Дикие орхидеи - Деверо Джуд - Страница 1

• 1/79
• Следующая

Форд

А вы когда-нибудь теряли человека, который вам дороже собственной души?

Я потерял. Жену, Пэт. Она умирала шесть мучительно долгих месяцев. А мне приходилось просто смотреть — смотреть, как моя красивая, бесподобная жена чахнет, угасает, исчезает. И вдруг не важно стало, что у меня есть и деньги, и слава. И не важно стало, что меня называют «значительным» писателем. И не важно стало, что мы с Пэт в конце концов начали строить дом нашей мечты — чудо инженерной мысли на отвесном утесе, где можно было бы тихонько сидеть и смотреть на океан.

Все стало не важно в тот день, когда Пэт вернулась домой и оторвала меня от работы — неслыханное дело, такого прежде не случалось, — чтобы сказать, что у нее рак в последней стадии. Я сначала подумал, что это очередная шутка: Пэт обладала странным чувством юмора, она говорила, что я чересчур серьезный, угрюмый и боюсь всего на свете. С самого начала она старалась меня рассмешить.

Мы познакомились в колледже. Более разных людей, чем мы, сложно отыскать, и даже семья Пэт казалась мне чуждой и странной. Такие семьи я видел по телевизору, но мне и в голову не приходило, что они и вправду существуют.

Они жили в прелестном маленьком домике с верандой и — клянусь, это правда! — белым дощатым заборчиком. Летними вечерами ее родители — Марта и Эдвин — сидели на веранде и махали соседям, которые проходили мимо. Ее мама в фартуке лущила горох или бобы.

— Как сегодня Томми? — спрашивала она какого-то прохожего. — Поправляется ли от простуды?

Отец Пэт сидел в нескольких футах от жены за кованым железным столом, под старым торшером, и у ног его стоял ящик с блестящими немецкими инструментами, аккуратно разложенными. В округе его называли — клянусь, это тоже правда, — мистер Почини Все. Он ремонтировал сломанные вещи для семьи и соседей. Бесплатно. Он говорил, что ему нравится помогать людям, а улыбка — достаточное вознаграждение для него.

Когда я заходил за Пэт, чтобы забрать ее на свидание, я стремился прийти пораньше, чтобы посидеть с ее родителями. Я как будто смотрел фантастическое кино. Как только я появлялся на пороге, мать Пэт — «называй меня Мартой, как все» — вставала, чтобы принести мне что-нибудь поесть и выпить.

— Я знаю, что растущим мальчикам нужно хорошо питаться, — говорила она и исчезала в безукоризненно чистеньком домике.

И я сидел молча и смотрел, как отец Пэт возится с тостером или какой-нибудь сломанной игрушкой. Большой дубовый ящик с инструментами у его ног завораживал меня. Все они, аккуратно подобранные, сверкали чистотой. И я знал, что они стоят, наверное, целое состояние. Как-то раз, будучи в городе — том вездесущем «городе», до которого от любого университетского городка не более пятидесяти миль, — я заметил на другой стороне улицы строительный магазин. Так как со строительными магазинами у меня были связаны только плохие воспоминания, мне потребовалось немалое мужество, чтобы перейти через дорогу, открыть дверь и войти туда. Но я заметил, что после встречи с Пэт я стал смелее. Уже тогда ее смех эхом отдавался у меня в ушах и вдохновлял меня на такие поступки, которых раньше я ни за что бы не совершил — хотя бы из-за того, что они бередили мои старые раны.

Как только я вошел в магазин, воздух рванулся у меня из легких прямо в горло, в затылок — и в голову. Там он сгустился и образовал толстую пробку между моих ушей. Передо мной стоял человек и что-то говорил, но эта воздушная пробка мешала мне услышать его.

Через какое-то время он замолчал и бросил на меня тот взгляд, которым меня так часто одаривали дяди и кузены. Этот взгляд отличал просто мужчин от мужчин настоящих. Обычно он предшествовал роковому приговору: «Да он не знает даже, каким концом бензопилы пилить!» Но с другой стороны, я всегда был мозгами при мускулах моих родственничков.

