Книга джунглей - Киплинг Редьярд Джозеф - Страница 24

• Предыдущая
• 24/33
• Следующая

— Да, ты исчезнешь и никогда не вернёшься, потому что отправишься на груду мусора, к Нагу. Дерись, вдова! Большой человек пошёл за своим ружьём. Дерись!

Глазки Рикки-Тикки походили на раскалённые угли, и он прыгал кругом Нагены, держась на таком расстоянии, чтобы она не могла укусить его. Нагена сжалась и сделала прыжок вперёд. Рикки-Тикки подскочил в воздух и отпрянул от неё; кобра кинулась снова, опять и опять. Её голова каждый раз со стуком падала на маты веранды, и змея свёртывалась, как часовая пружина. Наконец, Рикки-Тикки стал, прыгая, описывать круги, в надежде очутиться позади змеи, и Нагена извивалась, стараясь держать свою голову против его головы, и шорох её хвоста по циновке походил на шелест сухих листьев, которые гонит ветер.

Мангус забыл о яйце. Оно все ещё лежало на веранде, и Нагена приближалась и приближалась к нему. И вот, в ту секунду, когда Рикки-Тикки приостановился, чтобы перевести дух, кобра схватила своё яйцо в рот, повернулась к лестнице, спустилась с веранды и, как стрела, полетела по дорожке; Рикки-Тикки помчался за ней. Когда кобра спасает свою жизнь, она двигается, как ремень бича, изгибами падающий на шею лошади.

Рикки-Тикки знал, что он должен поймать её, так как в противном случае все начнётся сызнова. Нагена направлялась к высокой траве подле терновника и, мчась вслед за нею, Рикки-Тикки услышал, что Дарси все ещё распевает свою глупую триумфальную песенку. Жена Дарси была умнее своего мужа. Когда Нагена проносилась мимо её гнёзда, она вылетела из него и захлопала крыльями над головой кобры. Если бы Дарси помог своей подруге и Рикки, они могли бы заставить её повернуться, но теперь Нагена только сузила шею и скользнула дальше. Тем не менее короткая остановка дала возможность Рикки подбежать к ней ближе и, когда кобра опустилась в нору, составлявшую их жилище с Нагом, его белые зубки схватили её за хвост, и он вместе с ней спустился под землю, хотя очень немногие мангусы, даже самые умные и старые, решаются бросаться за змеёй в её дом. В норе было темно, и Рикки-Тикки не знал, где подземный ход может расшириться и дать возможность Нагене повернуться и укусить его. Он изо всех сил держался за её хвост, расставляя свои маленькие ножки, чтобы они служили тормозом, упираясь в чёрный, горячий, влажный эемляный откос.

Трава близ входа в нору перестала качаться, и Дарси заметил:

— Для Рикки-Тикки все окончено. Мы должны спеть песню в честь его смерти. Отважный Рикки-Тикки умер! Конечно, Нагена убила его под землёй.

И он запел очень печальную песню, которую сложил, вдохновлённый данной минутой, но как раз когда певец дошёл до самой её трогательной части, трава снова зашевелилась и показался весь покрытый грязью Рикки-Тикки; шаг за шагом, едва переступая ногами, он вышел из норы и облизнул свои усы. Дарси замолчал с лёгким восклицанием. Рикки-Тикки стряхнул со своей шёрстки часть пыли и чихнул.

— Все кончено, — сказал он. — Вдова никогда больше не выйдет наружу.

Красные муравьи, которые живут между стеблями трав, услышали его замечание, засуетились и один за другим отправились смотреть, правду ли сказал он.

Рикки-Тикки свернулся в траве и заснул. Он спал до конца дня; в этот день мангус хорошо поработал.

— Теперь, — проснувшись проговорил зверёк, — я вернусь в дом; ты, Дарси, скажи о случившемся птице Меднику, он же по всему саду разгласит о смерти Нагены.

Медник — птичка, крик которой напоминает удары маленького молотка по медной чашке; он кричит так потому, что служит глашатаем каждого сада в Индии и сообщает вести всем желающим слушать. Когда Рикки-Тикки двинулся по дорожке, он услышал его крик, обозначающий «внимание», и напоминающий звон крошечного обеденного гонга. После этого раздалось: «Динг-донг-ток! Наг умер! Донг! Нагена умерла! Динг-донг-ток». И вот все птицы в саду запели, все лягушки принялись квакать; ведь Наг и Нагена поедали не только птичек, но и лягушек.

