Команда бесстрашных бойцов - Володихин Дмитрий Михайлович - Страница 8

• Предыдущая
• 8/64
• Следующая

Даню оттащили в маленькую комнатку, где жила Катя, положили на убитый матрац, служивший ей постелью, а кое-кто даже попытался ему помочь со стягиванием штанных остатков, но на кое-кого генерал вяло шикнул:

– Отвали, бешеная овца.

Немо покинул Катину спальню, ободряюще улыбнувшись ее хозяйке. А Тэйки куражливо бросила:

– Счастливой брачной ночи, мадам!

Катя, как только дождалась антракта в детском утреннике, закрыла дверь на ключ. Повернулась к Дане лицом. Оперлась спиной о дверь. Сложила руки на груди.

– Почему я?

Даня заколебался. Не сказать ли правду? Нет, выйдет только хуже и, кстати, намного неправдоподобнее рабочей версии...

– Всего-навсего логика, ничего больше. Во-первых, ты лучше знаешь, какие фортели надо вытворять, чтобы я остался жив. Да нефиг тут гримасы лепить, я магические фортели имею в виду, а не это самое! Ведь одним этим самым дела-то не сделаешь, так?

– Да все несложно, Даня. Я бы научила.

– И, во-вторых, если бы я переспал с Тэйки, команда перестала бы существовать самое позднее через месяц.

– Почему?

– Интуиция, Катя. Я чувствую команду как свое тело, и что-то говорит мне совершенно ясно: здесь – больно, здесь не надо трогать...

– А со мной?

– Я понимаю, Катя. У тебя в башке и в сердце до сих пор Кроха. Так? Не отвечай, без того знаю.

– Я поклялась, дорогой мой генерал, не ложиться ни с кем, пока не отыщу достойного. И ты прости, юноша, хоть и хорош, но для меня ты сущее... – она запнулась.

– Дитя?

– Ты это сказал.

– Да мне не жалко.

– Ты приказываешь мне нарушить клятву? Так попросту, по-бытовому? И Тэйки...

– Никаких Тэйки, Катя! Просто поверь. Вы не зря сделали меня генералом, я вижу кое-что такое, чего не видит никто из вас, – вдохновенно врал Даня.

Его собеседница устало покачала головой.

– Растете вы... Кажется, совсем недавно знала вас всех, как облупленных, а теперь не очень знаю и почти совсем не понимаю...

– Блин, да как мне еще вывернуться, чтоб ты поверила? На ушах сплясать?!

Катя молча сняла куртку и принялась расстегивать рубашку.

– Погоди... Ты можешь поставить... у спящего человека?

– Что поставить?

– Ну... то. Сидора Сидорыча.

– Не понимаю тебя.

– Да член, Катя! Болт! Причиндал мужицкий! Банан! Факел! У тебя хватит умения проделать... все дела... со спящим?

Она уставилась на генерала удивленно. Потом в глазах Кати появился огонек понимания.

– Пожалуй, могу.

– У тебя тут есть запасная аптечка, я знаю. Возьми шприц и вколи мне морфинала... одну ампулу. Не больше! Вечером я должен быть на ногах. А потом... в общем, врачебное мероприятие.

Она легким движением поправила волосы. Молчала. Смотрела на Даню испытывающе.

– Разъясни-ка мне, это как же, не болтовня была детсадовская, а ты и на самом деле не хочешь меня?

Генерал усмехнулся.

– На свете есть много вещей поважнее.

– Положим, глупости говоришь.

– Ты не поняла меня, Катя. По правде сказать, я не знаю, хочу я тебя, или нет. Ты была для всех нас матерью, и до сих пор осталась. Мне и в голову не приходило...

Дане, конечно, приходило в голову, и не раз. Но сейчас ему нужна была команда, работающая как часы, старая добрая команда, которая до сегодняшнего утра готова была без посторонней помощи атаковать весь мир. Имелась еще и иная причина... В общем, генерал готов был сочинять убедительную ложь пудами и километрами, только бы Катя сыграла свою роль просто и без церемоний.

– Не очень-то я тебе верю... Но со шприцем, откровенно говоря, выйдет лучше, чем без него. Ты только не обижайся, Даня.

– Катя... Ты не станешь для меня женщиной, я не стану для тебя мужчиной. Все останется на своих местах. А теперь хватит болтать и выдрючиваться. Займись делом.

