Терновый Король - Киз Грегори - Страница 108

• Предыдущая
• 108/165
• Следующая

– Развлекайтесь столько, сколько хотите, – огрызнулась Энни. – Все равно, когда мой отец узнает…

– То ничего не сделает. Он сам прислал тебя сюда, моя дорогая. Твои коронованные родители уже согласились со всеми средствами воспитания, которые я применяю в нашей обители. Имей в виду, это мое последнее напоминание. Но пороть я тебя больше не буду. Я уже добилась того, что хотела. Знай, в следующий раз тремя ударами ты не отделаешься. А теперь – марш выполнять свое задание.

– Я никуда не пойду, – вновь ответила Энни.

– Что? Что ты сказала?

– Я сказала, что не буду доить овец, – выпрямившись, твердым тоном заявила Энни. – Я родилась принцессой дома Отважных и герцогиней дома Лири. И таковой останусь до последних дней своей жизни. И не собираюсь об этом забывать даже на миг. Сколько бы раз вы меня ни пороли и какие бы ни придумывали мне наказания, я всегда останусь той, кто я есть. И никогда не опущусь до холопской работы.

– Понимаю, – задумчиво кивнула ей сестра Секула. – Ты защищаешь достоинство своих титулов.

– Да.

– Но раз ты их защищаешь, тогда скажи, почему ты нарушала волю своей матери и, как дикая коза, скакала на лошади по всему Эслену? И о чем ты думала, когда раздвигала ноги перед первым самцом, едва тот отпустил в твой адрес красное словцо? Тебе не кажется, что ты слишком ловко манипулируешь своим достоинством и вспоминаешь о нем лишь тогда, когда дело касается чего-то не слишком для тебя приятного?

Энни снова опустила голову на стол наказаний.

– Бейте меня сколько угодно. Мне уже на все наплевать, – продолжала упорствовать она.

Сестра Секула рассмеялась.

– А вот это еще одна вещь, которой тебе придется научиться, маленькая Ивекса. Тебе нужно будет научиться проявлять интерес ко всем и вся. Возможно, кнут в данном деле не поможет. Уж не думаешь ли ты, что наши воспитанницы – безродные крестьянки? Все они представительницы лучших семейств. И прибыли сюда из самых разных мест. Если они пожелают вернуться в мир, то вновь обретут титулы, которые их там ждут. Здесь же мы члены одного ордена, ни больше и ни меньше. А ты, моя дорогая, самая отстающая среди остальных.

– Я не самая отстающая, – огрызнулась Энни. – И никогда не буду самой отстающей.

– Вздор. Ты хуже всех по каждому из предметов. Хуже всех по дисциплине. И меньше других заслуживаешь носить даже одежду послушницы. Посмотри на себя. Что ты за свою жизнь сделала? Все, что у тебя есть, дано тебе от рождения.

– Этого более чем достаточно.

– Да, достаточно, если твоя единственная цель в жизни заключается в том, чтобы стать породистой кобылой для какого-нибудь высокородного глупца. Потому что породистым самкам не нужно иметь много мозгов, чтобы желать чего-то большего, чем им дано от рождения. Но, насколько я понимаю, тебя прислали сюда именно для того, чтобы выбить из твоей тупой головы хотя бы ничтожную часть непомерных амбиций.

– У меня есть и таланты. И предназначение.

– Безусловно, у тебя имеются определенные склонности. И желания, которые есть у всякой, даже самой последней крестьянки.

– Нет, не такие. Я хочу гораздо большего.

– Это мы еще увидим.

– Что вы имеете в виду?

– Ты вообразила себя какой-то особенной. Лучше, чем все остальные здешние девушки. Что ж, очень хорошо. Мы дадим тебе возможность это доказать. Пошли со мной.

Энни вперилась взглядом в беспросветную тьму, пытаясь не выдать себя дрожью. За ней стояло трое девушек, они держали веревки, привязанные к кожаной упряжи, в которую ее затянули.

– Не делайте этого, – стараясь не повышать голоса, то и дело повторяла Энни.

Но ни одна из сестер ничего ей не отвечала, а местры Секулы рядом уже не было.

– Что это? – спросила Энни. – Куда вы меня привели?

– Это называется святилищем Мефитис, – ответила ей одна из воспитанниц. – Мефитис, насколько тебе известно, является одним из воплощений святой Цер.

– Той, что подвергает мучениям проклятые души.

– Не совсем так. Это весьма распространенное заблуждение. На самом деле она является воплощением движения в покое, зачатия без рождения, времени без дня и ночи.

– И как долго мне придется находиться там?