Составив обо мне мнение, продавец ушел, пряча в уголке тонких губ улыбочку. Как и мои кузены и дяди, он безошибочно распознал во мне того, кем я был: человека, который думает, человека, который читает книжки без картинок и любит фильмы, где никто ни за кем не гоняется на машинах.

Я захотел поскорее уйти из строительного магазина. Мне там не место. Здесь собрано слишком много моих старых страхов. Но в ушах у меня звучал смех Пэт, и это придало мне сил.

— Я собираюсь купить кое-кому подарок, — громко проговорил я и тут же понял, что допустил ошибку. Мои дяди и кузены никогда не произнесли бы вслух слова «подарок». Они сказали бы так: «Мне надо купить для зятя набор гаечных ключей. Что у тебя есть?» Но продавец обернулся и улыбнулся мне. В конце концов, «подарок» — это означает «деньги».

— А что за подарок? — поинтересовался он.

На инструментах отца Пэт имелось немецкое название, я повторил его — с правильным произношением, разумеется (вот он и, преимущества учености), неудовольствием отметил, что брови продавца слегка приподнялись. Я остался весьма собой доволен: мне удалось произвести на него впечатление.

Он зашел за стойку и вытащил из-под нее каталог.

— У нас в наличии этого товара нет, но мы можем заказать все, что захотите.

Я кивнул, как я надеялся, очень по-мужски, стараясь показать, что точно знаю, чего хочу, и пролистал каталог — полноцветные иллюстрации, дорогая бумага. Нечего и удивляться, что цены астрономические.

— Прецизионную отвертку? — спросил продавец, выражая все этим единственным словом.

Я сжал губы — тысячи раз я видел, как мои дяди так делают, — и кивнул, как будто понимал, в чем разница между прецизионной отверткой и отверткой из детского набора «Умелые руки».

— Другого нам и не надо, — сказал я сквозь зубы — так все мои дяди говорили о технике. Лучезарное сияние слов «двухтактный двигатель» заставляло их стискивать зубы так, что слова эти звучали совсем уж неразборчиво.

— Можете взять каталог, — сказал продавец, и мои челюсти на мгновение разжались.

Я едва удержался, чтобы не возликовать: «О, как любезное вашей стороны...» Но вовремя вспомнил про нижнюю губу и пробурчал:

— Благодарю.

Я старался, чтобы звук шел как бы из задней части глотки, и жалел, что на мне нет замызганной бейсболки с названием какой-нибудь команды — тогда я смог бы потянуть за козырек и, выходя из магазина, попрощаться, как настоящий мужчина.

Когда в тот вечер я добрался до своей крохотной серой квартирки, я поискал в каталоге кое-какие инструменты отца Пэт. Инструменты эти стоили несколько тысяч долларов. Не сотен — тысяч.

А он каждый вечер оставлял дубовый я шик на веранде. Без замка. Без охраны.

Когда на следующий день я встретился с Пэт между парами — она изучала химию, а я английскую литературу, — я упомянул инструменты со всей небрежностью, на которую был способен. Мне не удалось ее провести — она поняла, как это важно для меня.

— Ну почему ты всегда ожидаешь самого худшего? — с улыбкой спросила она. — Вещи не важны, важны только люди.

— Скажи это моему дяде Реджу, — попробовал пошутить я.

Улыбка на ее прекрасном лице угасла.

— Я бы с удовольствием.

Пэт ничего не боялась. Но я не хотел, чтобы она взглянула на меня другими глазами, и потому не знакомил ее со своими родственниками. Вместо этого я притворялся членом се семьи — той, в которой были праздничный обед на День благодарения и Рождество с эггногом и подарками поделкой.

— Слушай, ты на самом деле любишь меня — или все-таки мою семью? — как-то спросила Пэт. Она улыбалась, но глаза ее оставались серьезными.

— А ты любишь меня — или мое поганое детство? — парировал я, и мы улыбнулись друг другу. Потом большой палец моей ноги скользнул ей под штанину, и мы забыли обо всем.

Мы с Пэт казались друг другу донельзя диковинными созданиями. Экзотика, да и только. Ее милое, любящее, доверчивое семейство всегда удивляло и восхищало меня.

• 1/79
• Следующая