Последний штрих - Кизис Диана - Страница 16
- Предыдущая
- 16/61
- Следующая
– Напротив: ты единственный коренной лос-анджелесец, кого я знаю.
Это было никакое не свидание, просто мы иногда ужинали вместе. Эти встречи я бы не променяла ни на какие свидания. Мы с Заком частенько трапезничали вдвоем. Первые месяцы после смерти Сесил мы с ним практически не виделись, а потом я получила от него е-мейл с приглашением отобедать в китайском ресторанчике, о котором он собирался написать статью. Я согласилась и, хотя вначале чувствовалась некая скованность (непонятно было, то ли говорить о Сесил, то ли не стоит), получила настоящее удовольствие – чисто платоническое, разумеется. Через неделю он снова со мной связался, и мы полакомились деликатесами, которые подавали на маленьких тарелочках во французском баре на Третьей улице. Теперь Зак звонил мне всякий раз, когда собирался посетить очередной новый ресторан, то есть, можно сказать, мы с ним постоянно поддерживали связь. Зак был со мной очень внимателен и заботлив. Удивительно, но после того как мы пару раз поели вместе, я почувствовала, что стала ближе к Сесил. Словно она исчезла из моей жизни не навеки, а на время.
– Ну-ка попробуй.
Зак протянул мне большой узорчатый бокал темного бургундского вина.
Я послушно пригубила алую жидкость, по вкусу напоминавшую гранатовый сок с горьким шоколадом.
– Неплохо, правда?
– А меня-то чего спрашиваешь? Ты же у нас эксперт.
– Нуда. – Зак откинулся на спинку стула. – Я в этом деле настоящий ас.
Пока он делал заказ – чтобы оценить кухню, нужно было перепробовать почти все меню, – я огляделась вокруг. Ресторан располагался на холме и представлял собой огромный внутренний двор в испанском стиле. На скамейках из тика были разбросаны марокканские подушки, на столах стояли фонарики из цветного стекла, рассеивавшие преломленный свет. Мы сидели в самой дальней части двора, посреди которого возвышался столетний дуб. Разглядывая крону дерева, я чувствовала себя под надежной защитой. Наверняка Сесил оценила бы этот ресторанчик. У меня защемило сердце. «Соберись», – приказала я себе. Ведь сегодня без того грустная дата, а если я раскисну, станет еще хуже.
На столе стояли оливки со специями. Я попробовала одну и предположила, что ресторан должен получить хороший отзыв. На это Зак сказал, что из меня вышел бы неважный дегустатор: разве можно судить о ресторане по одной оливке?
– Ну, что теперь скажешь? – спросила я, после того как к нам подошел шеф и пообещал прислать несколько блюд, приготовленных специально для нас. – Печальная дата. Что ты чувствуешь?
Зак набрал в легкие побольше воздуха, надул щеки и выдохнул.
– Честно говоря, не лучший день в моей жизни. Одна надежда – и он пройдет, быстро ли, медленно ли, как и все прочие дни. Спасибо, что согласилась со мной поужинать.
– Да не за что, – ответила я. Разве я способна бросить его в такой день одного?
– Ты ходил сегодня на кладбище?
Зак сказал, что да, ходил утром. Видеть могилу Секс оказалось тяжелее, чем он думал. Потом он разговаривал с ее родителями по телефону – они ничего, держатся. А теперь, если честно, ему больше всего хочется сделать вид, что все в порядке, ни о чем не думать, кроме ужина, и пораньше завалиться спать.
Я понимала его чувства и поспешила сменить тему.
– Ты сегодня как-то иначе выглядишь, – сказала я.
– Неужели? – Он поманил официанта и жестом попросил подать хлеб.
– На тебе что, новые джинсы?
– Нравятся? Продавщица сказала, что они сзади хорошо подтягивают. – Он пожал плечами. – Понятия не имею, что она имела в виду.
– Она хотела сказать, что в них твоя попа смотрится особенно хорошо.
Зак провел рукой по лицу и смущенно поскреб подбородок. Он оброс щетиной – видно, пару дней не брился, – но ему это даже шло: сейчас он был похож на модель Ральфа Лорена, чей стиль отличает нарочитая небрежность.
– Я начал спать посередине кровати. – Он передернул плечами. – Психолог, к которому меня заставляют ходить, наверняка усмотрит в этом положительную динамику.
