Ангел севера - Клейпас Лиза - Страница 53

• Предыдущая
• 53/75
• Следующая

– Я хочу тебя кое о чем попросить, – сказала она.

– Давай проси.

– Только заранее обещай мне, что не откажешь и разрешишь сделать все, что я хочу. И постараешься спокойно меня выслушать.

– Проси, – прорычал он с деланным нетерпением.

Тася набрала в грудь побольше воздуха.

– Я хочу написать матери, – без обиняков объявила она. – Я хочу успокоить ее, она должна знать, что я в безопасности и счастлива. Тогда ни она, ни я не будем беспокоиться. Знаю, она обо мне тревожится, а это вредно для ее здоровья. Я каждый день о ней думаю. Я не напишу ей ничего, что бы выдало мое нынешнее положение, не упомяну ни чьих-либо имен, ни адреса, где живу. Но мне просто необходимо это сделать. Ты должен понять, как много это для меня значит.

Какое– то время Люк молчал, потом невыразительно проговорил:

– Я понимаю.

Глаза ее засияли счастьем.

– Значит, ты позволишь мне написать ей?

– Нет.

Прежде чем он успел объяснить причину, Тася спрыгнула и, сев рядом, уставилась на него мрачно и решительно.

– Я не просила у тебя разрешения. Я просто пыталась проявить учтивость. И вообще, не тебе решать, писать мне письмо или не писать. Это моя мать, и зависит от этого только моя безопасность.

– А еще ты моя жена.

– Я уже давно сама решаю, какой риск возможен и необходим. А ты пытаешься отказать мне в том, что я просто должна сделать.

– Ты помнишь, что я говорил тебе насчет контактов с твоей семьей? И сама знаешь причины, почему этого нельзя делать.

– Мы можем положиться на мою мать, она никому ничего не скажет.

– Неужели? – холодно спросил он. – Тогда почему же ты не доверилась ей и не рассказала, что твоя смерть инсценирована? Почему Кирилл настаивал, чтобы это держалось в секрете от нее?

Тася замолчала, только яростно сверкнула на него глазами. Спорить с этими доводами она не могла, но ограничение независимости ее взбесило. Ей была нужна хоть какая-то, хоть тонкая связь с миром, который она покинула. Временами ей казалось, что она просто не существует, она была полностью отрезана от всего, чем была, что знала и делала в прошлом. Словно старое ее существование, прошлое "я" и в самом деле умерло. Никто не мог по-настоящему понять всю ее растерянность: ощущения счастья и потери нераздельно смешались в ее душе. Муж сочувствовал ей, но не уступал.

Его решение было окончательным.

– Ты не можешь помешать мне поступать так, как я решила, – мятежно возразила она. – Если только не будешь держать под надзором ежеминутно. – Тася понимала, что ее негодование было несправедливым, но она не могла удержаться и не хотела уступить ему. – Я могу добиться аннулирования нашего брака!

Внезапно он крепко схватил ее за руку и рванул к себе.

Она оказалась прижатой к мужскому телу, напряженному от бешенства.

– Ты дала клятву перед Богом быть моей женой, – проговорил он сквозь стиснутые зубы. – А это значит больше, чем все другие законы, писаные и неписаные. Это духовное соглашение ты не можешь так просто нарушить – это все равно что хладнокровно убить человека.

– Если ты так думаешь, то, значит, ты меня не знаешь, – сверкая глазами, объявила Тася. Она вырвала у него свою руку, причем ей пришлось приложить все силы, чтобы он ее отпустил. После этого она поспешила покинуть сад и укрыться в уединении дома.

За ужином они не обменялись ни словом. Тася и Люк сидели в столовой, отделанной желтым итальянским мрамором. Потолок шестнадцатого века был расписан мифологическими картинами, венецианскую мебель украшала тонкая резьба. Хотя все блюда, как всегда, были очень вкусны, Тася с трудом проглотила несколько кусочков. Из-за продолжающегося молчания нервы натянулись, как струны.

Обычно время ужина было у нее самым любимым. Люк развлекал ее историями о местах, где бывал, и о людях, которых встречал. Он уговаривал ее рассказать о жизни в России.

Иногда они обсуждали какой-нибудь вопрос, иногда несли чепуху и флиртовали. Однажды вечером Тася почти весь ужин просидела у него на коленях и учила его русскому, называя на родном языке блюда, которыми по ложечке, по кусочку кормила его.

