Чернильная кровь - Функе Корнелия - Страница 35
- Предыдущая
- 35/123
- Следующая
Если бы не слова Орфея, Реза не узнала бы места, куда пожелала попасть Мортола. Крепость Каприкорна выглядела совсем не так, когда она была тут в последний раз. Тогда всюду сновали вооруженные люди, они охраняли лестницы, ворота, стены. Там, где лежало сейчас лишь несколько обугленных бревен, стояла пекарня, а напротив, у лестницы, она выбивала вместе с другими служанками ковры, которыми Мортола украшала голые комнаты лишь по особым случаям.
Комнат этих больше не было. Стены крепости обвалились и почернели от огня. Сажа покрывала камни, словно кто-то выкрасил их черной краской, а двор, прежде гладко утоптанный, зарос тысячелистником. Тысячелистник любит пожарища, и он рос тут теперь повсюду, а там, где прежде узкая лестница вела к сторожевой башне, во владения Каприкорна ворвался лес. Молодые деревца пустили корни среди развалин, словно только и ждали случая отобрать у человека отвоеванное им пространство. Из пустых оконных проемов торчал осот, мох покрывал развалившиеся ступени, а по обгоревшим деревянным столбам, оставшимся от виселиц Каприкорна, вился плющ. Реза видела на них немало повешенных.
— Что это? — Голос Мортолы гулко разнесся среди мертвых стен. — Что это за жалкие развалины? Это не крепость моего сына!
Реза теснее прижалась к Мо. Он все еще стоял как оглушенный, словно ожидая, что снова увидит вместо камней книги Элинор. Реза знала по собственному опыту, что он сейчас чувствует. Для нее во второй раз все было уже не так страшно. Ведь теперь она была не одна и понимала, что произошло. Но Мо, похоже, забыл обо всем: о Мортоле, о Басте и о том, зачем его сюда перенесли.
Зато Реза об этом не забыла и с замиранием сердца следила за тем, как Мортола продирается сквозь заросли тысячелистника к обугленным стенам и ощупывает камни, словно гладя мертвое лицо своего сына.
— Я своими руками вырежу язык этому Орфею и подам ему на завтрак под соусом из наперстянки! — выдохнула она. — Это — крепость моего сына?! Ну уж нет!
Она крутила головой, как птица, оглядываясь по сторонам.
Баста стоял неподвижно, направив на Мо и Резу ружье, и молчал.
— Да скажи ты что-нибудь! — закричала на него Сорока. — Скажи хоть слово, идиот!
Баста нагнулся и поднял лежавший у его ног проржавевший шлем.
— Что тут скажешь? — буркнул он, кидая шлем обратно в траву и пиная его ногой, так что он со звоном покатился вдоль стены. — Конечно, это наша крепость. Ты что, не видишь знак Козерога там, на стене? Даже черти еще стоят, хотя у них теперь шапки из плюща, а там, напротив, — глаз, что наш Мясник любил рисовать на камнях.
Мортола уставилась на нарисованный красной краской глаз в том месте, куда показывал Баста. Потом она подошла к остаткам деревянных ворот, разбитых и сброшенных с петель, почти уже не видных под зарослями ежевики и крапивы в человеческий рост. Она молча стояла и озиралась по сторонам.
Мо наконец пришел в себя.
— О чем она говорит? — шепотом спросил он Резу. — Где мы? Здесь был притон Каприкорна?
Реза молча кивнула. Но Сорока вздрогнула от звука его голоса, резко повернулась и пошла прямо на него, покачиваясь, словно от головокружения.
— Да, это его крепость, но Каприкорна здесь нет! — сказала она угрожающе тихо. — Моего сына здесь нет. Значит, Баста все же был прав. Он умер здесь и в другом мире, умер… От чего? От твоего голоса, от твоего проклятого голоса!
