Полный котелок патронов - Зорич Александр - Страница 27

• Предыдущая
• 27/62
• Следующая

— Анечка… Солнышко… Сейчас я найду тебе этот самый носок… Ты только не нервничай!

Но легче было сказать, чем сделать.

Я заглядывал под диваны и за шкафы. Я, болтая помертвевшим мужским достоинством, ползал на четвереньках по всем пяти комнатам их пятикомнатной квартиры, включая ванную и санузел. Я следил за Бубом — а вдруг он выведет меня на мой второй носок?

Вначале Анна, к слову, абсолютно голая, лазила на квартире рядом со мной. А потом просто сидела в гостиной, пила вино и рыдала:

— Он найдет… Он его точно найдет, когда вернется… И тогда начнется тако-ое!

В общем, ту ночь я провел вовсе не в объятиях кордовой модели. А в поисках носка с оранжевой полосой. Когда Анна, упившись французского «совиньона», заснула перед телевизором, я аккуратно оделся, обулся (да-да, пришлось обуться без носка!) и вышел из квартиры, захлопнув за собой дверь.

Вислоухий шотландский ублюдок Буб, которого определенно сам черт подучил, как сделать из меня ничтожество, проводил меня лукавым взглядом своих маленьких глазок дегенеративной жертвы зарубежной генетики. Я едва удержался, чтобы пнуть его носком кеда в его жирное кастратское брюхо. Но не пнул. Я же все-таки гуманист. И животных люблю.

Глава 10. На привале

Dreams they come and go, ever shall be so

Nothing's real until you feel

«Ghost of The Navigator», Iron Maiden

С местом для ночевки провозились целых два часа. Два последних часа светлого времени суток.

Первая проблема заключалась в том, что нас было аж целых пятнадцать человек. По меркам Зоны — практически карнавальное шествие!

Из-за этого всякие укромные местечки, подходящие для группы из трех-четырех сталкеров, сразу исключили. Отпадали подвалы одиноко стоящих домов, будки стрелочников, амбары, дренажные трубы.

Вы представляете себе пятнадцать человек в дренажной трубе? Я лично готов вообразить себе подобное только в том случае, если мы имеем дело с массовым захоронением.

А второй проблемой было то, что мы не могли, не имели права игнорировать возможность следующего Выброса.

Да, это было «не по правилам». Выбросы вообще-то происходят не чаще одного раза в пять дней. Но вторжение двух усиленных полков Анфора в Зону тоже было совершенно «не по правилам».

Все вообще в те дни шло против обыкновения, нештатно, наперекосяк. И именно поэтому майор Филиппов настаивал на повышенной осторожности. А это значило, что хотя ночевать мы будем под открытым небом, в палатках (которые от Выброса, конечно, защитить не смогут), мы должны найти такое место для стоянки, где поблизости есть укрытие, куда в случае чего сможем загнать десантуру очень быстро — минуты за полторы-две.

Стоять-то плечом к плечу, пережидая Выброс, можно и в небольшом подвальчике. А вот спать, когда четырнадцать человек храпят у тебя над ухом — сами понимаете…

Мы встали лагерем на окраине лесной пожарной части.

Изначально она представляла собой гараж на три машины, дежурку для пожарников и смотровую вышку. Но вышка с дежуркой пали жертвами особенно свирепой гравитационной аномалии. Аномалия закрутила дежурку улиткой, а из вышки сделала припятскую сестру Пизанской башни.

А вот гараж уцелел. Для Выброса — самое оно. Особенно хороши были в качестве укрытий смотровые ямы.

Как ни странно, в гараже никто не квартировал — ни снорки, ни зомби, ни даже парочка влюбленных бюреров.

Поляна позади гаражей была тоже свободна от аномалий. Живи хоть годами.

* * *

Мы с Костей и Борхесом развели свой собственный, отдельный от бойцов Филиппова костер, достали из рюкзаков хлеб, колбасу, консервы и толково попировали.

Само собой, и мне, и остальным очень хотелось выпить водки, которая у нас, конечно же, была. Но, шепотом посовещавшись, мы отклонили идею с водкой как несвоевременную. От нашего костра до костра бойцов Филиппова было от силы шагов десять. И вот как это выглядит: мы, значит, бухаем, а на нас смотрят десять пар завистливых глаз!

