Волчица и пряности (ЛП) - Хасэкура Исуна - Страница 11

Но если бы он это сказал, то высыпал бы соль на раненую гордость девушки.

— Если будет возможность, загляни сюда вместе с ней, — сказала разносчица.

— Хорошо, — ответил Лоуренс на полном серьезе.

Разговор этой девушки с Хоро получился бы очень интересным, хотя для Лоуренса как наблюдателя он мог закончиться чем-нибудь ужасным.

— Что ж, секундочку подожди. Я принесу твою еду.

— Благодарю.

Девушка исчезла в кухне, подол ее юбки вновь порхал у нее за спиной.

Лоуренс проводил ее глазами, поднеся к губам чашку грушевого вина.

Даже посторонним видно, вдруг осознал он, насколько Хоро ему дорога.

Держа горячий матерчатый сверток с мясом хвоста рыбозверя, Лоуренс направился по широкой улице, проходящей вдоль порта, чтобы еще разок взглянуть на пришвартованные суда.

Да, с учетом новых сведений, полученных от разносчицы, суда выглядели немножко по-другому.

Присматриваясь, Лоуренс видел солому и пеньковую ткань, которой были накрыты громоздящиеся на судах грузы; многие лодки были накрепко пришвартованы к причалам, как будто отплывать в ближайшее время не собирались. Некоторые, конечно, просто пережидали в городе зиму, но таких было, пожалуй, многовато, чтобы это могло быть единственным объяснением. Говоря навскидку — эти лодки были загружены мехами или материалами для работы с ними.

Через Реноз проходило достаточно много мехов, чтобы он заслуженно именовался «городом дерева и меха».

Будучи простым бродячим торговцем, Лоуренс не мог точно оценить общее количество мехов, проходивших через город; но если торговец приобретет одну-единственную бочку поясной высоты с беличьими шкурками, это уже будет три с половиной — четыре тысячи шкурок. Подобные бочки здесь использовались сплошь и рядом — от осознания этого Лоуренс едва не лишился чувств.

Как же ударит по городу полный запрет торговли мехами!

Но Лоуренс вполне понимал стремление Реноза получить как можно больше денег, а также тот простой факт, что иностранные торговцы, покупающие лишь необработанные шкуры, а не одежду, оставляли не у дел многих городских ремесленников. Известно ведь, что в любой области торговли предметы, созданные из «сырых», необработанных материалов приносили гораздо большую прибыль, нежели сами эти материалы.

Однако с отменой северной экспедиции поток людей с юга иссяк, а значит, нет никакой уверенности, что эти товары удастся обратить в звонкую монету.

Если отложить в сторону качество шкур и их дубления — есть множество городов, где скорняжное мастерство куда выше, чем в Ренозе. Купить здесь одежду, которая при обычных обстоятельствах распродалась бы с легкостью, и переправить ее в другой город, заплатив вдобавок за перевозку, было бы весьма и весьма непросто.

Лоуренсу казалось, что для города было бы лучше решить все-таки продавать шкуры ожидающим торговцам, пусть даже для этого придется преодолеть сопротивление ремесленников.

По крайней мере так город заработает на шкурах хоть какие-то деньги. Все-таки столь большое число торговцев собралось в Ренозе благодаря общеизвестному высокому качеству здешних мехов. За эти меха дали бы вполне достойную цену.

Но разносчица сказала, что Совет Пятидесяти намеревается запретить торговлю мехами.

Это оставляло очень немного возможностей.

Изначально странным выглядело то, что торговцы стояли лагерем за пределами города.

Торговец с удовольствием поучаствовал бы в разорении ближнего своего, если бы решил, что это принесет ему прибыль; но чтобы большая группа торговцев собралась вместе и просто терпеливо ждала — такого и помыслить было нельзя.

Совершенно ясно было, что тут действует еще какая-то сила.

Что это за сила, Лоуренс понятия не имел; может, гигантская гильдия скорняков из какого-нибудь заморского города, знаменитого своими одеждами, а может, крупный торговый дом, стремящийся наложить руку на всю торговлю мехами.

В любом случае это была организация, обладающая колоссальной властью.

