Остров Свиней - Хайдер Мо - Страница 47

• Предыдущая
• 47/72
• Следующая

— Я знаю, почему вы не даете мне взглянуть. Знаю.

Он только покачал головой и снова уставился на Анджелину, словно я была надоедливой мухой. Но я не собиралась сдаваться.

— Знаете, я умею читать рентгеновские снимки — я не выдумала то, что сейчас видела. Я видела кальций. На новообразовании я видела какую-то массу, и я уверена, что это кальций, а это означает…

— Что означает?

— Наличие костей, — сказала я. Мой голос звучал еле слышно, так как в голове у меня ворочались какие-то смутные мысли. Эктодерма, эндодерма, мезодерма… и прочие полузабытые слова из научного журнала. Потом наступило долгое молчание, во время которого я неотрывно смотрела на Гая Пикота. Гетерогенные элементы… — Но этого не может быть, — пробормотала я. — Не может быть. Она бы уже давно умерла…

Теперь я понимаю, что после посещения больницы поведение Оукси, которое и раньше было не слишком хорошим, стало еще хуже. На следующее утро, когда я еще толком не проснулась, он вскочил с постели так, будто его кто-то укусил, и исчез в ванной. Он вышел оттуда почти через полчаса и выглядел ужасно, просто ужасно — кожа его была серой и влажной, словно он подхватил какое-то вирусное заболевание. Со мной Оукси не разговаривал, ходил бледный и необщительный, под любым предлогом стараясь держаться подальше от меня и Анджелины; за завтраком сидел с напряженным лицом и при первой же возможности заперся в комнате наверху.

— Что сказал тебе доктор? — спросил он в тот вечер, когда мы лежали в постели. — О чем вы говорили? Ты сказала, что заметила кальций на рентгеновских снимках. Что это означает?

Я слегка повернула голову, чтобы взглянуть на него. Он едва ли не впервые заговорил со мной за весь день. С несчастным видом Оукси смотрел в потолок и непрерывно двигал языком во рту, словно нашел там что-то чужеродное.

— Не знаю, — сказала я. — Тут может быть только одно.

— Что?

— Опухоль. Но единственная опухоль, которая, насколько я знаю, содержит в себе кальций…

— Ну?

— Это тератома. Но если бы это было так, она бы не выжила. Они ведь становятся злокачественными, эти тератомы. Я помню, как где-то это читала — они становятся злокачественными.

— Тогда что? Что это такое?

— Не знаю.

— У тебя должна быть какая-то идея.

— Нет, — сказала я.

— Обязательно должна быть.

— Нет! — раздраженно повторила я. — Не имею ни малейшего представления. — До сих пор Оукси нисколько не волновало, что там у Анджелины не так. А теперь это его вдруг заинтересовало. Причем он почему-то считал, что у меня есть ответы на все вопросы. — Я только что тебе сказала — не знаю. Нужно подождать, пока позвонит мистер Раднор.

Только гораздо позже, когда он заснул, а я лежала без сна, слушая, как ветер завывает и скребется в окна, я вдруг поняла, что происходит в голове у Оукси. Повернувшись, я посмотрела на него — Оукси лежал сгорбившись, пристроив подушку на голове, словно хотел отгородиться от всего мира. Должно быть, он, как и я, видел новообразование, покрытое слегка нереальной, будто резиновой кожей. Внезапно все обрело для меня смысл — в том числе и то, как он целый день бродил с отсутствующим видом, стараясь не встречаться взглядом с Анджелиной. Глядя на его выступающие плечи, на вздымающееся и опадающее одеяло, я сухо засмеялась. Как это типично для мужчины! Как типично.

Ветер, задувший ночью с Ирландского моря, обрушился на запад Шотландии, сотрясая окна и сбрасывая с деревьев остатки листвы. Когда я утром сошла вниз, на кухне было темно, словно уже наступила зима. За окном лил дождь, темные облака протянули к крышам домов длинные пальцы, а газовый камин в гостиной лишь слегка нагревал воздух. На тротуаре перед соседним заколоченным домом ночью кто-то оставил тележку для покупок. Она так и стояла там, сдвигаясь под порывами ветра на несколько сантиметров, цепочка возле щели для монет раскачивалась взад-вперед.

— А знаешь… — сказала я, когда Оукси спустился к завтраку. Сейчас мы с ним были вдвоем — Анджелина все еще спала, дверь в ее комнату была плотно закрыта. Оукси сел напротив, пряча глаза и делая вид, будто читает план книги, который подготовил для Финна. — Тебе надо получше скрывать свои чувства.

