Доктор Данилов в роддоме, или Мужикам тут не место - Шляхов Андрей Левонович - Страница 14

• Предыдущая
• 14/58
• Следующая

«К черту всю эту канитель! — думала Ксения Дмитриевна. — Пора и на покой, который мне всю жизнь только снится». Она уже не первый год обещала себе уйти на пенсию, только срок всякий раз отодвигала. Но теперь, кажется, действительно придется уйти – хорошие знакомые из департамента здравоохранения намекнули, что пора.

При всех своих недостатках, хлопотах и тяготах должность главного врача родильного дома – место неплохое, и всегда хватает желающих занять его.

Ксения Дмитриевна была отлично информирована, и она точно знала, что на ее место метит не только Нижегородова, но и все заведующие «профильными» отделениями, кроме разве что Юртаевой, не стремящейся «двигать» карьеру. Ксения Дмитриевна прекрасно понимала происходящее и ни на кого не держала зла – она помнила, как сама когда-то с таким же нетерпением ждала, чтобы ее предшественница ушла на повышение. Чтобы стать главным врачом, ей пришлось «нейтрализовать» двух потенциальных конкурентов. В одном случае помогла жалоба от пациентки, с которой Ксения Дмитриевна тайно провела разъяснительную работу, а в другом – сигнал о кое-каких погрешностях в учете и списании сильнодействующих и наркотических препаратов. Впрочем, об этих поступках главврач не любила вспоминать, зная, что поступила недостойно.

«Хорошо бы до лета доработать». Ксения Дмитриевна не смогла бы объяснить – почему именно до лета, а не до марта или апреля.

— Что-то ты мрачноват в последнее время, — сказала Елена, натирая сыр в тарелку с макаронами.

Данилов от макарон отказался – не хотелось есть. Он достал из холодильника две бутылки с пивом, вопросительно взглянул на Елену и убрал одну из бутылок обратно, сел за стол, свинтил крышечку, поднес горлышко ко рту и сделал большой глоток.

Неприятности?..

Елена обильно полила блюдо кетчупом и позвала:

— Никита! Иди есть.

— А можно, я к себе заберу? — спросил сын, явившись на зов. — А то фильм только…

— Бери, чего уж там, — разрешила Елена и, чтобы не очень баловать чадо, строго предупредила: – Только не перемажь все кетчупом и не забудь тарелку под диваном!

— Никогда и ни за что! — бодро пообещал Никита, хватая вилку.

Салфеткой, которую мать положила рядом с тарелкой, он привычно пренебрег.

Выполнив материнский долг, Елена занялась своим собственным ужином – помыла грейпфрут, очистила его и разделила на дольки. Очередная диета состояла в основном из цитрусовых.

Данилов молча пил пиво. Ему хотелось сменить тему разговора, но он все никак не мог найти подходящей и предпочел наблюдать за Еленой, не говоря ни слова.

— Слышал я, что у Гучкова все в порядке – он продолжает руководить? — наконец спросил Данилов, рассчитывая, что Елена начнет активно делиться скоропомощными новостями и прекратит расспросы.

— Данилов, не морочь мне голову, — поморщилась Елена. — Что произошло? Какое тебе дело до Гучкова и до его порядка? Когда тебя интересовали такие вопросы?

— Так, интересно. — Данилов сделал очередной глоток. — А то все судачат, а я не в теме. Слушай, давно хотел спросить – а вот этот чайничек, в котором ты никогда не завариваешь чай, — это настоящая гжель? Не подделка?

— Настоящая, — подтвердила Елена, отправляя в рот первую дольку грейпфрута. — Подделок не держу. Так, что у нас там с настроением?

— У тебя красивые губы. — Данилов пустил в ход самое действенное оружие. Сейчас он был готов даже к тому, чтобы внимательно выслушать лекцию о сравнительных достоинствах различных губных помад, лишь бы Елена не задавала вопросов.

— А почему только губы?! А классический нос, а огромные зеленые глаза, которые Маша Сойкина со зла назвала болотными? И зубы у меня такие, что не стыдно улыбнуться во весь рот! Дальше развивать тему, или ты все-таки расскажешь, что тебя тяготит?

— Да ничего не тяготит, — поморщился Данилов. — Просто ко всему привыкать надо, а у меня период адаптации затянулся. Хотя обстоятельства обнадеживают – место нормальное, работа нормальная, начальство вменяемое, и мудаков не больше, чем на той же «скорой». Все хорошо, и будет еще лучше. Чему ты улыбаешься?

