Возвращение: Тьма наступает (Сумерки) - Смит Лиза Джейн - Страница 80

• Предыдущая
• 80/96
• Следующая

— Прошу прощения, — сказала она, выхватив стакан из рук мистера Форбса и выплеснула его содержимое прямо в физиономию Дамона, который появился из шкафа. Потом она громко крикнула: «В какое-нибудь место, которое не видно им», — и шагнула в...

Чистилище?

Рай?

Какое-нибудь место, которое не видно им. Сначала Елена задумалась над тем, кто она такая, потому что ей уж точно не было видно ничего.

Но потом она поняла, что оказалась глубоко под землей, под пустой гробницей Онории Фелл. Когда-то она с трудом пробралась сюда, чтобы спасти жизни Стефана и Дамона.

Но теперь в том месте, где не должно было быть ничего, кроме темноты, крыс и плесени, мерцал крохотный огонек. Маленький, как фея Динь-Динь, — всего лишь искорка, он плавал по воздуху, но он не звал ее за собой, не пытался ей что-то сказать, он... защищал се. Елена поняла это. Она взяла этот огонек рукой — на ощупь он оказался прохладным — и обвела вокруг себя окружность таких размеров, что внутри нее легко мог улечься взрослый человек.

Когда она обернулась, то увидел, что в центре круга сидит Дамон.

Для вампира, недавно от души наевшегося, он был на удивление бледным. Он ничего не сказал, не произнес ни слова, а просто смотрел на нее, когда она приблизилась к нему и дотронулась до его шеи.

Через мгновение Дамой снова пил, жадно пил самую потрясающую кровь на свете.

Обычно в такой ситуации он начинал раскладывать вкус на составляющие — вот привкус ягоды, вот вкус тропического плода, вот нежный вкус, вот пряный, вот аромат дерева, вот мягкий с бархатистым послевкусием... Сейчас — нет. Он не стал смаковать эту кровь, намного превосходившую все, для чего он мог бы подобрать слова. От этой крови он наливался такой силой, о существовании которой даже не подозревал...

Дамон...

Почему он не слушает? Почему он пьет эту невероятную кровь с ароматом потустороннего мира и не слушает, что ему говорит донор?

Пожалуйста, Дамой. Сопротивляйся...

Он должен узнать этот голос. Он ведь столько раз его слышал.

Я знаю, что они управляют тобой. Но они не могут управлять тобой целиком и полностью. Ты сильнее их. Ты сильнее...

Что ж, так и есть. Но он все хуже и хуже понимал, что происходит. Кажется, донор был чем-то недоволен, а он, Дамон, был виртуозом в искусстве делать так, чтобы донор был доволен всем. Вдобавок он плохо помнил... нет, он обязан был вспомнить, как это началось.

Это я, Дамон. Это я, Елена. И ты делаешь мне больно.

Как больно и как путаются мысли! Елена должна была с самого начала быть умнее и не сопротивляться, когда он впился в ее вены. От этого только больнее, а толку никакого — лишь голова работает хуже.

Поэтому сейчас она пыталась заставить Дамона побороть жуткую тварь, которая сидела у него внутри. Все бы ничего, но перемены должны были произойти изнутри. Если она заставит его это сделать, Шиничи поймет, что к чему, и просто-напросто заразит его снова. Вдобавок старый простой трюк — «Будь сильным, Дамой», — явно не срабатывал.

Неужели получается, что единственный выход — это умереть? Она могла бы сразиться с этой тварью сама, но понимала, что Сила Дамона сделает сражение бессмысленным. С каждым глотком ее новой крови он становился все сильнее и сильнее, все больше и больше; превращался в...

Во что? Это ее кровь. Может быть, он откликнется на зов ее крови, который был зовом самой Елены? Может быть, откуда-то изнутри он сумеет победить монстра так, что Шиничи этого не заметит?

Но ей нужно было добыть откуда-то новую Силу, придумать какую-нибудь новую хитрость...

И ровно в тот момент, когда Елена это подумала, она почувствовала, что новая Сила шевелится в ней, просто ожидая удобного случая, чтобы ее использовали. Это была Сила особого рода, она была предназначена не для того, чтобы драться, и даже не для того, чтобы спасать саму Елену. И все равно она была в ее распоряжении. Вампиры, добычей которых она становилась, получили какие-то глотки, а вот в ее распоряжении была вся ее кровь со всей своей невероятной энергией. Прибегнуть к ее помощи было легко — надо было просто прикоснуться к ней с голыми руками и с чистым сердцем.