Катя молча раздела его. Торопливо, небрежно, как раздраженная мамашка стягивают с мальчугана майку, пропахшую потом. «Где ты гулял? Почему изгваздался, как поросенок?» Столь же торопливо сняла собственную рубашку... сняла, и только потом догадалась потушить верхний свет, а вместо него зажгла настольную лампу, но и ее загородила какой-то бытовой мелочью – Даня не обратил внимания, какой именно, – оставив в комнате лишь неровный плеск бледности... Катя суетилась. Такого генерал не замечал за ней прежде.

Он было подумал: «А она сама... не врет ли часом? Может, ей хотелось сделать меня своим мужчиной... Только кривлялась, мол, Кроха-Кроха... Четыре года нет его, а Катя – не железная». Но потом эту тщеславную мысль сменила другая, более здравая и для способа думать, присущего Дане, очень характерная: «Да все бабы волнуются, когда думают об этом...»

– Ты южанка?

– Что?

– Я говорю, ты родом с юга? Только не с юга Москвы, а вообще – с юга? Ты смуглая, как корка пшеничного хлеба... я ел такой несколько раз.

– Заметил-таки? Эту кожу ты видишь каждый день.

– Только ладони и лицо. А теперь разглядел побольше.

– Нравится? – тон, которым был задан этот вопрос, поставил Даню в тупик. Ему оставалось дать вежливый осторожный ответ:

– Конечно, нравится. Ужасно красиво... Но ты не ответила.

– Ты раньше никогда не спрашивал. Да, я из Харькова. Это город... это был город далеко-далеко на юге. Богатый город. Там очень тепло, теплее, чем в Москве... неважно. Лучше бы нам не болтать сейчас. Трепотня мешает моей работёнке, а мне бы надо сосредоточиться.

Генерал послушно заткнулся. Катя легонько пошумливала, расставляя вокруг постели разнообразную магическую мелочь. Тенькали по каменному полу склянки, глухо стукнул неведомый деревянный предмет, зашелестела старая бумага... новой бумаги Даня не видел никогда.

Раз или два ему удавалось различить в мутном сееве почти-света очертания ее тела. Сначала Катя ему не понравилась. Тяжела. Дане по душе были девочки легкие, стремительные, невесомые, резкие. Катя нисколько не подходила под это определение. Но ее пластичная мягкость, плавная округлость заставили генерала думать о ней.

Катя принялась вполголоса напевать гоблинское заклинание, отбивая ритм пятками об пол. Медленно, потом быстрее, быстрее, еще быстрее... Не замедляя ритма, она наполнила шприц и сделала укол. Затем полоснула себя по руке ножом, вымазала лицо кровью и точно так же залила ею Данино лицо. Человеческие маги любят рисовать на теле кровавые письмена и узоры; гоблинская магия более проста и прагматична: красного сока должно быть просто-напросто много, тогда его древний состав сам примется за работу...

Даня пытался уследить за женщиной, но уже не мог: всё двоилось у него в глазах. Размытые очертания плеч, бедер, шеи завораживали Даню. Линии плавных изгибов Катиного тела плыли вокруг ложа в ритме стремительного танца. В конце концов генерал пришел к выводу: его врачевательница хоть и стара, но очень красива... Он почти возжелал Катю, когда почувствовал на себе ее тяжесть. Однако в этот миг снотворное начало действовать всерьез, и желание завертелось вместе с потолком, лицом Кати и всем миром, чтобы через несколько мгновений исчезнуть...

Дане снился сон.

Этот сон приходил к нему часто – чуть ли не раз в месяц.

Он вновь видел, как его родители жгли первого своего дракона.

Само место, где он тогда жил, называли по-разному. Иногда – «ферма номер 11». Иногда – «правительственное детское убежище». Иногда – «резерв генштаба Секретного войска». От тех времен у Дани сохранилось три отчетливых воспоминания. Во-первых, тогда его кормили три раза в день, и для того, чтобы получить пищу, ничего не требовалось предпринимать. Во-вторых, у него были родители. Целых два. Папа успел ему кое-что рассказать о прошлой жизни, той, которую отняли гоблинские дружины. Мама успела объяснить, что крестик на шее – это важно. В-третьих, люди, жившие по-соседству, умели убивать драконов. Конечно, взрослые. Защитники. Детей было много, очень много, но они только-только учились драться, а взрослые дрались уже много лет... Тем не менее, драконов они убивали худо, с большим трудом и большими потерями.

• Предыдущая
• 8/64
• Следующая