Дикие орхидеи - Деверо Джуд - Страница 11

• Предыдущая
• 11/79
• Следующая

— Ну так вот. Ты прячешь свое сокровище под множеством странных персонажей со смешными именами. Ты называешь их Саншайн, Роузхип или, скажем, Манкиренч — как угодно, лишь бы звучало нелепо.

— А зачем? Кого зовут Манкиренч?

— Да никого! В этом-то все и дело. Жюри, наверное, носят простые имена, Джон, например, или Кэтрин, и поэтому они мечтают, чтобы их называли Карбюратор.

Отем улыбнулась:

— Понимаю. Как Эмеральд [1].

Я понятия не имела, кто такой Эмеральд, но все же улыбнулась:

— Точно — только наоборот. В любовных романах герой и героиня...

— Пратага... — сказала Отем, и я просияла:

— Протагонисты. В любовных романах протагонисты носят красивые имена, например Камея или Бриония, Волк или Ястреб, но за такие имена не дают премий. У протагонистов, которые получают премии, имена странные, но никак не красивые. И вот, как только ты придумала своим персонажам нелепые имена, ты начинаешь ваять для них странные характеры.

— Например?

— Например... — Я задумалась на мгновение. — Например, мисс Хэвишем [2]. Слыхала про нее?

Отем покачала головой. Надо же, у нее даже не потек макияж!

— Мисс Хэвишем наряжалась к свадьбе, когда ей принесли записку о том, что жених на венчание не явится. Мисс Хэвишем решила остаться в этом виде на всю жизнь: в одной туфле и подвенечном платье. Автор показывает ее много лет спустя — старуху в истлевающем платье, за покрытым паутиной столом, где накрыт се свадебный обед. Мисс Хэвишем — прославленный «чудаковатый» персонаж, а люди, которые раздают литературные премии, таких любят. И еще они хотят, чтобы клад — любовный сюжет — был спрятан глубоко-глубоко, среди множества людей со смешными именами, которые творят разные странные дела.

— Понятно, — протянула Отем.

Я точно знала, что ничего ей на самом деле не понятно, но чувствовала, что мои слушатели затаили дыхание, и не собиралась умолкать.

— И еще в твоей книге должно быть нечто такое, от чего дух захватывает, прямо как в романс ужасов.

— Но я думала, это любовный роман!

— О нет! Никогда не называй его так! Людям, которые пишут эти книги, необходимо, чтобы все верили, что они на две головы выше авторов любовных романов, ужастиков и всякой мистики. Вот почему они глубоко закапывают все эти истории — так они не рискуют проассоциироваться с беллетристами. По сути дела, писателям-лауреатам приходится прятать эти истории глубже некуда, так, чтобы жюри их не разглядело.

Отем казалась озадаченной.

— О'кей, приведу пример. В любовном романе сногсшибательный герой встречает прекрасную героиню, и оба тут же начинают думать о сексе, так?

— Ну да...

— Прямо как в жизни. Но если ты хочешь получить премию, твои персонажи имеют право думать о сексе лишь в самоуничижительном ключе. Жюри нравятся персонажи, которые считают себя некрасивыми и которые потерпели фиаско во всех своих начинаниях. И еще жюри любит неполные предложения.

— Но я думала...

— Что в предложении должны быть подлежащее и сказуемое? Правильно. Но великие романы — исключение. В обычной книге — такой, за которую премию не дадут, — автор напишет примерно следующее: «Она со всеми попрощалась и пошла наверх». Лауреат Пулитцеровской премии напишет так: «Попрощалась. Наверх. Жаль, не сказала "оревуар"». Ясно? Совсем другое дело. Французские слова тоже очень помогают.

— А мне первое больше нравится. Так легче читать.

— Тут вопрос не в том, что легче читается, а что сложнее. «Легко читаемый» роман не может быть «интеллектуальным». Дело в том, что ты читаешь одновременно мистику, ужасы и любовный роман — и при этом веришь, что ты высшее существо, которое не разменивается на «такого рода литературку». Да, и еще: очень полезно быть женщиной, чье первое имя Энн. Ни одна Бланш Л'Амур никогда в жизни не получит литературную премию.

