Манюня, юбилей Ба и прочие треволнения - Абгарян Наринэ Юрьевна - Страница 33

• Предыдущая
• 33/59
• Следующая

– Неа, – покачала головой Настя, – в Москве мы живем рядом с Ботаническим садом, так что меня тоже деревьями не удивить.

– А давайте сходим на развалины крепости, – предложила Каринка.

– Заодно искупаемся в речке! – подпрыгнула Манька.

– А давайте! – подхватили мы с Настей.

Мама собрала нам припасов для перекуса – бутерброды с сыром и колбасой, помидоры-огурцы, немного фруктов, печенье. Все это она аккуратно сложила в линялый и мятый от частого мытья полиэтиленовый пакет. Новый пакет доверять нам не стала – новые пакеты были наперечет, да и щеголяли с ними только взрослые, ведь нарядным полиэтиленовым пакетом легко можно облагородить любой унылый советский экстерьер!

Старая крепость пришлась Насте по душе. Я бы даже сказала, что чрезвычайно пришлась по душе, – заметив вдали ее развалины, она сначала встала как вкопанная, потом издала восторженный клич и рванула с места, сверкая на лету пятками. Мы какое-то время, разинув рты, наблюдали, как стремительно удаляется в голубые дали наша московская гостья.

– Чего это она? – промычала Манька.

– Догонять надо. Там разберемся, – скомандовала Каринка и рванула следом.

Мы с Манькой пришпорили, путаясь в пакетах, – я прижимала к груди припасы, а Манька – полотенца, на которых мы планировали поваляться после купания в речке. Потерять из виду Настю мы не боялись – ориентировались на пыль столбом, которая клубилась по маршруту ее движения.

Догнали мы нашу московскую гостью уже в крепости – резво цепляясь за выступы, она взобралась на наружную стену и, раскинув в стороны руки, стояла на самом краю, подставив лицо утреннему солнцу.

– Здесь так тихо, только ветер слышно, – крикнула она нам сверху.

– Потому что ветер – хозяин высоты, – отозвались мы словами Ба.

– Сейчас послушаем эхо. Э-э-э-э-э-эй, хозяин высоты! – прокричала Настя.

На ее крик мигом отозвалась вся живность со дворов соседнего холма – залаяли собаки, загоготали гуси, закричали петухи, замычали коровы.

– А-а-а-а-а-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у!!! – крикнула Настя.

Живность с готовностью откликнулась новым оглушительным гвалтом.

– Все равно перекричу вас, – топнула ногой Настя, уперла руки в боки и завела в соседний холм: – Ох, какая же ты близкая и ласковая / альпинистка моя, скаллллллолазка моя! / Каждый раз меня по трещинам выискивая, / Ты бранила меня, альпинистка моя!

Соседний холм, пронзенный в самое сердце оригинальным исполнением песни Высоцкого, несколько секунд хранил гробовое молчание. Мы даже успели схватить за хвост настоящее эхо. «Ая-ая-ая», – выводило оно детским альтом.

Потом животные пришли в себя и отозвались такой зубодробительной какофонией, что, если бы еще чуть поднажали – вызвали бы смерч и цунами.

Настя обернулась к нам.

– Чего вы внизу стоите? Поднимайтесь.

– А чего мы там не видели? – отмахнулись мы. – Пойдем лучше в речке искупаемся!

– Ну пожалуйста! Только на минуточку!

Мы побросали припасы и резво вскарабкались наверх.

Постояли, балансируя на самом краю, потихонечку свыкаясь с потрясающей картиной – серебристой змейкой речки у подножия холма, утопающим во фруктовых садах Бердом, пронзительно-синими небесами. Быстренько рассказали Насте, что где в нашем городке находится. Если обернуться, то у восточного подножия холма, на маленьком пятачке среди аккуратных виноградников, можно увидеть трехэтажное здание из розового туфа. Это релейный завод, там работает дядя Миша. А если повернуть голову налево, то на макушке соседнего холма можно разглядеть двухкорпусное здание из желтого туфа. Это больница, там работает наш папа. А во-о-он там, на перекрестке трех дорог, стоит каменное трехэтажное здание – это Бердская средняя школа номер два, там учимся мы с Каринкой. А еще там работает наша мама. Манина школа называется Бердская средняя школа номер три, ее отсюда не видать, она на макушке третьего холма, который вот за этим, с больницей.

– А почему вы не в одной школе учитесь? – полюбопытствовала Настя.

