Портрет Мессии - Смит Крейг - Страница 21

• Предыдущая
• 21/74
• Следующая

Уайтфилд снова улыбнулся, затем поднялся из кресла, давая понять, что встреча закончена.

— Но некоторые все же важнее остальных, Ти-Кей. Намного важнее.

Кесария

Апрель 26 года н. э.

Первые люди появились на горизонте сразу после восхода солнца. Все утро они двигались по пыльной дороге из Иерусалима в Кесарию, вытянувшись длинной неровной цепочкой. Это были не воины: пришли евреи без оружия. Они носили грязно-белые халаты и одеяла через плечо, рядом с одеялом свисал на веревке сосуд из тыквы, по-видимому наполненный водой. Вот и все снаряжение, и за ними, похоже, никаких припасов не везли. Поначалу казалось, что евреи направляются прямо к городским воротам, но они вдруг резко свернули и зашагали вдоль стены, прямо туда, где находился дворец наместника и его супруги. Даже прибыв на место, они продолжали притопывать ногами. К ним присоединялись сотни и тысячи. Все напевно выкрикивали слова на каком-то непонятном Прокуле языке.

— Что они хотят, госпожа? — спросил девичий голосок. Прокула обернулась и увидела одну из наложниц мужа, четырнадцатилетнюю рабыню из Египта, которая, явно нервничая, смотрела в окно на бородатых мужчин.

— Тебе нечего бояться, дитя мое, — мягко ответила Прокула. — У них нет оружия.

В тот вечер за трапезой Пилат принимал послов Ирода Антипы. Они просили наместника почтить своим присутствием в Перее их правителя, который собирался отпраздновать шестидесятилетие. Послы находились в городе вот уже несколько дней, но только сегодня Пилат согласился их принять. Ему совершенно не хотелось посещать Антипу — тот должен первым нанести ему визит. Впрочем, все обстояло не так просто: отцом Антипы был Ирод Великий, водивший дружбу с самим Августом, к тому же ходили слухи, что в прошлом году сын его навещал Тиберия и пробыл в гостях несколько дней. Антипа не подчинялся наместнику Иудеи, но, разумеется, сам Пилат не отчитывался тетрарху в своих действиях. Они были равны, только один являлся солдатом на службе римского императора, а другой — наследным принцем и его союзником.

Пилат отдал должное вину и становился все веселее, хотя до сих пор так и не решил предпринять путешествие в Перею. Послы, не желая возвращаться к Антигге с отказом, осторожно обходили появление десяти тысяч евреев, разбивших лагерь прямо у городских стен, и говорили о прелестях жизни, которыми славился Восток. Упомянули и о том, как спокойно в городе Тивериаде: ни единого случая волнений или возмущений среди местного населения. Намек был прозрачен и ясен: Антипа знал, как обходиться с евреями, а потому может сослужить хорошую службу и стать верным другом и помощником нового, еще неопытного римского наместника.

Пилат проигнорировал эти намеки и ответил вопросом, на который уже знал ответ:

— Вероятно, отсутствие достаточного количества евреев в городе объясняется тем, что построен он был на месте иудейского кладбища?

В этом крылось завуалированное оскорбление, и в ответ главный посланник тоже решил показать зубы.

— Многие вещи оскорбляют наиболее правоверных из них. Порой даже такие с виду незначительные мелочи, как маленькая бронзовая голова.

Пилат небрежно пожал массивными плечами.

— По моему опыту, люди ко всему привыкают. Причем не только евреи! Я сам, проснувшись сегодня утром, вдруг обнаружил, что город мой осажден двумя легионами мужчин, явившихся сюда без припасов и оружия. Видно, решили победить меня, вознося молитвы своему богу.

— Будете говорить с ними, наместник? — спросил один из послов; в голосе звучало неподдельное любопытство.

— Даже не собираюсь. Я лучше подожду, когда их бог заговорит со мной!

Один из послов рассмеялся.

— Что же он должен сказать вам, чтобы вы изменили это свое решение?

Настал черед Пилата смеяться.

Думаю, что кроме землетрясения или молний нечего и ожидать.

— Долго им все равно не протянуть, — заметил один из гостей. — Ни еды, ничего, это просто невозможно.

— А вот я не уверен, — возразил ему другой. — Они самые настоящие фанатики, эти евреи из Иерусалима.

— Пусть себе молятся до тех пор, пока голоса их не станут песком, злобно заметил Пилат. — Императорский штандарт, который я водрузил на прошлой неделе, останется в Иерусалиме, пока жив Тиберий. Может, это не по нраву их пустынному богу, зато это нравится мне!