Он посмотрел на меня. Пару раз его зрачки расширились и снова уменьшились, словно он пытался меня разглядеть.

— Что ты сказала?

— Да ладно! — Я коротко рассмеялась. — Я слишком хорошо тебя знаю. Ты действительно расстроен. И не только из-за Малачи Дава. Это из-за нее. — Я кивком указала в сторону лестницы. — Из-за нее тоже.

Он смотрел на меня, как на совершенно незнакомого человека, так, будто я только что случайно встретила его на улице и теперь вдруг уселась за обеденный стол.

— Не надо так смущаться, Оукси. Я все знаю. Я прекрасно знаю, что творится у тебя в голове. Я не дура.

Он не сводил с меня взгляда — смотрел так напряженно, что на лбу у него вздулась вена, которая ровно пульсировала.

— Лекси, я знаю, что ты не дура, я никогда не считал тебя дурой, и я… — Он вдруг замолчал и после паузы продолжил: — Так что творится у меня в голове?

— Ты испытываешь отвращение. — Я засмеялась. — Тебе не хочется даже находиться с ней в одной комнате.

— Отвращение? — зачарованно повторил он. — Отвращение. — Медленно, не сводя с меня глаз, он положил рукопись и неловко встал. Подойдя к раковине, открыл кран и отхлебнул немного воды.

— Есть одно важное правило, Оукси, — сказала я, обращаясь к его спине. — Одно фундаментальное правило приличия не только для медиков, но и для всех людей. Нужно стараться скрывать свое отвращение. Особенно от тех, кого считаешь отвратительными.

Не поворачиваясь, он выпрямился и сделал несколько глубоких вдохов, как будто старался успокоиться. Вода текла по его рукам и капала с пальцев на пол. Я как раз собиралась продолжить, когда он поднял ногу и стукнул ею по дверце шкафа; раздался громкий треск.

— Господи! — ошеломленно сказала я. — Что ты делаешь?

Он не ответил. Руки его тряслись, он стоял, склонив голову, и молча смотрел на свою ногу, где из-под ногтей выступила кровь. Не глядя на меня, он повернулся, подошел к столу и тяжело опустился на табуретку. Так он и сидел, сгорбившись, и тупо смотрел на кофейник. Выглядел он ужасно.

Я осторожно присела, в душе зашевелилось беспокойство. Он что-то знает, подумала я. Он что-то знает о Даве.

— Джо! — позвала я. — Что такое? Что происходит?

— Лекс, — не глядя на меня, сказал он. — Я тебя люблю. Ты ведь это знаешь, правда?

Я раскрыла рот, затем снова закрыла.

— Что? Ну да. Конечно, знаю. Но какое это имеет значение?

Оукси сделал вдох и медленно, очень медленно выдохнул, словно ему было трудно даже просто сидеть. Он долго молчал, было слышно только, как по стеклу барабанит дождь.

— Ничего, — наконец сдавленным голосом ответил он. — Ничего не происходит. Я просто хотел, чтобы ты знала, что я тебя люблю.

И все — больше он ничего не сказал. Поднявшись наверх, он заперся в третьей спальне, оставив меня сидеть за кухонным столом и переводить ошеломленный взгляд с разбитого буфета на лестницу и обратно. Теперь, думала я, обхватив руками голову, теперь я точно знаю, что мир сошел с ума.

Положа руку на свое неперестроившееся сердце, я должен сказать, что, когда я впервые встретил доктора Гая Пикота (он произносил свое имя на французский манер — Ги Пико), моей первой мыслью было: «Да ты на педика похож, приятель!» Широкая, красиво вылепленная шея, крупные классические губы, кудри, словно вырезанные из камня, — ну прямо Адонис из Горбалз. [30]Для меня остается загадкой, как можно целый день ходить разодетым, как модель Версаче, и не чувствовать себя полным идиотом.

Сначала он ничего не сказал — просто поздоровался, потом усадил нас в ряд по другую сторону стола и принялся смотреть на Анджелину, особенно пристально разглядывая ее ступни. Лекс вела себя беспокойно, долго расспрашивала Пикота, от кого он получил рекомендацию, непосредственно ли от мистера Раднора. Если бы тогда мои мысли были чуточку яснее, я бы это заметил. Но ведь у доброго старого Оукси чугунная голова — он никогда не слышит важные вещи, правда?

• Предыдущая
• 47/72
• Следующая