Слово президента - Клэнси Том - Страница 4
- Предыдущая
- 4/386
- Следующая
Это действительно был адмирал Дэвид Ситон. Он стоял, опершись на борт машины, и просматривал депеши. Робби выключил двигатели и поднял фонарь кабины. Матрос тут же подкатил трап — таким обычно пользуются механики при техническом обслуживании самолётов, — чтобы помочь адмиралу спуститься из кабины «томкэта». Женщина-матрос подбежала к грузовому отсеку и достала оттуда чемодан адмирала. Почему такая спешка? — удивился Джексон.
— У нас крупные неприятности, — произнёс Ситон, как только сапоги Джексона коснулись асфальта.
— Я считал, что мы победили, — недоуменно заметил Джексон, остановившись на пышущей жаром дорожке аэродрома. Устало не только тело, устал и его мозг, и прошло несколько минут, прежде чем Робби пришёл в себя, хотя инстинктивно понял, что произошло нечто необычное.
— Президент погиб — и теперь у нас новый президент. — Ситон передал Джексону пачку шифровок. — Твой приятель. Пока мы снова в состоянии повышенной боевой готовности.
— Какого черта… — пробормотал адмирал Джексон, читая первую депешу, и тут же поднял голову. — Джек — новый президент?
— Разве ты не знал, что Дарлинг назначил его своим вице-президентом?
— Нет, я был занят другими делами, перед тем как вылетел с авианосца сегодня утром, — покачал головой Джексон. — Боже милосердный! — закончил он чтение шифровки.
— Да, все произошло именно так, — кивнул Ситон. — Эд Келти подал заявление об отставке в связи с сексуальными домогательствами, в которых его обвинили, и президент уговорил Райана занять должность вице-президента — на несколько месяцев, до выборов, предстоящих в будущем году. Конгресс одобрил назначение, но перед тем как Райан вошёл в зал Конгресса, японский авиалайнер врезался прямо в центр Капитолия. Погибли все члены Объединённого комитета начальников штабов. Сейчас их заменяют заместители. По приказу Микки Мура — армейский генерал Майкл Мур занимал должность заместителя председателя Объединённого комитета начальников штабов — все командующие родами войск должны немедленно прибыть в Вашингтон. На авиабазе Хикэм нас ждёт КС-10.
— Как относительно военной опасности? — спросил Джексон, занимавший должность заместителя J-3 — Оперативного управления Объединённого комитета начальников штабов.
— Теоретически все спокойно, — пожал плечами Ситон. — Ситуация в Индийском океане пришла в норму. Японцы потеряли вкус к военным действиям…
— Но ещё никогда по Америке не наносили такого удара, — закончил за него Джексон.
— Да. Самолёт ждёт нас. Переоденешься в полёте. В данный момент форма одежды мало кого интересует.
Как всегда, мир был разделён временем и пространством, особенно временем, подумала бы она, если бы у неё был на это хотя бы один свободный момент. Такой момент, однако, редко выдавался. Ей было за шестьдесят, её сухое тело согнулось под тяжестью многих лет работы, отданной на благо людей, причём положение ухудшалось оттого, что на смену приходило так мало молодёжи. Как это несправедливо. Прошло столько времени с тех пор, как она пришла на смену другим, которые, в свою очередь, заменили предыдущие поколения людей, бескорыстно служивших страдающему человечеству. Теперь всё изменилось и никто не пришёл ей на помощь. Она постаралась отбросить эту мысль. Это недостойно её, недостойно выбранного ею пути и, уж конечно, недостойно тех обещаний, которые она дала Господу больше сорока лет назад. Сейчас у неё возникли сомнения относительно этих обещаний, но она никому не признавалась в этом, даже на исповеди. Такое нежелание обсуждать возникшие сомнения беспокоило её даже больше самих сомнений, хотя она смутно сознавала, что священник мягко отнесётся к её греху — если это был грех. Но грех ли это? — думала она. И все равно он исповедовал бы и простил её, потому что он отпускал грехи всем, возможно, потому, что у него самого были сомнения, да и к тому же оба они достигли возраста, при котором человек оглядывается назад и задумывается о том, какой могла бы стать жизнь, несмотря на всю пользу, принесённую людям за многие десятки лет неустанной работы.