– Яб-ло-ко, – старательно выговаривала она, поднося ломтик к его рту. – Гри-бы. У вас их называют «шампиньоны». А это ры-ба. – Она смеялась над его произношением и качала головой. – Вы, англичане, "р" говорите где-то в глубине рта, вот оно у вас и получается как рычание. Произноси его так, чтоб звук упирался в зубы, – «р-р-р».

– Ры-ба, – послушно повторял он, вызывая очередной взрыв ее смеха.

– Выпей вина, может, оно немножко расслабит твой язык. – Она поднесла стакан белого вина к его губам. – Это бе-ло-е ви-но. Выговаривай слова в передней части рта, у самых зубов. Чтобы хорошо говорить по-русски, представь, что ты выплевываешь свои зубы. И губы делай покруглее, вот так. – Она попыталась пальчиками придать им нужную форму в то время, когда он произносил слова, и оба покатывались со смеху, так что она чуть не свалилась с его коленей.

– Скажи мне, как по-русски «целоваться», – продолжал он, снова привлекая ее к себе.

– По-це-луй. – Она обвила его руками за шею и крепко прижалась к его губам.

Как хотелось Тасе повторить сейчас один из тех вечеров!

Уже несколько часов прошло с начатого ею спора. Она осознавала, что была несправедлива к нему. Даже не могла понять, что вызвало эту вспышку. Слова извинения трепетали на ее губах, но гордость не давала ей произнести их вслух.

Тем более что любящий ее муж куда-то исчез, а вместо него напротив сидел равнодушный незнакомец, холодно-безразличный и не проронивший ни слова за весь вечер.

Страдания Таси усиливались с каждой минутой. Она выпила три бокала красного вина, пытаясь хоть немного смягчить свою грусть, и наконец, извинившись, неровной походкой одна направилась в спальню. Отпустив горничную, она кое-как стащила с себя одежду, бросила ее на пол и нагая забралась в постель. От вина в голове стоял туман. Она провалилась в тяжелый сон и не пошевелилась, когда в середине ночи почувствовала, как прогнулся матрас под телом Люка.

Сны поглотили ее, затянули в черно-красное марево.

Она в церкви, вокруг горящие свечи, воздух наполнен сладковатым запахом курящегося ладана. Она не может дышать и, хватаясь за горло, опускается на пол.

Поднимает глаза к золотому сиянию иконостаса. «Боже, пожалуйста, пожалуйста, помоги мне…» Жалостливые лики икон расплываются, она чувствует, как ее поднимают и кладут в узкий ящик. Хватаясь за его бортики, она старается выбраться из него, но над ней возникает золотое лицо Николая Ангеловского. Своими волчьими желтыми и пустыми глазами он наблюдает за ее попытками, и зубы его оскалены в злобной ухмылке.

«Ты никогда отсюда не выберешься», – с издевкой говорит он и захлопывает крышку гроба. Стук молотка грохочет в ушах. Он заколачивает гроб гвоздями. Тася рыдает, бьется…, и наконец заставляет голос подчиниться, закричать.

– Люк! Люк…

Он потряс ее за плечо, разбудил, склонился над мечущимся телом.

– Я здесь, – повторял он снова и снова, но она, вцепившись в него, задыхалась в рыданиях. – Тася, я здесь.

– Помоги мне…

– Все хорошо. Ты в безопасности.

Кошмар медленно покидал ее. Сотрясаясь отчаянной дрожью, Тася уткнулась ему в грудь залитым слезами лицом.

Никогда она не чувствовала себя такой глупой и напуганной.

– Николай, – с трудом выговорила она. – Он положил меня в гроб. Я…, я не могла выбраться.

Люк сел на постели и, взяв ее на руки, стал укачивать, как ребенка. В темноте она не могла ничего толком разглядеть, но его крепкие руки защищали ее, его низкий голос успокаивал:

– Это был просто сон. Николай далеко, а ты в безопасности, в моих объятиях.

– Он найдет меня. Он увезет меня в Россию.

Люк продолжал медленно укачивать ее.

– Милая моя, сладкая девочка, – шептал он. – Никто тебя не сможет отобрать у меня.

• Предыдущая
• 53/75
• Следующая