Едва она сделала это, как поняла, что на губах появляются какие-то новые слова, а самое странное — на ее теле, которое Дамон по-прежнему держал сильно выгнутым на своих коленях, — возникают новые крылья. Воздушные крылья не для того, чтобы летать, а для чего-то другого. Развернувшись до конца, они образовали огромную радужную арку, накрывая и окружая и Дамона, и Елену.

Крылья. Искупления. Она произнесла эти слова телепатически.

И глубоко внутри арки Дамон испустил беззвучный вопль.

Потом крылья чуть-чуть приоткрылись. Только тот, кто многое знает о магии, мог бы увидеть, что происходит внутри. Мучения Дамона становились мучениями Елены, по мере того как она забирала у него каждое терзающее воспоминание, каждую трагедию, каждую жестокость, которую он совершал, выкладывая вокруг своего сердца новый слой безразличия и холодности.

Сейчас эти слои — твердые, как камни в ядре карликовой звезды, — ломались и разлетались. Ничто не могло остановить этот процесс. Раскалывались большие глыбы, вдребезги разлетались маленькие кусочки. Некоторые растворялись без остатка, и от них оставались только струйки едкого дыма.

И все-таки оставалось что-то в самой сердцевине — что-то чернее преисподней и тверже рогов дьявола. Елене было плохо видно, что произошло с этой сердцевиной. Но она верила — она надеялась, что под конец и сердцевина разорвалась тоже.

Сейчас, и только сейчас она могла призвать на помощь другую пару крыльев. Она сомневалась, сумеет ли она после этого остаться в живых, но она точно должна была сделать это для Дамона.

Дамон стоял на полу на одном колене, крепко обхватив себя руками. Кажется, пока все шло неплохо. Это по-прежнему был Дамон, и ему должно было стать намного легче без тяжести всей этой ненависти, предрассудков и жестокости. Он перестал без конца вспоминать годы юности и своих франтоватых приятелей, которые называли его отца старым ослом за то, что тот неудачно вкладывал свои деньги и заводил любовниц моложе, чем его собственные сыновья. Он перестал без конца вспоминать свое детство, когда тот же самый отец, напившись, избивал его за то, что он не проявляет должного прилежания в учебе или попадает в сомнительные компании.

И наконец он перестал смаковать и переживать вновь и вновь все те мерзости, которые когда-то совершат. Он был искуплен — по воле Небес и в тот момент, когда было угодно Небесам, искуплен благодаря тем словам, что были вложены в уста Елены.

А теперь... Теперь он должен был что-то вспомнить. Если Елена была права.

О, только бы она оказалась права!

— Что это за место? Вы ранены?

Он ее не узнавал. Он стоял на коленях; она тоже встала на колени рядом с ним.

Он бросил на нее пристальный взгляд.

— Мы молились? Или занимались любовью?

— Дамон, — сказала она, — это я, Елена. Сейчас двадцать первый век, а ты — вампир. — Затем, нежно обняв его и прислонившись к его щеке своей щекой, она прошептала: — Крылья Памяти.

И от ее позвоночника, чуть выше бедер, выросла пара прозрачных, как у бабочки, крыльев — сиреневых, лазурных, иссиня-черных. На них были сложные узоры из крошечных сапфиров и прозрачных аметистов. Пустив в ход мышцы, которыми она никогда раньше не пользовалась, Елена легко двинула их вверх и вперед, пока они, изогнувшись, не закрыли Дамона, как щитом. Он словно бы оказался в тусклой пещере, усеянной по стенам драгоценными камнями.

По аристократическим чертам лица Дамона она видела, что он предпочел бы не вспоминать лишнего. Но новые воспоминания — воспоминания, связанные с ней, уже заполняли его. Он посмотрел на свое кольцо с лазуритом, и Елена заметила, что на его глазах появились слезы. Потом его взгляд медленно остановился на ней.

— Елена?

— Да.

— В меня что-то вселилось и стерло у меня из памяти то, что я делал под его влиянием, — шепотом сказал он.

• Предыдущая
• 80/96
• Следующая