– Девять дней. Столько длится обычное наказание, связанное со смирением. Но лично я советую тебе использовать это время для размышления и постижения славы нашей святой покровительницы. В конце концов, это ее обитель.

– Девять дней. Но я же умру от голода!

– Мы будем спускать тебе необходимый запас еды и питья.

– А лампу?

– Лампы в гробнице запрещены.

– Я сойду с ума!

– Не сойдешь. А только обучишься смирению. – За улыбкой монахини явно что-то скрывалось. Радость? Печаль? Энни показалось, что это могло быть и то и другое. – Видишь ли, рано или поздно тебе пришлось бы этому научиться. Ну а теперь пошли.

– Нет!

Она брыкалась и визжала, но тщетно. Девушки слишком крепко ее связали. Не успела Энни и глазом моргнуть, как ее перекинули через борт темного колодца и начали спускать вниз.

Отверстие колодца по ширине было равно ее росту. Но к тому времени, когда Энни оказалась на дне, оно ей казалось не больше обыкновенной звездочки.

– Не уходи далеко. Держись места, где камень плоский и ровный, – донесся до нее сверху чей-то голос. – И не пытайся преодолеть стену, которую мы выстроили. Это опасно. В пещерах нет никаких зверей, но зато много трещин и пропастей. Оставайся у стены, и все будет хорошо.

Потом яркий кружок наверху колодца исчез, оставив лишь иллюзорное яркое пятно на оборотной стороне ее век, которое поначалу было зеленым, но вскоре превратилось в розовое, потом багрово-красное и наконец исчезло совсем.

Энни визжала до тех пор, пока не сорвала голосовые связки.

Когда по обнаженной спине сафнийского принца Чейсо прошелся докрасна раскаленный металл, он не издал ни звука, а лишь, скорчившись от боли, выкашлял на каменный пол сгусток крови. Уильям добился того, чего хотел, а именно: увидел собственными глазами мучения своего кровного врага и пленника. Хотя тот тщательно скрывал их за неприступной маской, было видно, что они, подобно осиной личинке, стремящейся выйти на свет из парализованного паука, изо всех сил рвались наружу. Тем не менее гордое, мрачное лицо принца продолжало удерживать их в своем плену, сохраняя при этом внешнее хладнокровие.

Уильям не мог не восхищаться его выдержке. Принца пороли и жгли, его спину до крови скребли песком, а потом натирали солью. Ему сломали четыре пальца и многократно окунали в чан с испражнениями. Но ни одна пытка не исторгла из его уст ни мольбы, ни крика, ни признания вины. Создавалось такое впечатление, будто этот народ, сафнийцы, был сделан из более прочного материала, чем Уильяму представлялось ранее, что, безусловно, вызывало немалое уважение. Вряд ли сам король был способен вынести подобные пытки со столь завидным достоинством.

– Ну а теперь, надеюсь, ты будешь говорить? – спросил своего пленника Роберт, стоявший позади принца и обтиравший его лоб мокрой тряпкой. – Ведь у тебя самого есть сестры, принц Чейсо. Поэтому ты можешь представить, что мы сейчас чувствуем. Ты заставил нас опуститься до такой низости, потому что у нас не было другого выхода. Мы были вынуждены подвергнуть тебя пыткам. Но нам известно, что это ты ее предал. И мы сделаем все, чтобы узнать, почему ты это сделал.

Принц, который все это время лежал на столе ниц, с трудом повернулся лицом вверх и, подняв глаза, устремил твердый взгляд не на Роберта, а на Уильяма. Потом медленно облизал пересохшие губы и произнес со свойственным ему сафнийским акцентом:

– Ваше величество, я принц сафнийский, сын Амфайла, внук Верфунио. Того самого, который разбил харшемский флот в Бидхале, имея всего два корабля и собственное честное слово. Клянусь, я не лгу. Ибо не в моих правилах предавать собственную честь. Лезбет, ваша сестра и моя невеста, мне дороже всех людей на свете. Если кто-нибудь когда-нибудь причинит ей зло, я всю свою жизнь посвящу тому, чтобы найти обидчика и заставить его поплатиться. Но вы, император Кротении, ведете себя, как последний дурак. Кто-то намеренно накормил вас жестокой ложью, и вы не только ее проглотили, но до сих пор продолжаете питать ею свой ум. Разумеется, вы можете пронзить меня своим раскаленным металлом хоть до самых костей. Можете обагрить моей кровью хоть весь пол этой темницы, но вы ничего этим не добьетесь. Потому что я ничего не смогу сказать в доказательство своей невиновности.

• Предыдущая
• 108/165
• Следующая