Хрупкая душа - Пиколт Джоди Линн - Страница 27

• Предыдущая
• 27/109
• Следующая

Припарковавшись на месте для инвалидов, я понесла тебя в приемный покой.

— У моей дочери остеопсатироз, — сказала я медсестре. — Она сломала руку.

Женщина недовольно поджала губы.

— Может, сначала получите медицинское образование, а потомуже будете ставить диагнозы?

— Труди, что там такое? — Перед нами словно из-под земли вырос врач, которому, похоже, еще даже бриться было рано. — Остеопсатироз, говорите?

— Да. По-моему, она сломала плечевую кость.

— Я этим займусь. Меня зовут доктор Дьюитт. Хотите посадить ее в кресло-каталку?

— Сойдет и так, — сказала я, подсаживая тебя на руках.

Пока мы шли к рентгеновскому кабинету, я вкратце изложила ему историю твоей болезни. Прервал он меня лишь однажды — чтобы уломать лаборантку поскорее освободить для нас кабинет.

— Ну что же, — сказал врач, касаясь твоей руки. — Мне нужно будет немножечко поправить…

— Нет! — вмешалась я. — Вы же можете просто придвинуть аппарат, правда?

— Ну, — сконфузился врач, — обычно мы аппарат не двигаем…

— Но ведь можете?

Еще раз покосившись на меня, он таки переместил оборудование и опустил тебе на грудь тяжелую свинцовую крышку. Я отошла, чтобы он мог сделать снимок.

— Ты просто умница, Уиллоу. А теперь — еще разок, пониже.

— Нет, — сказала я.

На лице у врача отразилось раздражение.

— При всем уважении, миссис О’Киф… Позвольте мне заниматься своим делом, хорошо?

Но и я занималась своим. Когда ты ломала кости, я всегда старалась, чтобы ты подучала как можно меньше облучения. Иногда мы вовсе не делали рентген, если это не влияло на лечение.

— Мы ведь уже знаем, что она сломала кость, — увещевала его я. — Как вы думаете, это перелом со смещением?

Глаза у врача вмиг округлились: я говорила с ним на одном языке.

— Нет.

— Тогда ведь не обязательно облучать большую и малую берцовые кости, я правильно понимаю?

— Ну, по-разному бывает, — согласился врач.

— Вы хоть представляете, какую дозу радиации моя дочь получит за свою жизнь?

Он скрестил руки на груди.

— Ладно, ваша взяла. Лучевую кость можем и не облучать.

Потом мы ждали проявки, и я ласково поглаживала тебя по спине. Ты мало-помалу возвращалась из того загадочного места, куда попадала всякий раз, когда ломала кость. Ты начала шевелиться, хныкать. И дрожать, отчего боль только усиливалась.

Высунувшись из кабинета, я попросила лаборантку принести одеяло, но тут подошел доктор Дьюитт с твоими снимками.

— Уиллоу замерзла, — сказала я, и он, едва войдя в кабинет, сорвал с себя белый халат и прикрыл тебе плечи.

— Хорошие новости — второй перелом Уиллоу срастается.

Какой еще второй перелом?

Я и не поняла, что задала этот вопрос вслух, пока доктор не указал на одну точку возле твоего плеча. Заметить было тяжело: из-за дефекта коллагена кости у тебя были рыхлыми, — но этот затвердевший хохолок обозначал заживающий перелом.

Меня обуяло чувство вины. Когда это случилось? Почему я не знала?

— Ему, похоже, недели две, — прикинул доктор Дьюитт.

И тут я вспомнила: однажды ночью, по пути в туалет, я чуть тебя не уронила. И ты соврала ради меня, когда сказала, что всё обошлось.

— Я торжественно заявляю, что ты, Уиллоу, можешь собой гордиться: ты умудрилась сломать кость, сломать которую тяжелее всего! И называется она «лопатка». — Он указала на второй подсвеченный снимок, точнее — на трещину посреди лопаточной кости. — Это настолько подвижная кость, что почти никогда не ломается.

— Так что же нам делать?

— Ну, кокситную повязку ей уже наложили… Если не прибегать к полной мумификации, лучше всего, пожалуй, воспользоваться фундой — иными словами, обычной косыночной повязкой. Несколько дней поболит, но второй вариант еще более жесток. — Он подвязал тебе руку, как сломанное крылышко птички. — Не давит?

Ты взглянула ему в глаза.

