Дьявол зимой - Клейпас Лиза - Страница 24

• Предыдущая
• 24/60
• Следующая

– Пожалуй, я немного посплю, – сказала она. – Тебе незачем оставаться со мной, когда столько нужно сделать.

Окинув ее оценивающим взглядом, он поднялся с кресла.

– Пошли за мной, когда проснешься.

Лежа в полутьме, захмелевшая и сонная, Эви задавалась вопросом, почему люди говорят, что смерть близких воспринимается легче, если человек готов к ней. Ей, например, ничуть не легче. Те же самые люди, наверное, сказали бы, что она не должна особенно горевать, поскольку никогда по-настоящему не знала своего отца. Однако это только усугубляет ее положение. У нее почти не осталось воспоминаний, которыми она могла бы утешиться, – слишком мало времени они провели вместе. Вслед за печалью пришло ощущение обделенности и даже... возмущения. Неужели она совсем не заслуживает любви? Может, она лишена какого-то дара, который притягивает людей?

Сознавая, что еще немного, и она расплачется от жалости к себе, Эви вздохнула и закрыла глаза.

Выйдя из апартаментов Айво Дженнера, Кэм встретил в коридоре лорда Сент-Винсента. Лицо виконта было хмурым, в голосе звучал вызов.

– Если моя жена находит утешение в цыганских премудростях, что ж, я не стану возражать. Но если ты еще хоть раз поцелуешь ее, пусть даже самым целомудренным образом, я превращу тебя в евнуха.

Тот факт, что Сент-Винсент опустился до мелочной ревности, когда Айво Дженнер еще не остыл в своей постели, мог бы взбесить любого мужчину. Однако Кэм не повел и бровью, глядя на разгневанного виконта с задумчивым интересом.

Тщательно взвешивая слова – чтобы испытать надменного аристократа и остаться при этом в живых, – он вкрадчиво произнес:

– Если бы я хотел ее в этом смысле, то давно бы получил.

Вспышка ярости, мелькнувшая в льдисто-голубых глазах Сент-Винсента, открыла глубину чувств, в которых тот не желал признаться. Кэм никогда не видел такой безмолвной страсти, которую виконт испытывал к собственной жене. Только слепой мог не заметить, что, когда Эви входила в комнату, Сент-Винсент начинал вибрировать как струна.

– Можно испытывать привязанность к женщине, не стремясь затащить ее в постель, – заметил Кэм. – Но, похоже, вы не согласны. Либо настолько одержимы ею, что не в состоянии вообразить – не все разделяют ваши чувства.

– Я вовсе не одержим ею, – огрызнулся Сент-Винсент.

Кэм прислонился плечом к стене, иронично уставившись в жесткие глаза виконта; его обычное терпение заметно истощилось.

– Разумеется, одержимы. Это видно каждому.

Сент-Винсент бросил на него предостерегающий взгляд.

– Еще одно слово, – натянуто произнес он, – и ты отправишься вслед за Иганом.

Кэм поднял руки, изобразив притворный ужас.

– Намек понят. Кстати... последние слова Дженнера 6ыли о Булларде. Оказывается, ему кое-что причитается по завещанию... Он хотел, чтобы я проследил за его исполнением.

Глаза Сент-Винсента сузились.

– С какой стати он оставил деньги Булларду?

Кэм пожал плечами:

– Понятия не имею. Но на вашем месте я не стал бы нарушать последнюю волю Дженнера.

– Вряд ли ты или кто-нибудь другой сможет мне помешать, если у меня возникнет подобное желание.

– Тогда вы рискуете потревожить его дух, который не успокоится, пока не закончит дело.

– Дух? – Сент-Винсент бросил на него недоверчивый взгляд. – Господи! Ты это серьезно?

– Я цыган, – ответил Кэм, пожав плечами. – И, естественно, верю в духов.

– Если ты и цыган, то только наполовину. И это дает мне основания полагать, что по крайней мере твоя вторая половина обладает здравым смыслом.

– Вторая половина ирландская, – соо6щил Кэм извиняющимся тоном.

– Господи! – снова сказал Сент-Винсент и двинулся прочь, качая головой.