И люди, правящие Ренозом, это знают, понял Лоуренс, входя в порт и углубляясь в портовую суету и сумятицу.

Торговцы за городом, несомненно, выдвигали свои аргументы.

«Вам придется туго, если вы не сможете продать свои меха, — говорили они. — Хотите, мы их у вас купим? Хотя, разумеется, это не избавит вас от проблем навсегда. Хотите, мы придем и на следующий год, и через год?»

Если Реноз это проглотит, он станет не более чем перевалочным пунктом — местом, куда меха свозят, а затем отправляют дальше. А потом рано или поздно и сосредоточение мехов переедет куда-нибудь еще.

Однако горожане не стали просто отсылать торговцев прочь, и явно не только из-за сопротивления ремесленников.

Проблема затрагивает не только город; она касается и аристократов, связанных с этим городом. А когда торговая проблема становится политической, количество денег, потребное для ее решения, возрастает в тысячи раз, если не в десятки тысяч.

Начинается битва титанов, в которой надежды и чаяния отдельных торговцев не стоят вообще ничего.

Лоуренс поскреб бородку.

— Здесь должно быть просто невероятно много денег, — сказал он самому себе. Давненько он не разговаривал сам с собой, и это было очень приятно — все равно что снять ботинки, которые носил неделю без перерыва.

Чем больше денег в игре, тем жирнее останутся крошки.

А алхимия торговца позволяет ему обращать запутанные взаимоотношения между людьми и товарами в родник, из которого струей текут деньги.

Перед глазами Лоуренса, точно въяве, встал лист пожелтевшего пергамента.

На этом листе он принялся мысленно рисовать план за планом, что ему делать в этой обстановке, сложившейся вокруг мехов, и постепенно лист превратился в карту сокровищ.

Так где же зарыто сокровище?

Когда он задал себе этот вопрос и облизал губы, его левая рука открыла дверь комнаты на постоялом дворе.

— …

Лоуренс почти не помнил, когда он успел пройти весь путь от порта до постоялого двора; но не поэтому он встал столбом.

Хоро, судя по всему, взбодрившаяся после сна, расчесывала хвост, но, едва завидев Лоуренса, тут же спрятала его за спину.

— …Что случилось? — спросил Лоуренс, выдержав настороженный взгляд протрезвевшей Хоро.

— Я этого не потерплю, — заявила она.

— Э?

— Я не потерплю, чтобы мой хвост продали, — сказала Хоро, и кончик хвоста высунулся у нее из-за спины, точно застенчивая юная дева, выглядывающая из-за дерева. Высунувшись, хвост тотчас спрятался обратно.

Конечно, Лоуренс понял.

Его лицом овладело его торговое «я».

— Я не охотник, — улыбнувшись и пожав плечами, Лоуренс вошел в комнату, закрыл за собой дверь и подошел к столу.

— Да неужели? У тебя сейчас был такой вид, как будто ты готов продать все, до чего дотянешься, — Хоро кинула быстрый взгляд на сверток в руках у Лоуренса и сразу вернулась обратно к его лицу.

— Да, конечно, я ведь торговец. Я покупаю у одного человека и продаю другому. Это основной принцип.

Все торговцы алкали денег; но когда торговец забывал, какой именно он торговец, его алчность срывалась с цепи. Когда это случалось, такие понятия, как «доверие» и «этика», просто переставали существовать.

Алчность заслоняла собой все.

— Так что нет, я не отберу у тебя твой хвост. Хотя если, когда придет лето, ты решишь состричь часть своей шерсти, я с превеликим удовольствием ее возьму и продам, — сказал Лоуренс, прислонившись к столу.

По-прежнему сидя на кровати, Хоро по-детски показала Лоуренсу язык и снова взяла хвост в руки.

Что до Лоуренса, ему было совершенно неинтересно смотреть на хвост Хоро без шерсти.

— Пфф. А это у тебя что? — поинтересовалась Хоро, глядя на сверток в руке у Лоуренса и выкусывая что-то из хвоста.

— Это? Это… ах да. Если ты по одному лишь запаху скажешь, из какой части тела какого зверя это мясо, я тебе на ужин куплю столько вкусной еды, сколько ты попросишь.