Когда Рикки подошёл к дому, к нему навстречу вышли Тэдди, мать Тэдди (она все ещё была бледна, так как только что оправилась от обморока) и отец Тэдди; они чуть не плакали над мангусом. Вечером он ел все, что ему давали, пока мог есть, и улёгся спать на плече Тэдди; когда же мать мальчика поздно ночью пришла взглянуть на своего сына, она увидела Рикки.

— Он спас нам жизнь и спас Тэдди, — сказала она своему мужу. — Только подумай; он всех нас избавил от смерти.

Рикки-Тикки внезапно проснулся: мангусы спят очень чутким сном.

— О, это вы, — сказал он. — Чего вы хлопочете? Все кобры убиты; а если бы и не так, я здесь.

Рикки-Тикки мог гордиться; однако он не слишком возгордился и охранял сад, как и подобало мангусу, — зубами и прыжками; и ни одна кобра не решалась больше показываться за садовой оградой.

Кала Наг, — что значит Чёрный Змей, — сорок семь лет служил индийскому правительству всеми способами, доступными слону. Когда его поймали, ему уже минуло двадцать лет, следовательно, теперь он приближался к семидесяти годам, — зрелый возраст для слона. Кала Наг помнил, как однажды на его лоб наложили большую кожаную подушку, и он вытащил орудие из глубокой грязи; это случилось до афганской войны 1842 года, когда он ещё не вошёл в полную силу. Мать Кала Нага — Рада-Пиари (Рада Дорогая), — пойманная в одно время с ним, раньше чем у него выпали маленькие молочные бивни, сказала ему, что слоны, которые чего-либо боятся, неминуемо попадают в беду. И Кала Наг скоро осознал справедливость её слов, потому что, когда перед ним в первый раз разорвался снаряд, он закричал, отступил, и штыки поранили его мягкую кожу. Итак, не достигнув двадцати пяти лет, он перестал бояться чего бы то ни было, приобрёл всеобщую любовь и стал считаться лучшим слоном правительства Индии; за ним ухаживали больше, чем за его собратьями. Работал он много: во время похода в Верхнюю Индию Кала Наг переносил палатки, по двести пудов палаток сразу; однажды его подняли на судно паровым краном, и в течение многих дней везли по воде; в неизвестной ему стране, где-то далеко от Индии, его заставили нести на своей спине мортиру; и там, в Магдале, он видел мёртвого императора Теодора, вернулся на пароходе и, как говорили солдаты, получил право носить медаль, выбитую в честь абиссинской войны. Прошло десять лет; Кала Нага отослали в страшную страну, Али-Мушед, где его собратья умирали от голода, холода, падучей болезни и солнечных ударов; позже его послали на несколько тысяч миль южнее, чтобы он таскал и складывал в громадные груды толстые стволы индийского дуба на лесных дворах Моулмена. В этом месте он чуть не убил непокорного молодого слона, отказавшегося выполнить свою долю работы.

Его увели от лесных порубок и поручили ему вместе с несколькими десятками других слонов, выдрессированных специально для того, чтобы помогать людям ловить диких слонов в горах Наро. Правительство Индии строго охраняет слонов. Существует целый департамент, все дело которого состоит в том, чтобы отыскивать их, ловить, укрощать и рассылать повсюду, где требуется их труд.

Кала Наг имел полных десять футов роста; его клыки были отпилены, так что от них остались только куски в пять футов; концы их оковали пластинками меди, чтобы они не расщеплялись; тем не менее он мог действовать этими обрубками лучше, нежели любой необученный слон своими настоящими, заострёнными бивнями.

Неделя за неделей слонов осторожно теснили через горы; наконец сорок или пятьдесят диких чудовищ попадали в последний загон, и большая опускающаяся дверь, сделанная из связанных вместе стволов деревьев, падала позади них. Тогда по слову команды Кала Наг входил в этот полный фырканья и воплей пандемониум (обыкновенно ночью, когда мерцание факелов делало затруднительным правильное определение расстояний), и, выбрав самого крупного, самого дикого обладателя больших бивней, принимался бить его и гонять, пока тот не затихал, люди же, сидевшие на спинах других ручных слонов, накладывали верёвки на более мелких животных из стада и связывали их.

• Предыдущая
• 24/33
• Следующая