– Манина школа – самая новая и самая большая, мы бы с радостью там учились, но мама работает во второй школе, вот и мы учимся там, – терпеливо объяснили мы.

– А что, обязательно учиться в той школе, где работает мама?

– Ну, – замялась я и покосилась на Каринку, – в нашем случае обязательно. Чтобы мы постоянно были у нее на виду и чего-нибудь не вытворили.

– Ага, теперь я про вас почти все знаю, – удовлетворенно потерла руки Настя. – А сейчас знаете что вы будете делать? Сейчас вы будете со мной «Скалолазку» петь!

– Какую «Скалолазку»?

– Это песня такая. Известная. Не помню, как певца зовут.

– Не знаем мы такой песни.

– Совсем не знаете?

– Совсем.

– Тогда давайте я буду петь по строчке, а вы следом будете повторять то «скалоллллллллллазка моя», то «аллллллллльпинисточка моя»! Нам надо животных перекричать. Ну как?

Вообще с первого раза мы мало что понимаем. Нам можно по восемь раз повторять «иди, сделай уроки» или «убери за собой со стола». Вроде слова мы слышим и даже в смысл вникаем. Но на свой счет отнести этот смысл не умеем. Посему периодически напрашиваемся на нагоняй.

Однако есть вещи, которые мы схватываем буквально на лету. Чаще всего это вещи, которые категорически не по душе взрослым. Непонятно, как оно так выходит, но угодить родителям у нас получается в тысячу раз реже, чем подсуропить им. Поэтому ничего удивительного, что второй раз просить нас перекричать живность Насте не пришлось. Мы с готовностью набрали полные мехи воздуха и завели такой нечеловеческий ор, что содрогнулись все соседние холмы.

– Я спросил тебя: зачем идете в горы вы? – орала Настя.

– Скалллллллоллллллллазка моя! – вторили мы. – Скалллллллолллллллллллазочка!

– А ты к вершине шла, а ты рвалася в бой…

– Алллллллллллллльпинистка моя! Алллллллллллльпинисточка!

Живность с холма напротив билась в несусветном раже. Собаки выворачивались наизнанку от бешеного лая, мычали коровы, мемекали козы, хрюкали свиньи. Казалось – еще немного, и холм добровольно выдерется с корнем и ляжет на какой-нибудь дальний, безвозвратный курс. Мы так распалились в попытке перекричать взбесившихся животных, что не сразу обратили внимание на какой-то посторонний, но очень знакомый звук.

– Мария!

– А потом, за эти проклятые трещины…

– Дети! Маня!

– Скалллллллоллллллллазка моя! Скалллллллолллллллллллазочка!

– МАРИЯ!

Мы резко обернулись.

Под крепостной стеной, близоруко щурясь и бликуя на солнце очками, стоял дядя Миша. Несмотря на невыигрышное место дислокации, вид он имел такой, что мы молча потопали вниз. Пока мы с виноватым видом строились перед дядей Мишей в понурую шеренгу, живность с соседнего холма продолжала биться в истерике, и только через минуту-вторую, тяжело отлаиваясь и отхрюкиваясь, начала притихать.

– Что тут происходит? – Дядя Миша навис над нами грозовой тучей.

– Здрассьти, Дядьмиш! – попытались отвлечь его вежливым приветствием мы.

– Ничего себе «здрассьти»! Я вас спрашиваю – что тут происходит? Это надо было такой шум поднять, чтобы я в своем кабинета его услышал и примчался утихомиривать вас?

– Мы «Скалолазку» поем, – пискнула Настя. – Высоцкого. Во, от страха вспомнила фамилию певца.

– Это называется петь?

– Пап, мы хотели живность перекричать, – вступила Манька.

– Зачем?!

– Чтоб эхо услышать.

Дядя Миша какое-то время глядел на нас вытаращенными от изумления глазами. Потом начал смешно приседать и хлопать себя по бокам. Если бы он это делал с улыбкой, мы бы расхохотались, но он выдавал эти свои телодвижения с таким свирепым лицом, что мы смотрели на него молча.

Через минуту он все-таки перестал приседать, побагровел лицом и устроил нам настоящую головомойку в лучших традициях Ба. Правда, до лексикона Ба ему было далеко, поэтому мы периодически подсказывали ему правильные слова. Дядя Миша подхватывал их и распекал нас дальше. Так что благодаря нашим подсказкам его воспитательная речь обогатилась словами «азраилы», «аспиды», «иблисы» и «дегенератки».

• Предыдущая
• 33/59
• Следующая