Послы подняли чаши и выпили за здоровье Понтия Пилата. Закрепляя успех, наместник заявил гостям, что он и его жена сочтут за честь посетить Ирода Антипу и поздравить его с шестидесятилетием.

Самый откровенный из послов воскликнул с воодушевлением:

Вы можете войти в Перею под своими штандартами, наместник! Мы, в отличие от южных соседей, не так чувствительны.

Евреи пробыли под стеной все следующее утро. Толпа оказалась прямо под окнами спальни Прокулы, и Пилат велел подать завтрак туда. Такое случилось впервые за все время, что они состояли в браке.

— Мы должны насладиться этим забавнейшим зрелищем вместе! — весело сказал он Прокуле. — Просто не представляю, отчего я не сделал этого раньше.

С террасы Прокулы, если смотреть на запад, открывался вид на море. Пустыня находилась к югу, а на востоке — горы.

Ожидая, когда принесут еду, Пилат любовался гаванью. Даже в ранний час там царило оживление, и Пилату всегда нравилось наблюдать за этим. Прокула встала так, чтобы видеть и море, и толпу. С севера дул свежий утренний ветерок, но евреям это не помогало. Там, где они расположились, уже палило солнце, и бормотание молитв напоминало жужжание пчел над летними цветками.

— Что они говорят? — спросила Прокула.

Пилат оторвал взгляд от гавани, взглянул на жену.

— Кто говорит, дорогая?

Прокула снова смотрела на евреев.

— Эти люди. Повторяют одно и то же снова и снова. Слова я различаю, но не понимаю, что они значат.

— Не надо, чтобы они видели, что ты смотришь на них, Прокула. Это их распаляет.

— Простите.

— Они уйдут, только когда поймут, что все их молитвы бесполезны.

— Да, конечно. Я это знаю. Мне просто любопытно.

— Они говорят: «Боже, отврати сердце его от камня». Видимо, хотят этим сказать, что у меня каменное сердце.

— И все из-за штандарта в Иерусалиме?

— Храмовым священникам недостает мужества умереть за своего бога на римском кресте, вот они и собрали армию идиотов и послали через всю пустыню. Они молятся своему богу у нас на глазах, думая, что это заставит меня снять маленькую бронзовую головку с центрального портала над входом во дворец Ирода. А вся она размером с твой кулачок, дорогая, не больше. Да они ее толком разглядеть не могут. И жалуются лишь потому, что знают: она там. Так что все это чепуха и ничего больше!

Вечером Прокула снова вышла на террасу, уверяя себя, что хочет полюбоваться закатом. Однако, вспомнив совет мужа, не стала смотреть на толпу молящихся. Как можно находиться под палящим солнцем весь день и твердить одну и ту же фразу тихими голосами? Что они там говорят? Прокула пыталась вспомнить слова мужа. Что-то насчет того, что сердце у него из камня.

Вскоре после переезда на Капри Пилат как-то обедал, будучи в самом благодушном расположении духа, но неожиданно без всякой видимой причины ударил раба, который прислуживал за столом. Прокула никогда прежде не видела мужа в таком состоянии — ярость искажала его лицо. Он поднялся с ложа и начал избивать паренька. Наконец раб распростерся на мраморном полу, истекая кровью. Он потерял сознание и, возможно, даже был при смерти. Пилат распорядился убрать раненого с глаз долой, вернулся на свое место и продолжил беседу нормальным голосом и тоном. Позже, увидев, что гнев мужа утих, Прокула спросила его, что сделал несчастный раб, чтобы заслужить столь жестокое наказание. Пилат ответил: «Он смотрел на тебя дольше, чем позволяли приличия». Когда раб оправился, Пилат приказал его оскопить, а потом продал капитану торгового судна.

Неделями он выглядел абсолютно нормальным рассудительным человеком, точно таким, за которого она выходила замуж. Но временами случался срыв. Власть развращала его, и он отдавался ее соблазнам, демонстрируя столь бурные вспышки гнева, что она дрожала от страха. Первая произошла в Кесарии однажды вечером, когда Прокула отправилась на кухню, чтобы отдать распоряжения насчет трапезы. Позже она услышала встревоженное перешептывание рабынь и поняла — что-то случилось. Прокула вышла и увидела растерзанное тело молодого образованного сирийца — несчастный висел у ворот дворца. В чем же он провинился? Рабыни сказали, что паренек переводил недостаточно быстро и господину это не понравилось.

• Предыдущая
• 21/74
• Следующая