Дети Великой Реки - Киз Грегори - Страница 18

• Предыдущая
• 18/89
• Следующая

На клинке, торчащем из промасленных ножен, заиграл, будто серебристый угорь, лунный свет.

– Джик, – снова заговорила тень. – Я Син Турук, уроженец древнего города Колем. Ты слышал когда-нибудь про Колем?

Гхэ по-прежнему молчал, но тень не унималась:

– Колем славится разнообразием экспорта: масло дерева какла, текстиль… и конечно же воины. Обучение воина начинается с момента, когда он может удержать в руках меч. Воинов там очень ценят.

Сверкнули белые зубы на темном лице. Со свистом взметнулся в воздух меч.

– Мой хозяин пьяный дурак, – сказал Син Турук. – Но он хозяин, ничего не поделаешь. – Он прыгнул, как пантера, и мягко опустился на кончики пальцев на расстоянии вытянутой руки от Гхэ. Гхэ выбросил вперед руку с мечом, целясь в самое сердце, но противник отскочил в сторону, и меч даже не задел его. Гхэ сразу же понял свою ошибку – Син только и ждал, что он сделает этот неверный выпад. Теперь уже не было времени нанести второй удар мечом. Он кинулся плашмя на землю, и меч Сина просвистел у него над головой. Затем он ловко ударил Сина ногой по лодыжкам, и тот упал. Все оказалось удивительно просто, но у Гхэ не было уверенности, что Син не рассчитал заранее и этот прием и, перенеся центр тяжести, обезопасил себя при падении. Эта догадка спасла Гхэ жизнь, так как Син, вместо того чтобы бесполезно барахтаться на полу, навалился всем телом на Гхэ, хлестая его лунным серпом со сверкающими краями, который он держал в руке. Гхэ выронил меч и, лежа под обрушившимся на него градом, ухитрился высвободить сильные руки и ударить врага по шейным позвонкам. Издав хриплый звук, Син еще раз стеганул его серпом и затих. Он, скорее всего, был мертв или по крайней мере ранен, и Гхэ успел змеиным движением выхватить кинжал и всадить прямо в сердце Турука, пошевелить внутри и вытащить. Син умер молча, не уронив достоинства великого воина.

– Ледяной серп, – шепнул Гхэ умирающему, когда испуг в глазах его сменила пустота, – зато ты отлично сражался.

Болван, спящий на палубе, не слышал ни звука из того, что произошло. Гхэ вздохнул и всадил нож в три ключевые артерии – в сердце, основание черепа и в висок. Он сохранил жизнь остальным стражам для того, чтобы они устыдились и поняли, какая великая битва гигантов завершилась у них под носом, а они так ничего и не заметили.

По пути обратно на берег он воздал честь Син Туруку, пролив в Реку несколько капель крови. Обмакнув палец в крови, он поднес его к подбородку, где был шрам от первой раны, полученной им в бою. Но для жертвы, ради которой все было затеяно, испустившей перед смертью лишь вздох, пропахший дорогим вином, Гхэ не сделал ничего.

– Ты погубила книгу, которой пять сотен лет, – сказал Ган, но сказал на этот раз спокойно, без злобы.

– Она была погублена до меня.

Ган вздохнул.

– Нет, она была повреждена, но ее можно было восстановить, теперь же она окончательно загублена.

Хизи подняла глаза от работы, которую делала – наклеивала фрагменты таблички Второй Династии на новый лист, – и встретилась с жестким взглядом старика.

– Ты не думаешь о том, что ты делаешь, в этом вся беда. Мысли в твоей дурацкой головенке заняты всякой ерундой.

Ничего, придет и мой час, думала Хизи, делая усилия, чтобы ее не выдал ни один мускул на лице. Настанет день, когда я буду взрослая, знатная дама, и ты исчезнешь в одну прекрасную ночь, Ган. Я велю Тзэму схватить тебя и запихнуть в водосточную трубу.

– Вот-вот, об этом я и говорю, – взъелся Ган. – Глаза мечтательные и глупые. – Он мгновенно оказался у ее стола. – Сюда смотри. Вот здесь то, что ты делаешь. – Он жестом указал на табличку. – Вот это. Собери в кучку пальцы и мозги в кои веки.

– Я этим занимаюсь уже в двадцатый раз, – едва слышно сказала Хизи. – Нельзя мне делать что-нибудь более интересное?

– Например?

– Не знаю. Ты упоминал о каком-то индексировании.

– Ты этого делать не можешь. Ты еще не умеешь читать как следует.

– Мне надоело делать то, что я делаю.