Рядовым-то никакой водки не положено. Более того — запрещено. А Филиппов, равно как и его заместитель лейтенант Чепраков, из солидарности с бойцами свой коньяк, который у них наверняка во флягах заначен, пить не будут…

Короче, решили: трезвость — норма жизни. И крутись оно все конем!

Хотя мы с Тополем и Борхесом не пили, от костра Филиппова к нам начали перетекать плотно отужинавшие бойцы.

Я так думаю, они просто боялись. Чувствовали себя чужими. Совершенно беспомощными перед сгущающейся темнотой. А в обществе нас, опытных ветеранов, чувствовать себя беспомощными им было не так стыдно.

Пошли разговорчики…

— А вот скажите, Владимир Сергеевич, — робко начал рядовой Пыхалов, гранатометчик. — Я как-то слышал от ученого одного, что Зона — она ну как бы единый организм. А мы в ней всего лишь… вроде как микробы…

— Ну-у?.. — Я сделал поощрительный жест.

— Ну и типа… Зона — она как бы иммунитет вырабатывает… Защищается, вроде того… Потому что мы — микробы вредные… То есть всякие там аномалии, мутанты — они этот самый иммунитет и есть!

— Лейкоциты, — вставил Борхес.

— А почему не наоборот? — спросил я у Пыхалова, дружелюбно кивнув при этом Борхесу, дескать, «реплику твою оценил». — Почему не так: мы — полезные микробы, мы — за иммунитет? А мутанты — они вредные микробы! И полный мастдай!

— Вот мы их и гандошим! — ввернул Тополь, хлопнув себя раскрытой ладонью по колену.

Бойцы жизнерадостно заржали.

— Ну а как по правде? — продолжал домогаться Пыхалов. — Кто полезный? Кто вредный для Зоны? И Зона — она организм вообще? Или как?

Я задумался. Почесал затылок. Вопрос был, конечно, идиотский. Но как ответить так, чтобы и парня не обидеть, и, что называется, укрепить свой авторитет в отряде?

— Значит, та-ак, боец… — протянул я глубокомысленно. — Давай начнем с того, что главный наш организм — это Земля. Экосфера глобальная наша. Ну а мы все, люди, конечно, экосферы часть. И в этом смысле пускай мы микробы. Будем считать, что полезные — если нас тут более миллиона лет уже терпят.

Бойцы слушали с напряженным интересом, затаив дыхание. Я вдруг поймал себя на том, что испытываю затаенную гордость по поводу своей новой замполитской роли.

— А Зоне — ей и пятидесяти лет нету еще, — продолжал я. — Даже если от Первой катастрофы мерять. По понятиям Земли это — тьфу! Короче одной секунды. Получается, Зона — что-то вроде прыща. Выскочил, сдулся, пропал… Кто прыщи замечает? Ну разве что школьницы, которые от зеркала часами не отходят… В общем, если никакой Зоны не будет — Земля скорее всего не заметит. Экосфера глобальная — не заметит. Поэтому даже если Зона какой-то там «организм», мы можем спокойно подобное обстоятельство проигнорировать. Проще говоря — забить.

— Спасибо, Владимир Сергеевич! — неожиданно прочувствованно сказал Пыхалов. — Вы меня успокоили! А то у меня сестра — эколог. Так она мне плешь проела про уникальность местной экосистемы, про небывалый шанс… Что надо, дескать, Зону беречь… Надо изучать во что бы то ни стало…

— Знаешь, Пыхалов, — сказал я как мог задушевно, — сколько лет живу, ни разу не видел ничего такого, ради чего стоило бы бороться по принципу «во что бы то ни стало».

Я краем глаза видел, что Борхес при этих моих словах поморщился. Тополю они тоже, судя по всему, не понравились.

Ну что ж, раз мы находимся в обществе военных, значит, у нас — военная демократия.

— Хотите что-то добавить, коллеги? — спросил я у Тополя с Борхесом, решив не зажимать инициативу на местах и предоставить слово каждому желающему.

Надо отдать Косте должное: он хорошо чувствует такую вещь, как субординация, и быстро оценивает, какие действия могут подорвать авторитет старшего начальника. Поскольку так само собой получилось, что в роли старшего начальника сейчас выступал я, Тополь не стал влезать со своими ценными замечаниями и дополнениями.

• Предыдущая
• 27/62
• Следующая