Красная перчатка - Блэк Холли - Страница 28

• Предыдущая
• 28/53
• Следующая

Учительница что-то пишет в блокноте, а потом вырывает листок и вручает его Меган. Та берет сумку и, оставив учебники на парте, выходит из класса.

Сразу после звонка Даника бросается к дверям, но Йонадаб ее окликает:

— Мисс Вассерман, я уверена, они захотят с вами побеседовать.

— Я позвоню матери, — Даника лезет в сумку за телефоном. — Я не...

— Послушайте, мы обе знаем, что вы ничего такого не делали... — Учительница вдруг замолкает, увидев, что я все еще болтаюсь возле дверей. — Мистер Шарп, я могу вам чем-нибудь помочь?

— Нет. Я просто... Нет.

Даника затравленно мне улыбается, и я выхожу из кабинета.

По пути на французский иду мимо доски объявлений. Она вся заклеена плакатами социальной рекламы, такие обычно встречаешь в журналах: «Лучше выйти на улицу голым, чем без перчаток», «Если все так делают, это не значит, что так надо делать: пользоваться услугами мастера — преступление». Или даже «Без перчаток тебя никто не полюбит». Только на этих плакатах вместо лиц моделей вклеены расплывчатые фотографии, распечатанные с той видеозаписи — со встречи клуба защиты прав мастеров. Школьный секретарь яростно пытается их отодрать.

Иду дальше, на свой французский, а по школе уже вовсю гуляют слухи о происшествии с Тилман. В коридоре до меня доносятся обрывки разговора:

— Даника прокляла ее и забрала удачу, чтобы Меган провалила тест. Она потому и отличница, потому и остается первой в классе. Наверное, уже давно такой фокус проделывала со всеми нами.

— А Рамирес все знала и именно поэтому увольняется.

Резко разворачиваюсь:

— Что?

Одна из болтушек, Кортни Рамос, смотрит на меня с изумлением. Как раз красилась блеском для губ и так и застыла с помадой в руке.

— Что ты сказала? — кричу я так громко, что на нас начинают оборачиваться.

— Рамирес уволилась. Я ждала у секретаря своего консультанта и все слышала.

Это же Рамирес отпустила нас на митинг. И именно она, единственная, согласилась спонсировать «Колдунов», поэтому Даника и смогла два года назад открыть свой клуб. Рамирес не заслужила из-за нас неприятностей. Найт перед всем классом является в расстегнутых штанах, но увольняют не его, а ее.

— Не может быть, — хватаю Кортни за плечо. — Почему?

Девушка выворачивается из-под моей руки.

— Лапы убери. Совсем спятил, да?

Надо пойти в кабинет музыки. Выхожу на улицу и вижу, как на учительской парковке Рамирес запихивает в багажник картонную коробку с вещами. Рядом стоит миссис Картер с ящиком под мышкой.

Рамирес оглядывается на меня, а потом захлопывает багажник с такой решимостью, что я понимаю — все кончено, и иду прочь.

Все знают, «уволилась» — просто вежливая формулировка, если называть вещи своими именами, получится «уволили».

Поход в кино вместе с Лилой кажется чем- то совершенно невозможным. И ее, и мои родители еще в начале года подписали нужные б-маги у секретаря — поэтому мы можем спокойно уезжать с кампуса домой в пятницу вечером.

Надо только взять машину и добраться до кинотеатра, где уже ждут Даника и Сэм.

Лилины длинные серебряные серьги похожи на два крохотных кинжала, белое платье чуть задирается, когда она садится на переднее сиденье. Стараюсь не обращать внимания. Вернее, даже так — стараюсь не таращиться, ведь иначе я просто-напросто разгрохаю машину и угроблю нас обоих.

— Так вот, значит, как развлекаются детишки в Уоллингфорде по пятницам?

— Да брось, — смеюсь я в ответ. — Тебя не было всего три года, ты же не из далекого прошлого вернулась — прекрасно знаешь, как ходят на свидания.

Девушка шлепает меня по руке довольно сильно, и я улыбаюсь.

— Да нет, я серьезно. Все так чинно, правильно. Словно мы с тобой потом пойдем прогуливаться под ручку по парку или ты мне подаришь цветы.

— А как в твоей старой школе было? Прямо сразу римские оргии?