— Я однажды сломала ключицу. Было больнее. А вы знали, что ключицу назвали так не только потому, что она похожа на маленький ключик, но еще и потому, что в ней соединяются все прочие кости грудной клетки?

Челюсть у доктора Дьюитта отвисла.

— Ты у нас, я смотрю, вундеркинд?

— Она много читает, — улыбнулась я.

— А именно, — продолжала ты, — лопаточную, грудинную и мечевидную. И как они пишутся, я тоже знаю.

Доктор чуть слышно чертыхнулся, но тут же, зардевшись, поправился:

— Боже ты мой! — Наши взгляды пересеклись. — Она моя первая пациентка с ОП. Нелегко вам, наверное…

— Ага. Нелегко.

— Ну что же, Уиллоу. Если захочешь работать у нас врачом-ортопедом, халат с именной табличкой тебя уже ждет. А вы, — он протянул мне свою визитку, — можете звонить мне в любое время.

Я, смутившись, спрятала визитку в задний карман. Этот поступок, видимо, был не просто актом доброй воли, но и попыткой защитить Уиллоу: ведь врач убедился в моей полной некомпетентности, два перелома — черным по белому. Я притворилась, будто ищу что-то в сумочке, но на самом деле ждала, пока он уйдет. Не поднимая глаз, я услышала, как он предлагает тебе леденец и прощается.

Как я вообще смела утверждать, что знаю, как тебе будет лучше и чего ты заслуживаешь, когда в любой момент меня могли уличить в неспособности тебя уберечь? Этот иск — он затевался ради тебя или ради того, чтобы искупить все мои прегрешения перед тобой?

Взять хотя бы мое неуемное желание родить ребенка. Каждый месяц, осознав, что у нас с Шоном опять не получилось, я раздевалась и подолгу стояла в душе, подставив лицо струям воды. Стояла и молила Бога: дай мне забеременеть, позволь мне зачать дитя, я готова на всё.

Я взяла тебя на руки — точнее, усадила на левое бедро, потому что у тебя сломалось правое плечо, — и вышла из кабинета. Визитка врача прожигала дыру в моем заднем кармане. Я так глубоко погрузилась в размышления, что едва не сшибла с ног девочку, заходившую в больницу как раз в тот момент, когда мы выходили наружу.

— Ой, прости, солнышко, — пробормотала я, пятясь.

Девочка примерно твоего возраста держала маму за руку. Розовая балетная пачка и резиновые сапожки с мордочками лягушек на носках. Абсолютно лысая головка.

И ты сделала то, что ненавидела больше всего на свете: ты уставилась на нее во все глаза.

Девочка уставилась на тебя.

Ты давно уже знала, что незнакомцы всегда таращатся на девочек в инвалидных креслах. Я научила тебя улыбаться им, здороваться с ними, чтобы они понимали: ты — человек, а не каприз природы. Самой ярой твоей защитницей была Амелия. Стоило ей заметить, что какой-то ребенок на тебя глазеет, она тут же подбегала к нему и популярно объясняла, что его ждет та же участь, если он не будет убирать у себя в комнате и есть свежие овощи. Пару раз она даже доводила детей до слез, но я почти никогда ее не ругала: ведь ты улыбалась и выпрямляла спину, когда обычно пыталась стать невидимкой.

Но тут была другая ситуация; тут вы обе находились в равных условиях.

Я покрепче обняла тебя за талию.

— Уиллоу! — укоризненно сказала я.

Мама этой девочки посмотрела на меня, и между нами состоялся длительный диалог, хотя мы не произнесли ни слова. Она лишь кивнула, и я кивнула в ответ.

Переступив порог больницы, мы с тобой угодили прямиком в объятия поздней весны, в теплое облако с запахом корицы и нагретого асфальта. Ты прищурилась и попыталась поднять руку, чтобы заслонить глаза от солнца, но тут же вспомнила, что рука скована повязкой.

— Мамуля, а почему эта девочка так выглядела?

— Потому что она болеет и пьет лекарства, от которых люди становятся такими.

Ты на минуту призадумалась.

— Мне так повезло! От моих лекарств волосы не выпадают. Я обычно старалась не плакать при тебе, но тут не смогла сдержать слез. И это говоришь ты — девочка с тремя поломанными конечностями из четырех. Девочка с переломом, о котором я даже не знала. И это говоришь ты — и точка.

— Да, повезло нам.

Ты коснулась моей щеки ладонью.

• Предыдущая
• 27/109
• Следующая