Когда до Отем дошло, что я закончила, она наклонилась вперед и поцеловала меня в щеку.

— Ты такая забавная. Вот здорово было бы, если б брат Корда на тебе женился!

Я встала, чтобы скрыть дрожь, которая прошла у меня по спине. Лишь в кошмарном сне я могла войти в это славное семейство. Только если...

Мысль моя внезапно оборвалась: прямо передо мной, как раз за креслом Отем, стоял Форд Ньюкомб, один из самых известных писателей в мире. Люди, которые хлопали крыльями над Отем, когда она ревела, расступились и сгрудились по обе стороны от кресла на почтительном расстоянии от мистера Ньюкомба, которое вполне соответствовало его статусу и комплекции.

Он улыбался уголками губ и смотрел мне прямо в глаза, как будто ему понравилась моя дурацкая история! Его лицо было скорее интересным, нежели красивым, тело казалось мягким и нетренированным. Он писал книги, сколько я себя помню, и я прикинула, что он ужасно стар, наверное, разменял уже шестой десяток.

Конечно, мне было известно, что он уже два года как живет в нашем городке — никто не знал, почему и зачем. После того как он уволил подругу моей подруги, я предположила, что в других городах Америки у него уже все поработали.

В городе все, кто умел, говорили — даже мистер Уоллес, который разговаривал через какой-то аппарат в горле, — что работать на Форда Ньюкомба просто невозможно. Он вечно пребывает в дурном расположении духа, ворчит, и нет такого человека, который сумел хоть чем-то ему угодить. По меньшей мере троих он уволил в первый же день работы. Одна из уволенных, ровесница моего отца, сказала тете Хизер, а та сказала матери Хизер, а та сказала Хизер, а Хизер рассказала всем нам, что его главная проблема в том, что он не может больше писать. Ее теория (почерпнутая из Интернета) сводилась к тому, что все книги за него писала покойная жена, так что больше мир не увидит новых книг Форда Ньюкомба.

Я изо всех сил удерживалась от того, чтобы поставить эту теорию под вопрос. Если книги писала его жена, то почему не публиковала под своим именем? У нас сейчас не восемнадцатый век, когда требовался мужской псевдоним, чтобы печататься, так зачем кому-то подобные сложности? Но когда мои подруги начали сплетничать, я все-таки не удержалась и спросила — почему? Дженнифер сурово посмотрела на меня и ответила:

— Из-за налогов.

После чего я получила от нее очередное молчаливое предостережение: я снова не выражала им «дружескую поддержку».

Итак, своей чересчур длинной и нелепой речью о Пулитцеровской премии я выставила себя перед Фордом Ньюкомбом полной идиоткой, и теперь он стоял и сверлил меня взглядом. Боже правый, получал ли он Пулитцера за какие-то книги?

Я сглотнула, протиснулась сквозь толпу людей, собравшихся вокруг Отем (надо сказать, вокруг Отем всегда собирались люди), и направилась в бар чтобы чего-нибудь выпить. Одно дело выставлять себя на посмешище перед друзьями, и совсем другое — перед знаменитостью. Мегабогачом. Мегазвездой. Я видела его фотографию с президентом в Белом доме.

Так что же он делает здесь, в нашем захолустном городишке, в доме у родителей Дженнифер, да еще в субботу вечером? Разве ему не нужно нанести визит какому-нибудь президенту? Или, может, императору?

— Это было... забавно, — раздался голос у меня над ухом слева.

Я догадалась, кто это, поэтому набрала в грудь побольше воздуха, прежде чем обернуться и встретиться с ним взглядом.

— Спасибо... я тоже так думаю. — Я дала ему понять, что заметила в его голосе некоторое колебание.

Вокруг его глаз лежала сеточка морщин, я не понимала, от возраста они или от мировой усталости. Его губы могли бы быть красивыми, если бы он не сжимал их так плотно. До меня дошли слухи, что первых четырех женщин он уволил потому, что они строили ему глазки. Интересно, чего он ожидал? Богатый вдовец. Вернись на землю!

— Не хотите работать на меня? — спросил он.

Я не сдержалась и разразилась смехом, и это был вовсе не вежливый благородный смешок.

• Предыдущая
• 11/79
• Следующая