Неугомонный - Манкелль Хеннинг - Страница 42

• Предыдущая
• 42/103
• Следующая

— Плохое настроение?

— Брюки промокли.

Нюберг кивнул и с обычной для него смесью бодрости и мрачности сказал:

— Прекрасно понимаю, что ты имеешь в виду. Мы все готовы терпеть промокшие ноги. Но не промокшие брюки. Это ведь вроде как обмочиться. Возникает приятное, но очень недолгое ощущение тепла.

Из кабинета Валландер позвонил Иттербергу, но тот куда-то отлучился и не оставил сообщения, когда будет. По мобильнику он тоже не отвечал. Валландер решил сходить за кофе и в коридоре столкнулся с Мартинссоном, который собрался на воздух, подышать. Они вместе вышли во двор, сели на лавочку. Мартинссон рассказал про убийцу-поджигателя, которого еще не поймали.

— На этот-то раз мы его возьмем? — спросил Валландер.

— Мы всегда его берем, — отозвался Мартинссон. — Вопрос в том, сумеем ли мы его засадить. Но сейчас у меня есть надежный свидетель. Так что вполне возможно, удастся упрятать его за решетку.

Они вернулись, разошлись по кабинетам. Валландер еще несколько часов занимался текущими делами. Потом поехал домой, так и не добравшись до Иттерберга. Но записал самые важные пункты на листке и намеревался вечером его разыскать. Дело об исчезновении ведет Иттерберг. И Валландер обязан предоставить ему материалы, которыми располагает, — черный скоросшиватель и стальной цилиндр. Пусть он и делает надлежащие и возможные выводы. Сам Валландер к расследованию касательства не имеет, он не дознаватель, он просто отец своей дочери и ввязался во все это лишь оттого, что ему не по душе бесследное исчезновение ее будущего свекра и свекрови. Теперь пора подумать о летнем празднике, а там и об отпуске.

Но получилось иначе. Когда он подъехал к дому, во дворе стояла чужая машина, нещадно заезженный «форд» с проржавевшими дверцами. Валландер машину не узнал. Минуту-другую постоял, прикидывая, чья бы это могла быть, потом вошел во двор. В одном из белых деревянных кресел, как раз в том, где он уснул накануне вечером, сидела женщина.

На столе перед нею стояла откупоренная бутылка вина. Бокала Валландер не обнаружил.

Раздосадованный, он подошел к ней и поздоровался.

Это была Мона, его бывшая жена. Последний раз они мельком виделись много лет назад, когда Линда закончила Полицейскую академию. Потом лишь изредка коротко говорили по телефону, и всё.

Поздно вечером, когда Мона уснула в спальне, а он — как первый гость — постелил себе в комнате для гостей, на душе у него было прескверно. Настроение у Моны все время менялось, случилось даже несколько сентиментальных и злых вспышек, которые он с трудом утихомирил. Еще до его возвращения домой Мона успела крепко выпить. Когда встала, чтобы обнять его, она пошатнулась и чуть не упала, но в последнюю секунду он ее подхватил. Валландер заметил, что она напряжена и нервничает и что макияж у нее слишком броский. Девушка, с которой он сорок лет назад познакомился и в которую влюбился, хотя бы не красилась, в этом ей не было нужды.

Нынче вечером Мона приехала оттого, что ее оскорбили, нанесли ей такую обиду, что утешение она могла найти только у него. Валландер сел рядом с ней в садовое кресло, над головой летали ласточки, и его охватило странное ощущение, будто вернулось давно ушедшее время. Вот сейчас откуда-нибудь вприпрыжку прибежит пятилетняя Линда, потребует внимания. Но едва он успел неловко поздороваться, как Мона судорожно разрыдалась. Он смутился. Так было в последний напряженный период их совместной жизни. В ту пору он долго принимал ее эмоциональные вспышки за чистую монету. А она все больше превращалась в этакую лицедейку на подмостках их брака. И отвела себе роль, для которой вообще-то не годилась. Способности ее лежали не в плане трагического и, пожалуй, не в плане комического, скорее уж в плане совершенно нормального, где резкие перепады чувств неуместны. Теперь же она опять сидела здесь и рыдала, а Валландер сообразил только принести ей рулон туалетной бумаги, чтобы утирать слезы. Немного погодя она перестала рыдать, попросила прощения, однако говорила с трудом, язык заплетался. Жаль, Линды нет, подумал он, она обращалась с Моной совсем иначе.

