Фабрика офицеров - Кирст Ганс Гельмут - Страница 20

• Предыдущая
• 20/160
• Следующая

И он не расслышал поэтому, как она сказала: «Я боюсь за тебя».

— Да, вот такие-то дела, — сказал капитан Катер в глубокой задумчивости. — Тут без устали выполняешь свой долг, а что за это получаешь? Тебя ставят с ног на голову! Постоянно попадаешь в затруднительное положение! И только потому, что где-то есть человек, считающий себя последним из пруссаков, для которого уставы и наставления важнее человеческих качеств.

Капитан Катер сидел в одной из задних комнат казино в самом дальнем углу. Мягкий свет настольной лампы освещал его круглое как луна лицо. Перед ним стояла пузатенькая бутылка красного вина. Напротив сидел Вирман, старший военный советник юстиции.

Оба выглядели озабоченными. Они, нахмурясь, смотрели на бутылку красного вина, которая заслуживала того, чтобы за нею сидели куда более веселые лица — так как это был «поммард», одно из благороднейших вин, виноград для которого вызрел под солнцем Франции. У Катера было еще несколько ящиков такого вина в подвале, но он опасался, что вряд ли сможет им насладиться.

Ибо генерал, казалось, не собирался устраивать ему сносную жизнь. Катер же, по его собственному мнению, был душа-человек и отличный организатор. Но Модерзон, конечно, не сумеет оценить по достоинству такие тонкости. Во всем вермахте, пожалуй, не найдешь второго такого! И вот как раз такого человека назначают начальником военной школы, в которой капитан Катер является командиром административно-хозяйственной роты!

— Генерал, — сказал Вирман, — кажется, довольно-таки своенравный господин. — Эта формулировка была употреблена с высочайшей осторожностью; она, казалось, не содержала в себе ни вызова, ни обвинения.

Это была вирмановская тактика. Он всегда старался быть весьма осторожным в выборе слов — они почти всегда звучали у него как для протокола. Но интонация, с которой они были произнесены, давала возможность Катеру предположить, что в это время чувствовал Вирман.

Старший военный советник юстиции Вирман, подчиненный инспектору военных школ, опытный юрист, надежный слуга рейха, сверкающий меч правосудия, имеющий на своей совести и в послужном списке более двух десятков смертных приговоров, — и вот как раз его Модерзон разделал под орех как какого-то неспособного младшего судейского чиновника! Перед всем офицерским составом школы! Катер, естественно, должен был видеть в нем своего союзника.

— Между нами, — сказал Катер и нагнулся к нему доверительно. — Генерал не только своевольный человек, он более того — просто уму непостижимый человек! Ему не хватает, я бы сказал, радости жизни. Он глотает самые лучшие, благороднейшие вина, курит отборные сигары, но лицо его не становится приветливее, даже если он видит перед собой прелестную девушку…

— Но его интереса к определенным молодым офицерам вряд ли можно не заметить, — перебил его Вирман. И при этом изобразил на лице, как ему самому казалось, тонкую и многозначительную улыбку. Он весьма мягко и осторожно, по его мнению, затронул эту печальную истину.

Капитан Катер, отпивая вино из бокала, слегка пролил его. Красное вино закапало его китель, но он не обратил на это внимания. Он напряженно думал. Фраза, произнесенная только что старшим военным советником юстиции, звучала сама по себе вполне безобидно. Но то, как произнес ее Вирман и как он улыбнулся при этом, насторожило Катера.

И он спросил осторожно:

— Вы действительно так думаете?

— Я вообще ничего не думаю, — сразу же отозвался Вирман. — Я и не пытался намекать на что-то. Я только исходил из предпосылки, чисто умозрительной, что, пожалуй, ни один человек, за исключением нашего фюрера, не может принимать безошибочных решений. Даже в том случае, если он, к счастью, может опираться на существующие законы. И вот что я, собственно, хотел сказать: определенные человеческие симпатии не исключаются полностью и у генералов.

