Матушка Готель - Подгорный Константин - Страница 29

• Предыдущая
• 29/68
• Следующая

Люди на улице, совершенно незнакомые, радовались и кричали, ободряя жениха и невесту, и Готель, в свою очередь, старалась улыбаться и не расстраивать Клемана своими излишними переживаниями. Сестра Элоиза, почувствовав волнение своей подопечной, подошла к Готель и обняла её:

- Вы в порядке, дитя мое?

- Да, матушка, - ответила невеста, хотя в глазах её уже стояли слезы.

- Послушайте, вы не обязаны этого делать, моя дорогая, вы не связаны ни Короной, ни семейным долгом. Сядем в экипаж, и я отвезу вас отсюда, а гости…, гости как-нибудь переживут, - мазнула рукой аббатиса.

- Нет! - аккуратно вытирая ресницы, запротестовала Готель, - свадьба будет.

И свадьба была. Была вся улица, Гийом с женой, и Анри, и порядка двадцати человек парижской знати, которые много лет шили у Готель свою одежду. И проходя по дорожке к алтарю, и видя на всех этих людях свою работу, Готель объяла такая радость, которую она не могла скрыть даже слезами. Она вспомнила свадьбу Сибилла и подумала, что, скорее всего, эти люди также воспринимают её слезы, как слезы радости; и Готель дала волю своим чувствам, чем растрогала сердца всех присутствующих; она улыбалась, и слезы блестели в её глазах.

Но, пожалуй, самым запоминающимся моментом для неё и её жениха, был подарок сестры Элоизы. Когда клятвы друг другу были даны, она протянула молодым свою ладонь, на которой лежали два кольца. Готель едва не потеряла дар речи, она лишь открыла рот от радости и удивления, как это делают двухлетние дети, и насилу сдержала себя, чтобы не задушить аббатису в объятьях. К вечеру праздник кончился и гости разошлись.

- Я догадывался, что вы популярны, но, должен признать, сегодняшний день стал для меня откровением, - сказал Клеман, снимая сапоги.

Готель потянула за тесьму, повесила на крюк свою накидку и посмотрела на кольцо.

- Вам согреть вина? - спросил он, на что та утвердительно закрыла глаза и поднялась на второй этаж.

И пока она готовилась к ночи, Клеман был рассудительно спокойным, он убрал кухню, принес на утро воды, давая тем самым своей супруге время принять новое и не спешить торопить её проститься со старым. И Готель умиляло такое понимание со стороны её мужа, и она улыбалась себе, слыша редкие звуки перекладываемой посуды и видя, как несмело его законное желание. Ведь на самом деле то, что она ожидала от этой ночи, это разрубить все концы, связывающие её с прошлым, чтобы не отягощать более никогда себя правом думать о стороне, и она хотела сделать это уже как можно скорее.

- Вам больно, - остановился Клеман, видя, как по её щеке скользнула слеза.

- Да, мне больно, - прошептала Готель, - но прошу вас, не останавливайтесь, не останавливайтесь.

Ноябрь осыпался на улицы желтыми листьями, и сухими солнечными вечерами Готель выходила прогуливаться вдоль леса безо всякого дела. Она раскидывала сапогами сухую листву и с наслаждением вдыхала её аромат; смотрела на свою левую руку и думала, что сестра Элоиза, написав в каждом кольце "Во мне верность", вложила в них как раз ту прекрасную и глубокую силу, в мудрости которой так нуждалось её некогда истерзанное сомнениями сердце. "Удивительная женщина, - усаживаясь под дерево, размышляла Готель, - ты думаешь, что она оставляет тебя одну посреди парка, а она идет и создает чудо, именно то чего ты просила и даже лучше".

Проходя через центральный остров, Готель заходила в церковь Святого Стефана, где венчалась с Клеманом, всего на несколько минут, каждый день. Это стало для неё необходимым ритуалом и помогало держать свои страсти в узде. Она молилась Всевышнему о прощении за грехи и нечистые мысли, которые бродили за ней тенью, и сжимала левую руку, пока боль, причиняемая кольцом, не проникала ей прямо в сердце.

За несколько лет улица, в которой жили Готель и Клеман, заросла цветочной аркой. Она спускалась под ноги прохожих зеленой копной и, в то же время, стремилась своими лиловыми руками по натянутым веревкам между мансардами Готель и Гийома.

