Книга теней - Клюев Евгений Васильевич - Страница 63

• Предыдущая
• 63/90
• Следующая

— У Вас — что, не все дома? — почти что зло сказал уже знакомый ей очень низкий мужской голос.

— Не все, — громко ответила она. — У нас не все дома. Нет Станислава Леопольдовича и Петра!

А мир уже шумел. Причиной же шума… Впрочем, разговор это долгий и начинать его придется издалека, сосредоточив внимание на том отрезке времени, который выпал из предшествующей главы. Теперь автору все чаще приходится делать не вполне понятные, наверное, читателю прыжки… события совпадают во времени, накладываются друг на друга, герои не хотят подчиняться, капризничают, м-да.

Сухими буратиньими шагами Аид Александрович возвращался домой, и — по мере того, как сухими буратиньими шагами Аид Александрович возвращался домой, — рассудок возвращался к Аиду Александровичу. Так, вместе с Аидом Александровичем, и рассудок возвращался домой — к маленькой старушке, носившей чай на подносике и любившей Аида Александровича. А маленькая старушка была когда-то давно прехорошенькой девушкой, еще раньше — тоже кем-нибудь была, правда, Аид Александрович никак не мог представить себе, кем именно, — тем более, что при нем никогда она не бредила, слава Богу.

А нянька Персефона и до сих пор — огонь. Деньги у буфетчицы украла — чертову, между прочим, прорву денег… рублей пятьсот, не меньше. Смешная старуха, пламенная. Наверное, Жанна д'Арк в прошлом. Кто-любит-меня-за-мной!

До чего же приятно быть сумасшедшим… За поступки свои не отвечать: он-бежит-себе-в-волнах-на-раздутых-парусах! И как легко все сходит с рук: сумасшедший — что с него возьмешь? Я-тебя-сейчас-под-орех-разделаю-и-мне-ничего-не-будет… Глупый все-таки это был выбор: если уж идти в психиатрию — так психом, но никак не доктором! Псих — это, по крайней мере, ярко. Я Наполеон. Почему-то чаще всего именно Наполеон. А что — очень продуктивная для психа фигура: маленький человек с несоразмерными замыслами… ходячее, так сказать, противоречие. Если придумывать психам символ, это непременно фигурка Наполеона.

Но ведь не каждый псих в прошлом — Наполеон: где ж взять столько наполеонов! Конечно, в состоянии бреда человек не обязательно сообщает, кем он точно был, но обязательно — кем он был в сердце своем. Интересный, между прочим, поворот: Наполеон и иже с ним как аккумуляторы человеческих желаний.

Однако вот я и дома. У подъезда — две темные фигуры, хохочут. Идут к нему навстречу: а-а, Рекрутов с лаборанткой — Оленькой, кажется.

— А мы Вас ждем — с отчетом! — прямо-с-ума-сойти! — это уже Оленька, тоже подшофе. — Мы, во-первых, в церкви венчались, а потом на защиту ходили в МГУ… филологическая защита — умрешь! Некто Продавцов Вениамин Федорович. Гениальную ахинею нес — про избыточность. Потом нас в милицию отвезли — хотели дать пятнадцать суток за хулиганство, но отпустили.

— Со штрафом?

— Пустяки, — сказал Рекрутов.

— Издержки — за мой счет, — предупредил Аид Александрович, вынимая кошелек и по-царски расплачиваясь.

— Ни-ни-ни… — Пьяный Рекрутов отодвинул руку-дающего.

— Берите, Рекрутов. Деньги ворованные.

— Да ну? Тогда больше давайте.

— И так много даю, — отрезал Аид Александрович.

Рекрутов поделил ворованное на две части: одну часть Оленька взяла — отнюдь не без удовольствия.

— А что у Вас, Аид Александрович? В смысле новостей.

— Все нормально. Ресторан и цирк. В ресторане кровавое побоище, в цирке — выступление с группой дрессированных собачек. Да, еще по Садовой гарцевали — на палочке верхом. Нянька Персефона — прелесть.

Утром как ни в чем не бывало Аид Александрович пришел на работу. Вахтер смотрел подозрительно:

— Вы, Аид Александрович, это… в порядке?

— В каком смысле? — невинно осведомился Аид Александрович.

— Ну… здоровы? — Вахтер смутился весь.

— Не вполне, — сокрушился Аид Александрович. — У меня сильное расстройство желудка. А у Вас желудок нормально функционирует? Не беспокоит?