Учитывая хлопоты, связанные с организацией похорон, наведением порядка в клубе и плачевным состоянием здания, которое требовало срочного ремонта, у Себастьяна, казалось, не должно было оставаться времени, чтобы уделять внимание Эви. Однако она вскоре поняла, что он постоянно справляется у горничных, как она спала, что ела и чем занимается. Узнав, что она пропустила обед, Себастьян отправил наверх поднос с ужином, сопроводив его строгой запиской:

«Миледи,

через час япроверю состояние этого подноса. Если нанем хоть что-нибудь останется, ялично заставлю вас съесть все, допоследней крошки.

Приятного аппетита.

С.».

К удовлетворению Себастьяна, Эви подчинялась его указаниям, правда, не без раздражения. Она подозревала, что его поведение продиктовано не столько заботой о ней, сколько желанием контролировать ее жизнь. Но потом Себастьян сделал нечто действительно необходимое, заплатив портнихе вдвое больше обычного за три траурных платья, которые были сшиты для Эви с поразительной скоростью. К несчастью, выбор ткани оказался совершенно неподходящим.

В течение первого года траура женщинам полагалось носить только креп, тусклую и жесткую материю, сотканную из просмоленных нитей. Мало того что креп не отличался красотой, он легко воспламенялся, садился от стирки и буквально расползался под дождем. Себастьян же заказал одно платье из роскошного черного бархата, другое из мягкой перкали, а третье из кашемира.

– Я не могу это носить, – озабоченно сказала Эви, поглаживая рукой складки ткани. Она положила платья на постель, где они лежали пышными охапками, словно полуночные цветы.

Себастьян сам принес платья наверх, как только их доставили в клуб. Он стоял в углу кровати, прислонившись к массивной резной колонне. Не считая белоснежной рубашки и галстука, он был одет во все черное с головы до ног. Как и следовало ожидать, в строгом костюме, являвшем экзотический контраст с его золотистой кожей и волосами, он выглядел поразительно красивым. Не в первый раз Эви задалась вопросом, может ли мужчина с такой потрясающей внешностью обладать приятным характером, – ведь его, вне всякого сомнения, баловали с младенчества.

– Чем тебя не устраивают эти платья? – поинтересовался Себастьян, взглянув на ворох одежды на кровати. – Они ведь черные, не так ли?

– Да, но они не из крепа.

– Тебе нравится креп? – изумился он.

– Конечно, нет, никому не нравится. Но если люди увидят, что я ношу что-нибудь другое, пойдут пересуды.

Себастьян приподнял бровь.

– Эви, – сухо сказал он, – Ты сбежала из дома вопреки воле своих родственников, вышла замуж за известного распутника и живешь в игорном клубе. По-твоему, это не вызовет пересудов?

Эви бросила неуверенный взгляд на платье, которое было на ней надето, – одно из трех, что она захватила с собой, сбежав от Мейбриков. Хотя горничные сделали все возможное, чтобы привести его в порядок, коричневая шерсть была безнадежно испорчена во время путешествия. К тому же она раздражала кожу. Было бы совсем неплохо переодеться во что-нибудь мягкое и чистое. Протянув руку к складкам черного бархата, она осторожно погладила его кончиками пальцев, оставляя блестящие полоски на мягком ворсе.

– Пора бы тебе научиться не обращать внимания на то, что говорят люди, – сказал Себастьян. Он подошел ближе и остановился у нее за спиной, заставив ее вздрогнуть. – Так гораздо легче жить. – Внезапно в его голосе появились веселые нотки. – К тому же, если слухи о других часто правдивы, слухи о тебе самом – всегда ложь.

Эви нервно напряглась, когда его пальцы принялись за застежку на ее коричневом платье.

– Что ты делаешь?

– Помогаю тебе переодеться.

– Я не хочу. Не сейчас. О... пожалуйста, не надо!

Но Себастьян обхватил ее рукой, чтобы удержать на месте, продолжая расстегивать пуговицы. Решив, что лучше уступить, чем участвовать в недостойной борьбе, Эви замерла. Лицо ее горело, кожа покрылась мурашками.

– Я п-предпочла бы, чтобы ты обращался со мной менее бесцеремонно!

– Слово «бесцеремонность» предполагает безразличие, – отозвался он, стаскивая платье с ее бедер, пока оно не упало на пол. – А то, что я испытываю к тебе, не имеет ничего общего с безразличием.

• Предыдущая
• 24/60
• Следующая