Интересно, а она встречалась со своими друзьями из той новомодной школы на Манхэттене? Я их хорошо помню, с ее четырнадцатого дня рождения — так и светились самодовольством. Богатенькие детишки мастеров, весь мир у их ног.

— Мы часто устраивали вечеринки. Люди просто тусовались друг с другом. Никто особо не выделялся. — Она пожимает плечами и смотрит на меня, полуприкрыв веки. — Не печалься. Ваши скромные обычаи меня забавляют.

— Благодарю за это небо, — в притворном облегчении прижимаю руку к груди.

Сэм и Даника спорят возле лотка со сладостями: что хуже — красная лакрица или черная. У соседа огромное бумажное ведерко с попкорном.

— А ты чего-нибудь хочешь? — спрашиваю я Лилу.

— Так ты еще и угощать меня собрался? — Она в восторге от происходящего.

Сэм смеется, и я бросаю на него самый устрашающий взгляд, на какой способен.

— Вишневый сироп, — выпаливает девушка, будто испугалась, что слишком далеко зашла со своими подколками.

Покупаем сироп. Продавец насыпает в стаканы ледяную крошку, и она мигом становится красной. Лила склоняет голову к моему плечу и тихо говорит, уткнувшись мне в рукав:

— Прости, я ужасно себя веду. На самом деле, я страшно волнуюсь.

— Мы же вроде обо всем договорились: мне нравится, когда ты ужасно себя ведешь, — так же тихо отвечаю я, забирая сироп.

Ее улыбающееся лицо сияет ярче уличных фонарей.

Показываем билеты и заходим в кинотеатр, фильм только начался. В зале мало народу, так что можно с комфортом усесться на последних рядах.

Словно по некой молчаливой договоренности мы не упоминаем вчерашние события — ни митинг, ни арест. Прохладный кинозал кажется таким настоящим и взаправдашним, а все остальное, наоборот, далеким и нереальным.

«Вторжение гигантских пауков» — просто отличнейший фильм. Сэм не затыкается весь сеанс: объясняет, как изготавливали специальных кукол-марионеток и из чего сделана паутина. Никак не могу разобраться в сюжете — ясно одно: гигантских пауков подпитывает неведомая сила из далекого космоса. В конце ученые торжествуют, а пауки дохнут.

Даже Даника вовсю развлекается.

После фильма отправляемся ужинать. Лакомимся многослойными бутербродами и жареной картошкой, запивая все это ведрами черного кофе. Сэм показывает, как при помощи кетчупа, сахара и острого соуса приготовить вполне сносную кровь. Официантка не разделяет наших восторгов.

Лила просит высадить ее около железнодорожной станции, но я отвожу ее на Манхэттен. Машина останавливается возле дома Захарова на Парк-авеню, вокруг горят фонари, и Лила наклоняется поцеловать меня на прощанье.

Губы и язык у нее все еще в вишневом сиропе.

Ночую в старой комнате, в нашем помоечном доме. Ворочаюсь на кровати, стараясь не думать о мертвом парне в морозильнике. Он всего-то двумя этажами ниже. Представляю, как Янссен смотрит остекленевшими глазами в потолок, как молчаливо молит: «Пожалуйста, найдите меня».

Что бы Генри при жизни ни натворил, такой могилы он не заслуживает. И одному Богу известно, чего я заслуживаю за подобные дела.

Заснуть все равно не получается. Раскладываю на одеяле фэбээровские документы. Так, любовницу Янссена зовут Бетенни Томас, в папке есть ее показания о той ночи. Ничего интересного. Представляю, как она отдает Антону конверт с деньгами, как я сам склоняюсь над Янссеном, протягиваю голую руку со скрюченными пальцами.

Получается, это меня он увидел перед смертью? Неуклюжего пятнадцатилетнего пацана с растрепанными волосами?

Падаю на кровать, прямо поверх бумаг. Тут нет того, что мне нужно. Никакой информации об убийстве брата. Понятно, почему федералы растерялись. Им во что бы то ни стало необходимо вызнать обещанный Филипом секрет. Но секрет совсем не здесь. Ужасно обидно, наверное, так близко подобраться к правде, а потом раз — и получить вместо ответа новую загадку. Какую тайну обещал открыть Филип и кто убил его, чтобы этого не допустить?

Ответ на первый вопрос очевиден. Я и есть тайна.

• Предыдущая
• 28/53
• Следующая