— И не всегда это безопасно для других — в этом вы правы. — Катер кивнул головой. — Все это нередко во вред бравому, честному человеку, скромному и надежному офицеру. А в моем специфическом случае к этому добавляется еще и то, что этот Крафт намерен занять мой пост командира административно-хозяйственной роты. Его поведение ничем другим объяснить нельзя.

— Оно конечно, — сказал Вирман, растягивая слова, — вашим другом генерал, конечно, не является. А этот Крафт кажется довольно-таки энергичным и ни на что не взирающим парнем. Может быть, ему и удастся действительно вытеснить вас, ибо такую ключевую позицию, какую занимаете вы, каждый был бы не прочь занимать. Но этот Крафт может стать вашим преемником только в том случае, если генерал даст на то свое согласие, будет этого желать и способствовать этому.

— А это уж не так и исключено, — поддержал его Катер. — Ибо что вообще понимает генерал в моих особых способностях? При этом я выполняю здесь свой долг, как и он. Но он не способен этого оценить. Это человек односторонний, говоря доверительно и между нами. Ну хорошо, он что-то понимает в стратегии и тактике. Но он так и не понял простой истины, существующей уже тысячи лет — столько, сколько существуют солдаты, — которая гласит: солдат, чувствующий голод и жажду, — солдат только наполовину.

Старший военный советник юстиции отнесся неодобрительно к примитивным толкованиям Катера, его несдержанному недовольству и его неосторожной прямоте, но он даже не подумал использовать их в своих интересах.

И, вдыхая с удовольствием терпкий аромат красного вина, Вирман обронил:

— По-видимому, многое бы изменилось и было бы по-другому — и не только для вас, — если бы в этой военной школе был другой начальник, с которым было бы приятно работать.

Катер тупо уставился на старшего военного советника юстиции. Он быстро наполнил свой бокал и жадно осушил его одним глотком. На его круглом, луноподобном лице отразилась новая надежда. Он видел перед собой ящики, которые он зарезервировал в подвале — на благо своих товарищей-офицеров и свое собственное. Он видел себя пожинающим плоды своего труда и энергии, а также своих способностей без всякой угрозы, а тем более опасности. И он спросил:

— Вы думаете, это можно осуществить?

— В зависимости от кое-каких обстоятельств, — ответил старший военный советник юстиции, растягивая слова.

— И от чего же это зависит?

— Ну, — сказал Вирман осторожно, — я исхожу из того, естественно, что вы прекрасно понимаете, что моей основной задачей является исключительно служение справедливому делу.

— Конечно, это само собой разумеющаяся предпосылка, — охотно поддакнул Катер.

— Мой дорогой капитан Катер, — продолжал Вирман, — что нам необходимо, так это кое-какой материал. Достаточно только зацепки. Уже только одна возможность преступления достаточна для того, чтобы возбудить дело. Возбуждение же дела в большинстве случаев означает одновременное отстранение от службы. Я обращаю особое внимание на два пункта. Во-первых, та личность, о которой мы говорим, ни разу не высказывалась однозначно и одобрительно о нашем государственном порядке и о фюрере. Возникает вопрос: отмечались ли какие-либо замечания, действия, письменные высказывания и распоряжения, из которых видно было бы отрицательное отношение к существующему государственному порядку и нашему фюреру? Это имело бы довольно-таки весомое значение. Во-вторых, означенная личность проявляет явный интерес ко всему, что связано с лейтенантом Барковом, а также к нему лично. Почему? Что за этим скрывается? Может быть, это и есть исходный пункт? Подумайте-ка об этом, если вы заинтересованы в том, чтобы оставаться здесь еще долгое время в качестве командира административно-хозяйственной роты!

— За мной, друзья! — крикнул фенрих Вебер приглушенно. — Только не поддаваться усталости. Кто хочет стать офицером, должен находить выход из любого жизненного положения.

Фенрихи Меслер и Редниц передвигались скрытно по территории военной школы. Фенрих Эгон Вебер находился в десяти — пятнадцати шагах впереди. Все трое двигались в тени гаражей, избегая открытых мест, казарменных дорог и маршрутов часовых. Они направлялись в сторону комендатуры.

• Предыдущая
• 20/160
• Следующая