Её сестра, ничуть не менее религиозная, выбрала самое распространённое занятие в жизни и стала бабушкой, и сестра Жанна-Батиста не раз задумывалась над тем, что бы это значило. Она сделала выбор очень давно, ещё в юности, насколько ей удавалось припомнить, и подобно всем таким решениям сестра приняла его без долгих размышлений, импульсивно, каким бы правильным не оказался потом этот выбор. Тогда все казалось таким простым. Их, монахинь, женщин в чёрном, уважали. Она вспоминала, как в далёкой молодости немецкие солдаты из оккупационных войск почтительно кивали им, встретив на улице, несмотря на широко распространённые подозрения, что женщины в чёрном помогали спасаться лётчикам союзных войск и, может быть, даже евреям. Все знали, что монахини их ордена обращались со всеми справедливо и достойно, потому что того требовал Господь, не говоря уже о том, что раненым немцам тоже требовалась медицинская помощь, поскольку выжить в госпитале ордена у них было больше шансов, чем в любом другом. Монахини с гордостью соблюдали древние традиции, и хотя гордыня тоже являлась грехом, женщины в чёрном говорили себе, что Господь, наверно, не обратит на это особого внимания, потому что грех совершался во славу Его святого имени. Словом, когда пришло время, она приняла решение — раз и навсегда. Некоторые сестры не выдержали тяжести службы и покинули орден, но у неё не возникло сомнений — тогда, сразу после войны, было трудное время и пациенты нуждались в уходе, а мир ещё не настолько изменился, чтобы она могла увидеть другие возможности, открывавшиеся перед ней. Мельком она было подумала о том, чтобы оставить орден, но отказалась от этой мысли и продолжила работу.
Жанна-Батиста была знающей и опытной медицинской сестрой. В эту страну она приехала ещё в то время, когда она была колонией её европейской державы, и осталась здесь после того, как бывшая колония обрела независимость. Все это время сестра исполняла свои обязанности как обычно, квалифицированно и умело, несмотря на политические перемены, которые проносились мимо неё подобно урагану. Она не обращала внимания на то, кем являются её пациенты — европейцами или африканцами. Однако сорок лет работы в качестве медсёстры, причём более тридцати в одном госпитале, давали о себе знать.
Нельзя сказать, что она утратила интерес к своей профессии. Просто ей уже почти шестьдесят пять, и это немало, особенно когда у тебя слишком мало помощников, а потому часто приходится работать по четырнадцать часов кряду, лишь изредка отрываясь на молитву. Это благоприятно сказывалось на душе, но было очень утомительно для тела. В молодости она была крепкой — хотя и не особенно сильной — и здоровой, врачи прозвали её «сестра Скала», однако они приезжали и уезжали, а она оставалась, продолжала ухаживать за пациентами, но ведь и скалы со временем изнашиваются. А усталость приводит к ошибкам.
Она знала, чего следует опасаться. Нельзя быть медиком в Африке и не проявлять осторожности, если хочешь остаться в живых. В течение многих столетий христианство пыталось утвердиться на этом континенте, но, хотя ему удалось добиться некоторых успехов, окончательная победа ускользала от него. Одной из проблем была неразборчивость в сексуальных отношениях, местная традиция, которая привела её в ужас сразу по прибытии — почти два поколения назад, — а сейчас казалась просто… нормальной. Не то чтобы нормальной, скорее распространённой, но слишком часто приводившей к смертельному исходу. Треть пациентов госпиталя страдали от того, что на местном диалекте называется «болезнью исхудания», а в остальном мире известно как СПИД. Предосторожности, направленные на то, чтобы избежать этой болезни, были простыми и понятными, и сестра Жанна-Батиста говорила о них на своих курсах. Печальная правда, однако, заключалась в том, что, как это случалось и с ужасными морами древности, единственное, что могли сделать медики с этой «чумой современности», — это предохранить самих себя.
- Предыдущая
- 4/386
- Следующая