— Да нет, спасибо, — обалдел вахтер.

С неделю Аид ходил подавленный. Никто не напоминал ему ни о чем: Аида явно избегали, стараясь не попадаться на глаза. Только развязный Рекрутов не стеснялся заглядывать к нему. Вот и сегодня…

— Ihre Konigliche Hoheit, — сказал он, отвесив грациозный поклон, — я хотел бы просить Вас о получасовой аудиенции.

— Будьте бесцеремонны, — посоветовал Аид Александрович и завалился в кресло. Рекрутов как мог завалился на стул.

— А Вам удивительно подходит титул, — польстил он. — Наверное, в прошлом Вы были королем. Или царем. Не припоминаете?

— Припоминаю, — буркнул Аид Александрович. — Во всяком случае, есть один свидетель, он утверждает, что я действительно Фридрих II, Великий. Только прошу Вас не расспрашивать меня ни о чем таком… это, видите ли, мое собачье дело, дорогой Сергей Степанович.

— Ну и ладно, — согласился Рекрутов. — Я тогда тоже не стану рассказывать Вам о моем прошлом, когда узнаю, — вот вам, Аид Александрович!

— Между прочим, — с некоторой уже серьезностью подхватил тот, — а что Вы сами о себе на сей счет думаете?

«Это мое собачье дело», — хотел огрызнуться Рекрутов, но не стал, а ответил — тоже уже вполне серьезно: — Видите ли… я не знаю такого состояния deja vu — можете себе представить? Оказывается, у всех было что-нибудь подобное, а у меня — никогда.

— Вас это беспокоит? — с улыбкой спросил Аид Александрович.

— Да. — Рекрутов сказал свое «да» почти обиженно и стал смотреть в окно.

— Сергейстепа-а-аныч! — позвал Аид. — Не горюйте, это ведь не у всех должно быть. И вообще… ничто не должно быть у всех сразу. Кроме того, есть ведь другая версия — более надежная, которая, я надеюсь, вам известна?

— Известна, известна, — пробубнил (вправду, кажется, огорченный) Рекрутов. — Это версия, в соответствии с которой воспоминания о прошлых жизнях объясняются тем, что в сознании человека смешиваются представления о прожитом и не прожитом, а только читанном, придуманном и так далее… криптомнезия. Скучная версия.

— Согласен, скучная. Но официальная.

— Ваша мне нравится больше.

— Да она не моя! Этой версии несколько тысяч лет.

— Как версии — да. Но вы же доказываете… Состояние бреда…

— Ничего я не доказываю, милый Сергей Степанович. Знаете, совсем недавно выяснилось, что и дневник, в общем-то, не мой.

— А чей? — обомлел Рекрутов. Аид Александрович пожал плечами.

— Не спрашивайте меня, Сергей Степанович, ни о чем, что касается этих дел. И, если хотите, примите один совет — примете?

— Приму. — Рекрутов окончательно перестал понимать Аида Александровича.

— Знаете, что… дорогой Вы мой коллега, не живите Вы так уж всерьез. Человек свободен лишь тогда, когда делает глупости — очаровательные непредсказуемые глупости, — вот такие, например…

Аид Александрович достал из портфеля бутылку явно-дареного-коньяку, очень импортного, взял со стола два стакана, налил по полному, потом подошел к окну и медленно, с глубоким-что-называется-чувством, вылил остальное на улицу. Оттуда полетели ругательства.

— Бранятся! — возмутился он. — Можно подумать, я им помои на голову вылил! Французский коньяк, между прочим… Наполеон! — Он перегнулся через подоконник. — Это Вам, — закричал он вниз, — для стимуляции мании величия!.. Здравствуйте. — Отошел от окна. Выругался. И пожаловался Рекрутову:

— Увидели меня, заулыбались, понимаете ли… Приветствовали. Рабы-с, Сергей Степанович, рабы! Я им всякую дрянь на голову — помои французские! — а они приветствовать… Потому что это я сделал. А попробовал бы кто-нибудь другой — Вы или нянька Персефона… такой бы хай подняли! Рабы… Ну, что ж. — Аид поднял стакан. — За очаровательные глупости, а? Рекрутов кашлянул.

— Вроде нельзя на работе… Аид Александрович? Вы же никогда не позволяли себе… раньше.

— Раньше! — передразнил Аид. — Раньше я думал, что сам себе князь. А теперь, когда надо мной князь на князе и князем погоняет…

• Предыдущая
• 63/90
• Следующая