Госсобственность». Свинаренко — тоже любимой: работал в газете командовал отделом преступности. В этой главе также научно разъясняется, отчего развалилась Российская империя. Главной ее сверхзадачей, как известно, было создание великого Славянского государства со столицей в Константинополе. В 1917 году стало ясно: к проливам нас Европа никогда не пустит. И Стамбул мы не получим ни за что. Когда наступила ясность, империя и развалилась — а на кой она тогда, в самом деле? После, когда мы проиграли «холодную войну», развалился и Советский Союз. Зачем кормить огромную армию, если она не побеждает? А без армии — какая ж империя…

Зато теперь, когда нас никто не заставляет решать мировые проблему можно заняться собой, домом и семьей.

Кох: 1992-й — это первый год России.

— Да, первый год чисто России. СССР уже ж не было.

— Горбач в декабре отдал чемодан — и был таков.

— Смешно: я нашел в Интернете постановление ЦК КПСС «О подготовке к празднованию 80-летия создания СССР». Это у нас на декабрь 92-го намечалось. Неплохо!

— Да.

— Итак, самое начало года: 2 января — либерализация цен, начало проведения реформ. А десятого числа — отмена фиксированных цен на хлеб и молоко. То есть сначала оставили на хлеб и молоко твердые цены…

— А потом быстро сообразили, что херня это все. И освободили вообще все цены.

— Мне в 96-м Немцов, когда был губернатором в Нижнем, по тогда еще довольно свежим следам рассказывал, что он именно в том январе договаривался с командованием военного округа — завезти в город полевые кухни. Тогда реально боялись, что народ с голода начнет пухнуть, бить витрины и грабить склады. Но, в общем, как-то обошлось без полевых кухонь.

— А мне Немцов рассказывал, что полевые кухни он таки выкатил…

— Это он тебе, может, как частному лицу говорил. Для прессы же он более ответственно высказывался. А ты сам помнишь это все? Ты где вот был тогда? Это ты, кстати, цены освободил?

• 1/71
• Следующая