Песня моряка - Кизи Кен Элтон - Страница 31
- Предыдущая
- 31/125
- Следующая
Пролив Принца Вильяма мелькнул слева в иллюминаторе, выглядя с этой высоты вполне жизнеспособным. Единственное свидетельство недуга заключалось в малом количестве кораблей: в когда-то богатейшем рыболовном районе виднелось всего несколько краболовных судов, пара судов для ярусного лова и несколько карбасов с жаберными сетями. Едва можно было насчитать дюжину. Это при том, что стоял високосный год. Было замечено, что богатые путины стали приходиться на високосные годы после разлива нефти в восемьдесят девятом, хотя в последнее время, несмотря на удвоенные усилия инкубаторных станций, уловы неукоснительно уменьшались. Даже танкеров было не очень много. Теперь голландцы предпочитали ездить за нефтью к скважине более длинным, но и более безопасным путем через Берингов пролив, так как трубопровод в Вальдез, несмотря на прошедшие годы, все еще считался ненадежным. Уже в течение десяти лет не было никаких задокументированных свидетельств о бандитских нападениях, но когда-то произвол здесь свирепствовал вовсю, и нефтяные магнаты продолжали подозрительно относиться к Принцу Вильяму. Случалось, что бандиты нападали даже на заходящие в пролив танкеры — обычно небольшие, у которых можно было заблокировать компьютеры, но нескольких нефтяных магнатов им удалось таким образом парализовать. В ответ начали загружать пластиковой взрывчаткой беспилотные катера и направлять их к месту столкновений. Типа: вы нас, мы вас.
Айк знал, что все эти боевые действия отнюдь не являлись результатом его жажды мести, — они происходили и до него. Однако следовало признать, что он придал им идейную направленность и стал их знаменем. Именно он создал эмблему Бакатча, даже не подозревая, что она станет настолько универсальной, что займет третье место по популярности на всем земном шаре — черный мазок в центре желто-красной мишени. Она начала появляться в виде граффити на опорах скоростных шоссе, потом на майках и наклейках и, наконец, даже на воздушных шариках. Иногда на фоне черной кляксы белым выводилось слово «Бакатча», но затем его убрали, так как в нем исчезла необходимость. Как исчезла необходимость в словах «стоп» и «поворот» на шестиугольных дорожных знаках.
Айк не мог вспомнить, чтобы сам когда-нибудь писал это слово. Для этого не было ни времени, ни места. Мишени были изображены на бизнес-карточках компании, на которую он работал: кружочки плотной бумаги были покрыты концентрическими желтыми и красными кругами, а в центре синим было обозначено название компании: «Воздушное опрыскивание Мишень. Тел. 1-800-AIR-SHOT». Черная клякса как раз и была поставлена на этот текст. Может, он и написал «Бакатча» на нескольких карточках, но вспомнить не мог. Как бы там ни было этого оказалось достаточно. Пресса подхватила это слово, и оно навсегда слилось с эмблемой мишени. Теперь ее можно было встретить во всех современных иллюстрированных словарях — иногда на букву «С» — «Соллес», иногда — «Б» — «Бакатча», иногда «Э» — «Экотерроризм». А чаще на все три сразу.
Он совершенно не стремился к этому. Он со своей стороны палец о палец не ударил и ничего не готовил исподтишка. Если не считать странного тления, которое пожирало его почти в течение целого года, так тлеет запал перед взрывом. Да, почти целый год. Взрыв произошел за два дня до того воскресенья, в которое маленькой Айрин должен был исполниться год. Стоял полдень пятницы. Айк обналичил свой чек в банке и ехал домой. Он смылся пораньше на случай, если кто-нибудь из врачей захочет с ним поговорить. На полях в колеблющихся волнах зноя все еще виднелись рабочие. Рядом с ними, раскинув стрелы кранов в обе стороны, медленно двигались уборочные машины. Айк видел кровавые ленты спелых помидоров, поднимавшиеся сначала вверх на рифленых полосах транспортеров, а потом растекавшиеся лужицами по упаковочным ящикам. Когда уборочная машина достигала границы поля, ящики сгружались на платформу грузовика, а огромные паукообразные механизмы разворачивались и снова начинали свое медленное шествие в противоположную сторону. За один проход такая машина охватывала двадцать рядов и тащила за собой по тридцать эмигрантов — по одному человеку на каждый ряд плюс десять сортировщиков и укладчиков посередине. Сбором помидоров занимались мужчины, а сортировкой и укладкой в основном женщины и дети. Шофером же всегда был профсоюзный гринго. Он восседал в застекленной кабине с кондиционером и наблюдал за уборкой урожая, то ускоряя движение, то замедляя его в зависимости от качества участка. Опытный водитель мог увеличить ежедневную выработку до двадцати процентов.