Вместе с тем он испытывал и другое чувство, в котором не хотел себе признаться, но его запретные волны наплывали и снова откатывались. Желание взять Мону за руку и отвести в спальню. Ее присутствие возбуждало его, и он мог бы рискнуть. Но, разумеется, ничего не предпринял. Она шаткой походкой отошла к собачьему загону, где в ожидании скакал Юсси. Валландер зашагал следом, скорее телохранитель, чем спутник, готовый подхватить ее, если она не устоит на ногах. Интерес к собаке быстро пропал, и они вошли в дом, потому что Мона озябла. Она ходила по комнатам, просила показать все-все,как она подчеркнула, будто находилась в галерее. Он устроил все просто роскошно,нет слов, до чего здесь замечательно, зря только он не выбросил ужасный диван, который стоял еще у них в квартире, когда они были женаты. Увидев на комоде их свадебное фото, Мона опять разрыдалась, на сей раз так делано, что ему захотелось вышвырнуть ее за дверь. Но он сдержался, сварил кофе, убрал с глаз подальше бутылку виски и в конце концов усадил Мону за кухонный стол.

Я любил ее больше любой другой женщины в моей жизни, думал Валландер, когда они сидели там с чашками кофе. Даже если я встречу сейчас новую большую любовь, Мона все равно останется самой важной женщиной в моей жизни. Этого не изменить. Вероятно, одна любовь может возместить другую, но старая любовь так и остается навек. Живешь как корабль с двойным днищем — наверно, чтобы не утонуть, если в одном возникнет течь.

Мона выпила кофе и неожиданно стала трезветь. Валландер помнил и это: она часто изображала большее подпитие, чем на самом деле.

— Прости, — сказала она. — Я веду себя ужасно, навязываюсь. Ты хочешь, чтобы я ушла?

— Вовсе нет. Только хочу знать, зачем ты приехала.

— Отчего ты такой неприветливый? Ты ведь не можешь утверждать, что я часто тебя обременяю?

После этого угрожающего выпада Валландер сразу пошел на попятную. Последний год с Моной был непрерывной борьбой, он отчаянно отбивался, не давая затянуть себя в ее мир упреков и угроз. Конечно же она решила, что он и теперь поступает так же, и он знал: она права. Оба они были и преступниками и жертвами в запутанной истории, покончить с которой можно только ударом меча. Развестись, разойтись в разные стороны.

— Рассказывай, — осторожно сказал он. — Почему ты в таком унынии?

Засим последовала долгая, затянутая печальная песнь, этакая грошовая баллада с прямо-таки бесконечным количеством строф, собственная Монина версия «Креста на Идиной могиле» [17]и «Эльвиры Мадиган», [18]подумал Валландер. Год назад она познакомилась с новым мужчиной, этот не был ни рантье, ни гольфистом, в отличие от предшественника, который, как твердо считал Валландер, нажился на финансовых аферах. Он совершенно прозаическим образом трудился в сетевом магазине «ИКА» в Мальмё, по возрасту примерно ровесник Моны, тоже в разводе. Но очень скоро Мона, к своему ужасу, обнаружила, что и у заурядного честного торговца продовольственными товарами могут проявиться психопатические наклонности. Он начал ее контролировать, сыпать завуалированными угрозами, а в конце концов прибег к прямому физическому насилию. Глупо, конечно, но она думала, что это пройдет, что он перестанет ревновать. Однако надежды не сбылись, и теперь она с ним порвала. А поскольку опасалась, что торговец будет ее преследовать, пришла за помощью к бывшему мужу, больше-то не к кому. Словом, ей страшно, потому она и приехала.

Интересно, много ли правды в ее рассказе? — подумал Валландер. Мона не всегда заслуживала доверия, иногда она лгала, вовсе не имея злого умысла. Но в данном случае, пожалуй, можно ей поверить, вдобавок его, разумеется, возмутило, что сожитель избил ее.

• Предыдущая
• 42/103
• Следующая