Девятнадцать минут - Пиколт Джоди Линн - Страница 3

• Предыдущая
• 3/129
• Следующая

Она не могла рассказать об этом маме. Мама всегда говорила, что судья не перестает быть судьей, покинув зал суда. Поэтому Алекс Корниер никогда не пила больше одного бокала вина, никогда не кричала и не плакала. Нельзя переступать черту – и точка. Большинство побед, которыми так гордилась мама Джози – ее оценки, внешность, то, что она дружит с «правильными» ребятами, – были достигнуты не потому, что она сама очень этого хотела, а чаще всего потому, что она боялась не соответствовать идеалу.

Джози обернулась полотенцем и направилась в спальню. Она вытащила из шкафа джинсы и аккуратно сложила обратно две вывалившиеся оттуда футболки. Взглянув на часы, поняла, что нужно пошевеливаться, если она не хочет опоздать. Но прежде чем выйти из комнаты, она засомневалась. Присев на кровать, она пошарила рукой под ночным столиком и нащупала полиэтиленовый пакетик, приклеенный липкой лентой к деревянной раме. Там был запас снотворного – собранный по одной таблетке из каждой упаковки, которую маме выписывал врач, чтобы она ничего не заметила. Понадобилось около шести месяцев, чтобы собрать пятнадцать таблеток. Она думала, что если запить их стаканом водки, то этого будет достаточно. Не то чтобы у нее был определенный план, например, убить себя в следующий вторник, или когда растает снег, или что-то вроде этого. Это было больше похоже на запасной вариант: еслиправда откроется и никто не захочет с ней общаться, то и Джози не захочет оставаться наедине с собой.

Она сунула таблетки обратно под столик и спустилась вниз. Войдя в кухню, чтобы собрать рюкзак, она обнаружила все еще раскрытый учебник по химии, а там, где она сидела, длинную красную розу.

Рядом с холодильником в углу стоял Мэтт – должно быть, вошел через открытую дверь гаража. Как всегда при виде его голова Джози закружилась: его волосы вобрали все краски осени, глаза были ярко-синими, как зимнее небо, а улыбка слепила, как летнее солнце. На нем была повернутая козырьком назад бейсболка и футболка хоккейной команды школы Стерлинга поверх еще одной, с длинными рукавами, которую Джози однажды стащила и целый месяцдержала в ящике со своим бельем, чтобы, когда захочется, можно было вдохнуть его запах.

– Ты все еще сердишься? – спросил он.

Джози поколебалась.

– Это не я вчера разозлилась.

Мэтт отлепился от холодильника и подошел к ней ровно настолько, чтобы обнять за талию.

– Ты же знаешь, что я ничего не могу с собой поделать.

На его правой щеке расцвела ямочка. Джози почувствовала, что тает.

– Я не говорила, что не хочу тебя видеть. Мне действительно нужно было заниматься.

Мэтт убрал волосы с ее лица и поцеловал. Вот именно поэтому она и сказала ему не приходить вчера – когда он был рядом ее казалось, что она растворяется. Иногда, когда он прикасался к ней, у Джози было ощущение, будто она превращается в облако пара.

У поцелуя был привкус кленового сиропа и извинения.

– Это все ты виновата, ты же знаешь, – сказал он. – я бы не вел себя как дурак, если бы не любил так сильно.

В такие моменты Джози забывала о таблетках, которые прятала в спальне, забывала, как плакала в душе; забывала обо всем, кроме одного ощущения – когда тебя обожают. «Мне повезло, – говорила она себе. И это слово красной нитью проходило через все ее мысли: – Повезло, повезло, повезло».

Патрик Дюшарм, единственный детектив в полиции Стерлинга, сидел на скамейке в дальнем конце раздевалки, слушая, как патрульные офицеры из утренней смены цеплялись к новенькому, немного перегибая палку.

– Эй, Фишер, – сказал Эдди Оденкирк, – это ты беременный или твоя жена?

Когда остальные ребята рассмеялись, Патрику стало жалко парня.

– Еще рано, Эдди, – сказал он. – Ты не можешь подождать, пока мы все хотя бы выпьем кофе?

