Невеста Коупленда - Филлипс Сьюзен Элизабет - Страница 43
- Предыдущая
- 43/99
- Следующая
Впервые с тех пор как он объявил Констанс о своем намерении устроить бал, чтобы официально представить Ноэль обществу, он пожалел о своем решении. Она была так хороша, что каждый присутствующий мужчина пожелает ее. Если она влюбится в кого-либо из них, то ему некого будет винить, кроме себя.
– Я полагала, что это будет бал, а не похороны. Как вы можете держаться так мрачно, Саймон? Вам не нравится что-то в моей внешности? – Она лукаво улыбнулась, глядя на него из-под густых темных ресниц.
– Маленькая шалунья, – проворчал Саймон. – Ты чертовски хорошо знаешь, что никогда не выглядела прекраснее. По-моему, ты хитростью напрашиваешься на комплимент.
– Вы абсолютно правы, – Ноэль засмеялась и закружилась в грациозном пируэте, алебастровый вихрь на фоне черного мрамора фойе. – Вы видели когда-нибудь, что-либо столь же роскошное, как это платье? В нем и иссохшая как палка старуха смотрелась бы красавицей.
Глаза Саймона на мгновение метнулись к прекрасным грудям, возвышающимся из кружевного гнездышка.
– Никто никогда не спутал бы вас с палкой.
Расстроенная, Констанс наблюдала за ними из дверей бального зала, где она надзирала за последними приготовлениями. Саймон не более устойчив к красоте Ноэль, чем любой другой мужчина. Казалось, что все женщины обречены на то, чтобы отступить на второй план рядом с ней, особенно та, к кому он все также неизменно вежлив, – она сама. Она тосковала по их старым отношениям, по тому, как он ворчал на нее, называл ее Конни.
– Констанс, ты выглядишь великолепно! – воскликнула Ноэль, увидев свою подругу. – Взгляните на нее, Саймон. Ни одна другая женщина в Лондоне, не посмела бы надеть это платье.
Констанс была задрапирована несколькими слоями шелка цвета фуксии. Яркие цвета одеяния должны были бы дисгармонировать с ее огненными локонами, но этого не произошло.
– Вы двое смотритесь как десерт. – Саймон восхищенно рассмеялся. – Малина и Девонширские сливки.
– Поверь, Саймон, я и не предполагала, что ты наделен столь поэтической натурой.
– Знаешь ли, Констанс, каждый кораблестроитель должен быть поэтом в душе. Как иначе он сможет построить красивые суда?
Раздался стук в парадную дверь, и начали прибывать гости. Ноэль стояла рядом с Саймоном почти час, пока он тепло приветствовал каждого, а затем представлял ее. Некоторых она уже встречала, но по большей части это были незнакомцы, желавшие сами рассудить, не преувеличены ли слухи о непревзойденной красоте Дориан Поуп. Было очевидно, из откровенного восхищения на лицах мужчин, что они не сочли молву чрезмерной. Что касается женщин, то те из них, которые были удовлетворены собственной жизнью, тихо желали ей удачи. Иные, скрупулезно ее изучив, и не найдя к чему бы можно было придраться, шушукались друг с другом, что при всей ее красоте, весьма жаль, что ее ославили как чересчур бойкую. Излишне оживленные манеры не подобают столь юной леди.
Бальный зал сверкал. Сотни хрустальных подвесок на трех громадных люстрах заливали светом отполированный пол и позолоченную лепнину. Помещенные в блестящие латунные кадки, комнатные пальмы мягко шелестели на прохладном октябрьском ветерке, веющем из открытых дверей. Их ярко-зеленые листья подчеркивали белизну стен позади них. Диваны без спинки в стиле ампир с парчовой обивкой были продуманно расставлены вдоль стен, приглашая великолепно причесанных и элегантно одетых откинуться на разложенные подушки и болтать, обсуждать и предаваться воспоминаниям в комфорте.
Как только Ноэль вошла в зал, она почувствовала пьянящее возбуждение. Сегодня она будет танцевать, смеяться, веселиться, не думая ни о чем, кроме настоящего. Она чуть не разразилась громким радостным смехом, когда Саймон подхватил ее и закружил в первом танце.
Вечер набирал обороты. Она перелетала из одних мускулистых рук в другие. Мужчины, некоторые известные, другие знаменитые, а третьи ничем ни примечательные, все добивались ее внимания. Она очаровательно улыбалась одному, смеялась над его историями и забывала о нем тот час же, едва другой партнер перехватывал ее. Лишь танцевальные па имели значение. Кровь королей неслась в ее венах. Жизнь вдруг стала замечательной.
Саймон наблюдал за нею. Она была соблазнительницей, Лорелеей [26]заманивающей в ловушку, но не пением, а танцем. Внезапно он поймал себя на мысли, что желает бы забыть, что она жена его сына.