– Тебе необходима психологическая помощь, ведь на тебя столько всего обрушилось. – Я снова пригубила вино.
– Знаю. Но все равно тяжело. «Здравствуйте, доктор Бивер. Нет, я пока не вынул из шкафа одежду Сесил. Почему? Да не знаю. А вы, доктор, не знаете почему? Что говорите? Пациент не должен задавать такие вопросы? А почему бы и нет?»
Я сказала Заку, что история с одеждой напомнила мне одно из моих любимых стихотворений. Он попросил его прочитать.
– Что, сейчас? – Я в ужасе замотала головой.
Зак кинул на меня взгляд, который говорил: ну, ты же знаешь, какой сегодня день. Неужели трудно выполнить мою просьбу?
– Что ж, если ты настаиваешь... – Я глубоко вдохнула и заговорила потише, чтобы нас не услышали за соседними столиками. – «Дом так печален, и все в нем остается таким, как прежде, / Он обустроен для удобства тех, кто нас покинул, / Словно надеясь, что они еще вернутся...» Ну и дальше еще что-то. – Я покраснела. – Середину не помню, а заканчивается оно так: «Взгляни на вазу, на ножи и вилки. / На ноты на рояле. На картины».
– Красиво.
– Да что там... Не я же его сочинила. В общем, вот что я хочу сказать. – Я отмахнулась от внезапной тяжести, сгустившейся в воздухе. – Я-то думала, что я одна такая сентиментальная дура: часами могу сидеть, пялиться на фотки, где мы с Брин и Сес вместе, и лить слезы. А оказывается, нас таких двое.
– Воистину союз, заключенный на небесах, – сказал Зак. – За это надо выпить.
Он поднял бокал.
На следующий день у меня был выходной, но вместо того, чтобы валяться в постели, отходить от похмелья и просматривать в Сети последний отчет о системе цветовой калибровки, как мне хотелось бы, я сидела за рулем. Мать прислала мне электронное письмо: сообщала, что хочет, чтобы я забрала кое-какие документы, в которых указано, как распорядиться «домом» в случае ее кончины. Я обещала заехать. Даже не стала напоминать, что она является владелицей никакого не дома, а корпоративной квартиры и что на здоровье ей жаловаться пока не приходится. Спорить было бессмысленно. На свою голову я рассказала ей о чеке, подаренном Сесил, а моя мать, истинная писательница, относилась к жизни, как к роману, и любила проигрывать понравившиеся ей сюжеты. Я достала из перчаточного отделения две таблетки аспирина и проглотила их, не запивая. Интересно, смогу ли я выдержать предстоящие несколько часов и не сойти с ума?
В семидесятые годы Елена Холтц написала книгу, представлявшую собой нечто среднее между эротическим романом «Страх перед полетами» и комедийным шоу Мэри Тайлер-Мур. В ней рассказывалось о молодой замужней женщине, которая бросает вызов католическим принципам, в которых она воспитывалась, старомодным родителям и скучному в сексуальном плане мужу. Она сбегает из Нью-Йорка в Калифорнию, а именно в городок Беркли, колет наркотики, занимается сексом, получает развод и пишет бестселлер. Роман включал в себя сомнительный эпизод с приемом наркотика мескалин в Мексике, а также описание орального секса и прочих немыслимых оргий с кубинским возлюбленным по имени Анхел Сервера – революционером, изгнанником, женоненавистником и сексуальной машиной. Ясное дело, роман носил автобиографический характер. Тираж его превысил полмиллиона. Книга была переведена на разные языки – о существовании некоторых из них я даже не подозревала. Теперь мать пописывала статьи для женских журналов и время от времени читала лекции, получая за это приличные деньги. Нынешние студентки, если им верить, читали ее книгу «из феминистских принципов». Но взгляды моей матери давно устарели и казались смешными в современном мире, где ученицу старших классов, заделавшуюся лесбиянкой, считали не по годам развитой девочкой. Я подозревала, что ее читают главным образом из-за жарких эротических игр главной героини с Анхелом. В тринадцать лет я украдкой читала эти сцены, спрятавшись под кроватью, и испытывала при этом постыдное возбуждение. Поднимаясь в лифте на четырнадцатый этаж, я представила, что сказала бы на это доктор Бивер, и усмехнулась.
- Предыдущая
- 16/61
- Следующая