– Я бы подождал, товарищ капитан, – засмеялся Эдди, – но, похоже, Фишер уже съел все пончики и… черт, это еще что такое?

Патрик проследил за взглядом Эдди и… увидел свои ноги. Обычно он не переодевался в раздевалке вместе с патрульными офицерами. Но этим утром он на работу прибежал, а не приехал на машине, чтобы компенсировать все вкусности, съеденные на выходных. Субботу и воскресенье он провел в Мэне юной особой, ставшей в последнее время хозяйкой его сердца со своей крестницей пяти с половиной лет по имени Тара Фрост. Ее мать Нина, была давней подругой Патрика и давней любовью, от которой он скорее всего так и не излечится, хотя Нина прекрасно обходилась без него. За два дня выходных Патрик намеренно проиграл приблизительно десять тысяч раз в «Кенди-ленд», [2]несчетное количество раз ходил на четвереньках, катая малышку «на лошадке», позволял делать себе прически и – это было его роковой ошибкой – разрешил Таре накрасить свои ногти на ногах ярко-розовым лаком, а потом забыл его смыть.

Он посмотрел на свои ступни и подогнул пальцы.

– Девушкам нравится, – сказал он охрипшим голосом. Семеро мужчин в раздевалке с трудом сдерживались, чтобы не рассмеяться над тем, кто формально являлся их начальником. Патрик быстро натянул черные носки, сунул ноги в туфли и вышел, все еще держа галстук в руках. «Раз, – считал он, – два, три». И в этот момент раздевалка взорвалась смехом, который преследовал его все время, пока он шел по коридору.

Оказавшись в своем кабинете, Патрик закрыл дверь и посмотрел на себя в крошечное зеркало, висевшее на обратной стороне двери. Его черные волосы были все еще влажными после душа, а лицо пылало после бега. Он завязал галстук, поправил узел и сел за свой стол.

За выходные он получил семьдесят два электронных письма. А ведь даже пятидесяти хватило бы, чтобы всю неделю не уходить домой раньше восьми вечера. Он начал просматривать почту, добавляя пункты в проклятый список, который никогда не становился короче, несмотря на все его усилия.

Сегодня Патрику предстояло отвезти наркотики в лабораторию – ничего особенного, если не считать, что это займет четыре часа драгоценного времени. У него было дело об изнасиловании, которое следовало довести до конца, преступник, опознанный в школьном альбоме, и его показания, расшифрованные и подготовленные для отправки в министерство. У него был мобильный телефон, украденный из машины каким-то бездомным. Был присланный из лаборатории анализ крови, совпадавшей с кровью, найденной при ограблении ювелирно. го магазина. Плюс слушание в высшем суде, и уже новая сегодняшняя жалоба на столе – кража кошелька, кредитными карточками из которого уже воспользовались, оставив след, по которому Патрику предстояло бежать.

Работа детектива в маленьком городке заставляла Патрика постоянно выкладываться на всю катушку. В отличие от знакомых копов, работающих в департаментах больших городов, у которых было двадцать четыре часа на расследование дела, а потом оно могло считаться нераскрытым, Патрик должен был просматривать все, что попадало на его стол, а не выбирать то, что поинтереснее. Сложно увлечься расследованием дела о фальшивом чеке или о краже, если преступник заплатит штраф в размере 200 долларов, а неделя, которую Патрик потратит на расследование, будет стоить налогоплательщикам в пять раз дороже. Но каждый раз, когда дела, которыми он занимался, начинали казаться ему не особенно важными, он сталкивался лицом к лицу с жертвой: с истеричной мамашей, чей кошелек украли; с хозяевами небольшого ювелирного магазина, у которых украли все, что они копили на старость; с взволнованным профессором, который оказался жертвой «кражи личности [3]». Патрик знал, что расстояние между им самим и человеком, который обратился за помощью, измерялось надеждой. Если бы Патрик не вмешивался, если бы не выкладывался на сто процентов, то эти пострадавшие навсегда остались бы жертвами. Именно поэтому, с тех пор как Патрик начал работать в полиции Стерлинга, ему удавалось раскрывать все дела без исключения.

• Предыдущая
• 3/129
• Следующая