Красная перчатка - Блэк Холли - Страница 51

• Предыдущая
• 51/53
• Следующая

— Я знала, что ты меня вычислишь. Рассказать, как все произошло?

— Давай я сам. Хочу проверить свои догадки.

Невестка ложится на кровать, на живот. Она навеселе.

— У вас с Филипом были бурные отношения? Сплошные американские горки: взлеты, падения. Крики, скандалы, потом вспышка страсти.

— Да. — Она подозрительно на меня смотрит.

— Да ладно, мы же братья, я помню все его романы. Ну и вот, может, тебе надоели ссоры, а может, все изменилось после рождения сына. Как бы то ни было — вмешался Баррон. Ты начала забывать размолвки с Филипом, забыла, что собираешься его бросить.

— И ты подарил мне амулет.

Вспоминаю тот вечер — мы разговаривали на кухне, племянник плакал, дедушка спал в кресле в гостиной.

— Да. Он и мою память стирал.

Маура отпивает текилы.

— Ты сильно страдала от побочных эффектов.

Вспоминаю, как Маура сидела рядом со мной на лестнице и болтала ногами, просунув их между перилами. В такт одной ей слышной музыке.

— Да, музыка. Я так по ней скучаю.

— Ты говорила, она была красивая.

— Я в средней школе играла на кларнете. Не очень умело, но ноты читать до сих пор могу. — Девушка смеется. — Пыталась записать мелодию, но не успела: музыка прекратилась. Может, я ее больше никогда не услышу.

— Слуховая галлюцинация. А у меня от магии обычно головные боли. Скажи спасибо, что все кончилось.

— Какое прозаическое объяснение. — Маура корчит мне рожу.

— Ну да. Так вот. Ты узнала, чем занимаются Филип и Баррон, и сбежала. Вместе с сыном.

— У твоего племянника, между прочим, имя есть. Аарон. А ты ни разу не назвал его по имени.

Удивительно, я ведь почему-то никогда не считал малыша родственником. Сын Филипа и Мауры, но никак не мой племянник. Посторонний ребенок, имени которого я не знаю, нормальный, не имеющий отношения к нашей идиотической семейке.

— Вместе с Аароном. Филип, кстати, догадался, что вы из-за меня уехали.

Невестка кивает. В этом кивке кроется целая печальная повесть. Как она осознала, что ее жестоко предали, как вздрогнула, когда под рубашкой раскололся амулет. Как постаралась не выдать себя и притворялась, несмотря на ужас и беспомощность. Маура не собирается ничего рассказывать. Ее право. Мои братья обошлись с ней несправедливо, и она мне ничего не должна.

— У тебя на юге родственники живут? Или подруга. Ты поехала к кому-то в Арканзас, спряталась. Села в машину и уехала. Может, продала ее потом и купила другую. Использовала свою девичью фамилию. Ты понимала: Филип не простит побега, но многое знала о его темных делишках и была уверена — в полицию он не пойдет, испугается. Вела себя осторожно, но не сумела все предусмотреть. Тебя трудно было найти, но все же тебя нашли. Федералы позвонили, стали рассказывать про программу защиты свидетелей. Филип собирался взять тебя с собой. И ты не выдержала. Федералы наседали — без тебя Филип ничего бы им не сказал. Думаю, они плевать хотели на твои чувства. Долг и родина превыше всего.

Маура кивает.

— Ты поняла, что тебе не сбежать. С помощью федералов Филип мог даже оформить совместную опеку над сыном. Тебя могли официально принудить жить с ним рядом. Легко представить — приятели Филипа наведываются в гости и либо колдовством, либо силой заставляют вернуться к мужу. Опасная ситуация.

Девушка смотрит на меня так, словно перед ней кобра, готовая ужалить.

— Ты знала, где Филип держит пистолет. Приехала из Арканзаса, достала оружие, подкараулила его и застрелила.

Услышав слово «застрелила», она вздрагивает, а потом залпом допивает текилу.

— Черный плащ и красивые красные перчатки. Вокруг жилого комплекса недавно установили камеры наблюдения, но тебе повезло — изображение получилось размытым. Федералы знают лишь, что к Филипу в ночь убийства приходила женщина.

— Что? — Маура резко садится и в ужасе прикрывает ладонью рот.

Кажется, я наконец-то сумел ее удивить.

— Не может быть. Там была камера?