Он подошел к ней, когда лорд Альфред Хаверби взял ее за руку, чтобы повести танцевать.
– Уверен, этот танец обещан мне, Дориан. Не так ли? – спросил Саймон.
Хотя Ноэль знала, что она не делала ничего подобного, она мило извинилась и подошла к Саймону.
– Благодарю за спасение, – прошептала она, как только лорд Хаверби оказался вне пределов слышимости. – Похоже, что его светлость навеселе. От него пахнет портвейном.
– Исключительно в медицинских целях. Его мать противная старая скряга, держит его в ежовых рукавицах. Она все еще называет его Сонни.
Ноэль засмеялась. Затем зазвучала музыка, и она забыла о несчастном лорде Хаверби, едва они с Саймоном начали танцевать. Мелодия была быстрой полькой. С каждым проходом, ее скорость увеличивалась, пока, наконец, темп не стал бешеным. Она кружилась все быстрее и быстрее, комната и гости превратились в размытое пятно. Лица проносились мельком, их черты нельзя было различить. Цвета смешивались друг с другом. Каждый такт отдавался громче, быстрее. Она поворачивалась, она вращалась, она летела. Легче. Стремительней. Выше.
Музыка достигла кульминации громоподобным крещендо, и она и Саймон, выдохшиеся, упали в объятия друг друга. Другие танцоры начали покидать центр зала, но Ноэль и Саймон не двигались. Затем ей показалось, что она почувствовала легкое прикосновение его губ к ее виску. Пораженная, она подняла глаза, но так и не встретилась с его взглядом, поскольку случайно взглянув через его плечо, она обнаружила, что за ними наблюдает лицо, преследовавшее ее в ночных кошмарах так долго!
Если такое возможно, он стал еще красивее, чем она помнила. Его черные как смоль волосы были длиннее, чем раньше, и небрежно взъерошены. Прядь волос спереди непокорно ниспадала на лоб. Его челюсть, квадратная и упрямая, была массивной, мужской. Пока он рассматривал ее, ленивая пренебрежительная усмешка играла в уголках его рта, подчеркивая выступающие скулы. Но дерзкий блеск его глаз заморозил ее. Эти глаза пронизывали насквозь, они могли опалить душу. Узнают ли они в ней ту оборванную карманницу, на которой он женился?
Когда Ноэль оцепенела в его руках, Саймон отпустил ее и проследил направление ее наполненного ужасом взгляда, пока его глаза тоже не остановились на сыне.
– Куин, – сказал он тихо.
Одни посреди бального зала, они втроем представляли собой неподвижную скульптурную композицию, словно время остановилось и они замерли.
Затем неторопливо Куин направился к ним, его небрежно распахнутый фрак открывал элегантный вечерний жилет из черного бархата в рубчик. Он двигался с дикарским самодовольством, напряженный до крайности, а приблизившись, окинул взглядом Ноэль.
Этот дерзкий осмотр запалил пламя гнева в ее крови. Да как он смеет так на нее смотреть!
Каждый нерв, каждый мускул ее стройного тела напряглись, пока ярость вытесняла страх, и удивительный восторг предвкушения захлестнул ее. Будто все что она узнавала, усваивала и выполняла вплоть до настоящего момента должно было подготовить ее к сражению с этим мужчиной.
Уверенность воодушевила ее. Она будет взвешивать каждое слово, каждый взгляд с особой тщательностью. Она обрела оружие, чтобы бороться с ним, и она полна решимости выйти победителем.
Нарочито медленно она вздернула подбородок. Их взгляды сомкнулись, и отдача от этого соединения ощущалась в воздухе.
Он остановился перед ней, а затем неожиданно взял ее руку для поцелуя, в последний момент повернув так, что его губы встретились с мягкой ладошкой.
26
Лорелея – одна из дев Рейна, которые прекрасным пением заманивали мореплавателей на скалы, как сирены в древнегреческой мифологии.
На Рейне есть утес (наверное, самый известный) под названием Лорелей, достигающий высоты 125 метров над уровнем реки. Здесь расположено самое узкое место реки между Швейцарией и Северным морем. Сильное течение и скалистый берег в свое время приводили к тому, что здесь разбивались множество лодок. Само слово происходит от нем. lureln (на местном диалекте — «шептание») и ley («скала»). Таким образом, «Лорелей» когда-то переводилась как «шепчущая скала». Эффект шептания производился водопадом, который существовал в этой местности вплоть до начала XIX века.
Легенду о Лорелее сочинили летом 1802 года немецкие поэты Клеменс Брентано и Иоахим фон Арним, путешествующие по Рейну. А через 20 лет Гейне написал свою "Лорелею" – самое знаменитое стихотворение на немецком языке.
- Предыдущая
- 43/99
- Следующая