– Однако ты должна стараться делать это хорошо. Почему я обязан тратить свои силы на то, чтобы научить тебя чему-то новому, когда ты еще не доказала, что можешь как следует справиться с простейшим заданием. Прежде чем учить тебя индексировать, я должен научить тебя читать, а я не намерен тратить впустую огромное количество времени, которое для этого потребуется.

– Но я ведь уже могу немного читать, – начала было Хизи, но остановилась, подумав о том, что, может быть, стоит и потерпеть, если она научится читать, – будет хоть какая-то выгода от этой тяжелой кабалы.

– А теперь помолчи, – рявкнул Ган. – Когда ты сможешь склеить две простые страницы без уродливых налезающих один на другой швов, тогда и поговорим о том, чтобы заняться чем-то другим. Или… – На лице его мелькнуло какое-то хитрое выражение, и он задумался на мгновение, очевидно, что-то просчитывая и выгадывая. Потом он неожиданно налег на стол, низко наклонившись, так, что глаза его теперь были совсем близко от глаз Хизи. – Или же ты уйдешь прямо сегодня. И можешь не возвращаться. Толку от твоей работы я не вижу, а долг свой ты так и не выплатила. Пока ты здесь, каждый день жду нового ущерба. Официально я сообщу, что соглашение выполнено и претензий нет. Завтра не приходи. Ни завтра, ни в какой другой день. – Губы слегка раздвинулись в улыбке, он выпрямился и отошел, ни разу не оглянувшись. Когда вечером она, наконец, разогнула спину, отложила пасту и направилась к выходу, он даже не повернул головы. И она молча ушла.

Квэй встретила ее в дверях, и Хизи сразу поняла, что она чем-то сильно взволнована: пальцы ее нервно плясали, будто бабочки, когда они садятся на руки.

– Я устала, – сказала Хизи.

У нее не было ни времени, ни желания выслушивать робкие увещевания Квэй.

– Это все сейчас не имеет значения, – ответила Квэй. – Твой отец прислал за тобой.

– Отец? Не представляю, для чего я ему нужна.

Квэй отчаянно затрясла головой.

– Ты должна явиться ко двору сегодня вечером, – сказала она.

Хизи нахмурилась.

– Это что, обязательно? Пошли отцу мои сожаления.

– Нет, Хизи, на этот раз невозможно. – Квэй глубоко вздохнула, все еще продолжая трясти головой. Она смотрела мимо Хизи, скорее всего на Тзэма.

Заподозрив что-то, Хизи обернулась. Тзэм старательно делал бесстрастное лицо, но Хизи увидела, что мышцы на шее натянулись и он скрежетал зубами.

– На этот раз, малышка, тебе придется пойти, гонец, которого прислал твой отец, был очень настойчив.

Она молча обдумывала неожиданную новость. Почти год под тем или иным предлогом ей удавалось уклониться от посещения двора, но может быть… может быть… если она пойдет во дворец, ей повезет и она поговорит с отцом или с матерью. Убедит их забрать ее из-под власти Гана. Одна мысль об этом злобном старике приводила ее в бешенство. После того как Ган показал ей официальную бумагу, она два дня вообще не появлялась в библиотеке. Четверо в форме дворцовой стражи пришли за ней и заставили вернуться в библиотеку к Гану. Хизи тогда пришлось сдерживать Тзэма – она видела, какой опасный огонь горел в его обычно добрых глазах. Никто из стражников так никогда и не узнал, что только благодаря Хизи уцелели их шейные позвонки и не были раздроблены кости. Но если бы она позволила Тзэму вступиться за нее, его бы потом искалечили или убили. Для нее это было бы невыносимо.

Она надеялась, что, может быть, теперь отец склонит свой слух хотя бы на мгновение и выслушает ее, если, конечно, он узнает ее. Она не разговаривала с ним больше года.

– Какие цвета нынче носят при дворе? – спросила она.

Квэй вздохнула с облегчением и улыбнулась счастливой улыбкой.

– Тебе прислали платье, – сказала она.

– Они возродили стиль столетней давности, – недовольно ворчала Хизи, пока Квэй помогала ей втиснуться в чудовищное платье. Вниз от жесткого воротника по всей спине шел пластинчатый хребет из хряща речной акулы. Каркас платья на середине таза отходил от ее собственного позвоночника – он выгибался назад, поддерживая жесткий, но, к счастью, достаточно короткий шлейф, напоминающий хвост речного рака. Этот «позвоночник» нужно было каким-то образом удерживать на месте, потому что надо было скрыть тугие ремни под грудью и посередине живота. Платье было желтовато-зеленое с золотым отливом, все усеянное блестками малинового перламутра.

• Предыдущая
• 18/89
• Следующая