— Не волнуйся. Ты спрятала плащ и пистолет там, где их не стали бы искать. В нашем доме. Мама вышла из тюрьмы, и ты решила, что она снова устроит там бардак. В таком помоечном доме легко прятать улики, столько мусора, даже копам не хватит терпения разгребать завалы.

— Да, преступница из меня получилась не очень. Ты ведь нашел улики. И про камеру я понятия не имела.

— Я только одного не понимаю. Федералы сказали, что звонили тебе в Арканзас утром, на следующий день после убийства. Но туда ехать почти сутки. Ты бы не успела его застрелить и вернуться. Как ты это сделала?

— Научилась у тебя и у твоей матери, — улыбается Маура. — Агенты позвонили на домашний, а брат позвонил мне на мобильник, переключился в режим конференц-связи и снова их набрал. Все просто. Как будто я разговаривала из дома. Твоя мама так делала, когда сидела в тюрьме.

— Маура, я тобой восхищаюсь. Сначала решил, это мамин плащ и пистолет, но потом нашел талисман. Ты его в кармане оставила.

— Я наделала кучу ошибок, согласна. — Маура достает из-под простыни пистолет и направляет его на меня. — И больше ошибаться не имею права. Ты же понимаешь.

— Конечно. Поэтому не будешь убивать парня, который только что подставил другую женщину и сдал ее федералам за убийство брата.

Пистолет в ее руке дрожит.

— Неправда. Зачем тебе это делать?

— Я хотел защитить Филипа, когда он был жив, — говорю искренне, хотя она, наверное, за свою жизнь наслушалась достаточно «искренней» лжи. — Пускай он мне и не верил. После его смерти я защищаю тебя.

— То есть ты не собираешься никому рассказывать?

Я встаю, и она снова поднимает пистолет.

— Унесу твой секрет в могилу.

Улыбаюсь, но Маура по-прежнему серьезна.

Поворачиваюсь и выхожу из номера.

Кажется, щелкнул затвор. Съеживаюсь, представляя, как сейчас схлопочу пулю, но продолжаю идти. Ничего не происходит. Выхожу на улицу, сажусь в машину. Есть такой древнегреческий миф про Орфея. Парень спускается в ад за своей женой, и ему почти удается ее вернуть. Но по дороге назад он оглядывается, чтобы проверить, идет ли она следом, и снова ее теряет.

Прямо как я сейчас. Стоит оглянуться — волшебству конец, и мне конец.

Только выехав с парковки, наконец-то облегченно вздыхаю.

Не хочу возвращаться в Уоллингфорд. Просто не могу. Еду в Карни, к деду. На дворе глубокая ночь, он не сразу открывает дверь. Сонный, в халате.

— Кассель? Что случилось?

Молча качаю головой. Он машет здоровой рукой:

— Давай, заходи, не стой на пороге — сквозняк устроишь.

В гостиной на столе лежат какие-то письма, в вазе стоят увядшие цветы — еще с похорон. Кажется, Филипа похоронили уже сто лет назад, а прошло-то на самом деле всего несколько недель.

На комоде стоят фотографии в рамочках: я и братья в детстве — бегаем под поливалкой, скачем по газону, обнимаемся, позируя для фотографа, стесняясь. И еще снимки: дедушка и наряженная в свадебное платье мама; бабушка; дедушка и Захаров — видимо, снимали на свадьбе Лилиных родителей. На пальце у главы криминального клана дорогое обручальное кольцо. Очень знакомое.

— Я чайник поставлю, — предлагает дед.

— Да не надо, я не хочу чая.

— А кто тебя спрашивает? — Старик окидывает меня суровым взглядом. — Выпьешь чаю, а я тебе постелю в гостевой комнате. Уроки есть завтра?

— Да, — послушно отвечаю я.

— Позвоню им утром, скажу, что ты опоздаешь маленько.

— Уже не в первый раз опаздываю. Столько занятий напропускал. По физике, наверное, получу двойку.

— У тебя траур; конечно, ты не в себе. Даже в твоей навороченной школе должны понимать.

Дедушка уходит на кухню, а я сижу один в темноте. Мне здесь спокойно, сам не знаю почему. Так и сидел бы вечно на этом стуле, никуда бы не уходил.

На кухне свистит чайник. Дед приносит две кружки и щелкает выключателем. Ярко вспыхивает люстра, и я прикрываю глаза.

Черный горячий чай, очень сладкий. Разом выпиваю полчашки. Удивительно.

• Предыдущая
• 51/53
• Следующая