«Ле Барон» Айка, затормозивший под мимозой, разбудил пикетчика Карлоса Браво, дремавшего на качелях в тени крыльца. В обязанности последнего входило всячески надоедать Айку. Предполагалось, что он должен маршировать перед домом Соллесов, протестуя против сельскохозяйственной политики в целом и министерства сельского хозяйства в частности. Но поскольку Айк большую часть дня работал, а Джина уезжала либо в больницу, либо к своей сестре в Макфарланд, особенно надоедать было некому. Поэтому Айк посоветовал Карлосу отдыхать в теньке.
Карлос слез с качелей и, размахивая своим лозунгом, двинулся неуверенной походкой к Айку, пока тот загонял машину под навес, который они выстроили вдвоем год назад за одни выходные, еще До того, как началось пикетирование. Они были старыми партнерами по покеру и продолжали играть каждую среду. Именно поэтому Карлосу и дали такое поручение. Карлос был активным членом профсоюза сельскохозяйственных рабочих уже более полувека, и его здоровье оставляло желать лучшего. Его постоянно мучали одышка и головокружение. Особенно часто это случалось, когда возникали конфликтные ситуации. Поэтому он и предложил свою кандидатуру для запугивания сеньора Соллеса, поскольку они были друзьями и конфликт между ними не мог быть слишком острым. Так что теперь он уже третий месяц занимался пикетированием без каких-либо признаков головокружения.
— Pon un cuno a la cabeza, hombre! — выругался Карлос, размахивая своим лозунгом. — И мать твоя шлюха!
— Привет, Карлос, — откликнулся Айк, вытаскивая с заднего сиденья пропотевший авиакомбинезон. — Как себя чувствуешь?
— Вполне прилично, Исаак. Мне прописали новые ингаляторы, после которых очень хорошо спится.
— Да, я заметил, — ухмыльнулся Айк, забрасывая комбинезон на олеандровый куст, чтобы тот проветрился. Считалось, что комбинезоны нужно стирать каждый день, но стиральная машина в ангаре опять не работала, а куст все равно был засохшим. — Миссис Соллес давно уехала?
Карлос пожал плечами.
— Не знаю, Исаак. Я ее не видел, но думаю, давно. Когда я проснулся, чтобы второй раз позавтракать, ее уже не было.
— Значит, давно, — подтвердил Айк. Джина на обратном пути из больницы с каждым разом все дольше застревала у своей сестры — пила вино, курила и молилась. Иногда Айку приходилось даже ездить за ней.
— Значит, мы опять одни, Карлос. Как насчет пива?
— С удовольствием, — и старик запихал свой лозунг под крыльцо. Он хранил его там в течение уже столь долгого времени, что первоначальная надпись скрылась за грязью и плесенью. Отчетливо можно было различить лишь три слова: «ДОЛЛАР», «РАК» и «МОЛОХ».
Айк протянул Карлосу бутылку «Короны», а другую выпил сам, стоя под душем. Одевшись, он достал еще две бутылки и черепаховых чипсов и вышел на крыльцо. Карлос освободил качели и устроился на ступеньках. Через дорогу было видно, как с полей уходят рабочие. Они пели «Желтую субмарину» на испанском, а Карлос им подпевал. Потом он взял у Айка бутылку и принялся задумчиво потягивать пиво.
— Ну что, дружище Исаак, как там маленькая Айрин? — наконец осведомился Карлос.
— Лучше, гораздо лучше, — ответил Айк. — Новый шунт гораздо эффективнее, поэтому уши у нее почти перестали болеть.
— И все так же улыбается?
— И все так же улыбается, — откликнулся
Айк.
— Рад слышать. — И Карлос снова начал мурлыкать себе под нос «Желтую субмарину».
Айрин родилась с увеличенным черепом и искривленным позвоночником, выпиравшим наружу. С помощью многочисленных операций и пересадок кожи дефект удалось скрыть, но отток внутричерепной жидкости нормализовать не удавалось. Шунт то и дело закупоривался, голова раздувалась, а голубые глаза малютки начинали блестеть еще ярче — лихорадочным блеском, как говорил врач. Так что теперь всякий раз, когда родители замечали этот блеск или когда Айрин начинала тереть уши, ее тут же отправляли в больницу. Это были единственные симптомы, на которые могли ориентироваться Исаак и Джина, так как девочка редко плакала; отважная улыбка играла на ее лице даже в самые тяжелые периоды. Казалось, ее ничто не беспокоило, кроме боли в ушах, и Джина говорила, что врачи уверены, что со временем боль пройдет.
- Предыдущая
- 31/125
- Следующая