- Я всегда говорил своей жене - самые красивые женщины Парижа живут в нашей улице. Ваш хлеб, мадам Сен-Клер, - разговаривая, Гийом щедро размахивал руками, как и положено продавцу, знающему цену хорошему комплименту, - и передайте это месье Клеману, хотя он знает.

Готель всегда было смешно оттого, как разговаривают люди в Париже. Даже когда они выказывали недовольство, их манера говорить о том, надувать щеки, покачивать головой и разводить руками, комично уничтожала проблему или наоборот, придавала самому ничтожному пустяку размеры поистине колоссальные.

Готель отправлялась в Аржантёй. Именно там сейчас находилась сестра Элоиза, с которой она, время от времени, встречалась обсудить какие-то свои проблемы. А поскольку монастырь был значительно ближе, чем аббатство Паркле, Готель пользовалась таким случаем всегда охотно. К тому же, её всегда посещало теплое чувство ностальгии, когда она туда приезжала, и хоть монастырь и казался в несколько раз меньше, чем десять лет назад, когда она попала туда еще девочкой, но поляны и лес вокруг имели свой незабываемый, особый аромат.

- Вы еще шьете? - спрашивала аббатиса.

- Это помогает отвлечься, - отвечала Готель, - порой это превращается в самое волнительное переживание. Это забавно, учитывая, что я всегда искала покоя; например, когда плакала с Раймундом и не находила себе места от его незрелых слов. А с Клеманом так тихо. Мы не будим друг друга страстями не взойди солнце, и я не помню, когда последний раз плакала. Жизнь с Клеманом, даже в самые эмоциональные моменты, не больше чем раскачивание в колыбели.

Сестра Элоиза невидимо улыбалась, глядя, как с возрастом меняется человек, и согласно опускала глаза на слова своей, уже бывшей, подопечной.

- Можно вопрос? - спросила Готель.

- Да, - со внимание отозвалась аббатиса.

- Почему вы тогда отказали мне, не позволив принять монашеский обет?

Этот вопрос всплыл почему-то и необъяснимо. Может быть оттого, что само их общение приобрело со временем более доверительный характер; а может быть оттого, что вопрос этот попал под руку, как некогда не закрытый, способный теперь несложно поддержать разговор или даже заполнить паузу. Сестра Элоиза рассмеялась:

- Ты ведь только что сама себе ответила на него, Готель. Ты - натура страстная, а теперь представь себе колыбель, только которая не раскачивается.

И Готель представила. Она видела эту колыбель уже много лет. Колыбель, которая не раскачивается. Но теперь она знала, что проблема была в ней, поскольку год назад Констанция благополучно родила Раймунду первенца.

- Но ты ведь после не переживала от того, что не стала монашкой? - вмешалась в её мысли аббатиса, - ты все еще чувствуешь себя одинокой?

- Вы правы, - очнулась Готель, - маловероятно, что я, будучи монашкой, обрела бы покой, учитывая, что моя душа тогда просила совершенно иного. Давно стоило смериться со страстью, пульсирующей в сердце, ведь она просто провоцирует жить, ведь так? И кормить её все равно, как пытаться собаке догнать свой хвост. Я, видно, тогда надеялась, что смогу со временем создать мир, где буду чувствовать себя как дома, - рассуждала она, - но люди проходят, даже те, кто был очень близок; все они идут своей, совершенно не ведомой тебе дорогой.

- А Клеман?

- В том то и парадокс, что он, похоже, собирается следовать моей дорогой, но я не уверена, хватит ли мне смелости показать ему, куда она ведет.

- Не оставляете надежды родить? - риторично проговорила аббатиса.

- Я была ущемлена детством, возможно, поэтому не принимаю отказы, - немного засмеялась Готель, намекая настоятельнице на отказ в монашеском обете, - это мелочи, я понимаю, но что за женщина та, кто не может дать потомства, - договорила она со слезинкой повисшей не реснице, - мне гораздо сложнее, чем остальным; гораздо сложнее, чем многие могут подумать; мне сложнее быть женщиной и гораздо сложнее доказать это.

• Предыдущая
• 29/68
• Следующая