— Да так, ничему. — Улыбка сразу же исчезла. — Чем больше я тебя узнаю, тем меньше я тебя знаю.

— Это закономерно, — успокоил Данилов. — Сей процесс называется звучным словом «агностицизм». Человек непознаваем, потому что он являет собой модель Вселенной в миниатюре или еще что-то в этом роде. В философии я не силен… Но понимать меня ты, надеюсь, не разучилась?

— Вроде нет.

— Сейчас проверим. Сможешь угадать, чего я сейчас хочу? — прищурился Данилов.

Не говоря ни слова, Елена встала, подошла к холодильнику, достала из него бутылку пива и поставила ее перед Даниловым.

— Угадала?

— Не совсем, — улыбнулся Данилов. — Я хочу феерических любовных безумств, хочу упоительной страсти и бурной взаимности. Я хочу праздника любви в водовороте серых будней.

— Твой пыл меня пугает! — Елена демонстративно отступила на два шага – больше не позволяли размеры кухни. — Экого ты в роддоме нахватался! Даже лексикон расширил – выучил слова «феерический», «упоительный» и «водоворот» и научился красиво их связывать. Скоро небось сонеты на дежурстве начнешь писать?

— Сонеты… — вздохнул Данилов, открывая вторую бутылку. — Сонетами там и не пахнет. Скорее – трагедиями. Сегодня, например, девчонка из окна выбросилась.

— Да ну? — всплеснула руками Елена. — Психоз? Насмерть?

— Непонятно, что с ней было, но насмерть. Ушла из отделения и на запасной лестнице выбросилась в окно. Не спонтанно, а обдуманно и намеренно – на батарею влезла, закрытое окно открыла и вылезла…

— Надо же… — Елена присела на край стола рядом с Даниловым и скрестила руки на груди. — А конфликтов в роддоме у нее не было?

— Нет. Поступила с улицы, молодая, более-менее ухоженная, но по сути – бомжиха. Ни дома, ни документов, ни родственников-приятелей. Родила, немного оклемалась после родов, и вот…

Чтобы немного успокоиться, Данилов сделал несколько мелких глотков из бутылки, а затем продолжил:

— Что показательно – вот выбросилась из окна молодая женщина, ребенок сиротой остался… Я к этому ни с какой стороны не причастен, но грустно мне от подобных новостей становится, даже не грустно, а мрачно. Сразу мысли в голову начинают лезть – почему она так поступила? Что ее заставило? Неужели все было так плохо? Ну, ты понимаешь…

Елена молча кивнула.

— А все остальные… Как будто цветочный горшок из окна выпал. Непричастные радуются, что они тут ни при чем, а причастные думают, как бы им избежать последствий. И всем по большому счету на эту несчастную дуру наплевать. Вот это меня поражает. Хоть бы кто-то один сказал, жаль, мол, девку… или ребенку ее посочувствовал бы… Никто! Невольно начинаю подозревать, что я – сентиментальный идиот.

— Ты добрый, — улыбнулась Елена. — И совсем не идиот.

— Идиоты нередко бывают добрыми, — возразил Данилов. — Об этом еще Достоевский писал. Федор Михайлович. Только меня нельзя назвать добрым… Просто я умею отличать хорошее от плохого. Ты, конечно, можешь посмеяться над моими словами, но на «скорой» все было как-то иначе. Когда я в общаге по балде получил, так меня навещали, мне сочувствовали, кое-кто даже деньгами пытался помочь… Я чувствовал, что вокруг меня – люди! Конечно, люди бывают разными, взять того же Бондаря – ему все трын-трава…

— Ой, я же не рассказала тебе про Бондаря! — вспомнила Елена. — Он подал заявление по собственному. Уходит в мануальные терапевты. Сказал, что устал сутками мотаться на машине по всяким ханыгам, и вообще, пора ему зарабатывать деньги.

— А он разве мануальщик? — удивился Данилов. — Никогда не слышал. А уж Витя не из тех, кто замалчивает свои таланты.

— Да он сам небось себе корочки напечатал на цветном принтере. Чего еще можно ожидать от Бондаря? — пренебрежительно махнула рукой Елена. — Ну и черт с ним. Лично я очень довольна, что он уходит. Воздух на подстанции чище станет и проблем меньше.

• Предыдущая
• 14/58
• Следующая