Лицо Мортолы выражало такую ненависть, что Реза невольно потянула Мо к себе, чтобы как-нибудь укрыть от этого взгляда. Но за ними была лишь закопченная стена, на которой красовался знак Козерога с красными глазами и пылающими рогами.
— Волшебный Язык! — Мортола брызнула этими словами, как ядом. — Язык-Убийца, это было бы точнее. Твоя дочурка не решалась выговорить слова, убившие моего сына, зато ты — ты не колебался ни мгновения! — Она продолжала уже почти беззвучно: — Я вижу тебя перед собой так ясно, словно это было вчера, — как ты берешь листок у нее из рук и отодвигаешь дочь в сторону. А потом изо рта у тебя полились слова — красивые, как все, что ты говоришь, — и когда ты закончил, мой сын лежал на земле мертвым.
На секунду она прижала руку к губам, словно подавляя всхлип. Когда рука опустилась, губы продолжали дрожать.
— Как… это… возможно? — сказала она дрожащим голосом. — Объясни мне, как это возможно? Ведь он был вообще не оттуда, не из вашего лживого мира. Как мог он там умереть? Или ты для того и заманил его туда своим дьявольским языком?
Она снова отвернулась и, сжав худые пальцы в кулаки, уставилась на обгорелые стены.
Баста снова нагнулся. На этот раз он подобрал наконечник стрелы.
— Хотелось бы мне знать, что здесь произошло, — пробормотал он. — Я говорил, что Каприкорна здесь нет, но остальные-то где? Рыжий Лис, Недотепа, Горбун, Свистун и Мясник… они что, все погибли? Или томятся в застенках Жирного Герцога?
Он с тревогой взглянул на Мортолу.
— Что нам делать, если никого из них нет, а? — Баста говорил голосом ребенка, боящегося темноты. — Или ты хочешь, чтобы мы жили в пещере, как кобольды, пока до нас волки не доберутся? Ты про них забыла — про волков? И альбы, и огненные эльфы, и вся прочая нечисть, от которой тут проходу нет… Я о них не забывал, но тебе ведь непременно нужно было вернуться в это проклятое место, где за каждым деревом по три злых духа!
Он схватился за амулет, висевший у него на шее, но Мортола не удостоила его даже взглядом.
— Помолчи! — сказала она так резко, что Баста втянул голову в плечи. — Сколько можно тебе объяснять, что духов бояться нечего. А что до волков, так на то у тебя есть нож. Уж мы не пропадем. Мы и в их мире не пропали, а здесь мы все же у себя дома. Кроме того, у нас есть могущественный друг — ты забыл об этом? Мы навестим его в ближайшее время. Но сперва мне нужно сделать одно дело, которое я слишком долго откладывала.
Она повернулась, твердым шагом подошла к Басте и взяла у него из рук ружье.
Реза схватила Мо за руку. Она попыталась оттащить его в сторону, но не успела. Мортола уже выстрелила. Сорока умела обращаться с ружьем. Ей приходилось стрелять по птицам, клевавшим ее ягоды на дворе Каприкорна.
Кровь растеклась по рубашке Мо, как цветок, все шире раскрывающий пурпурно-красные лепестки. Реза услышала собственный крик, когда он упал и вдруг оказался лежащим на траве, окрашивающейся постепенно пурпуром, как его рубашка. Она бросилась на колени, перевернула его и зажала руками рану, словно могла остановить льющуюся кровь, кровь, уносившую его жизнь.
— Пошли, Баста! — донесся до нее голос Мортолы. — Идти далеко, а нам нужно найти надежный приют до темноты. Ночью в этом лесу делать нечего.
— Ты хочешь оставить ее здесь?
Это говорил Баста.
— А почему бы и нет? Я знаю, она тебе всегда нравилась, но о ней позаботятся волки. Запах свежей крови их быстро приманит.
Кровь. Она текла все быстрее, а лицо Мо было белым как снег.
— Нет! Нет, только не это! — прошептала Реза и услышала собственный голос. Она зажала рукой дрожащие губы.
— Ты только посмотри! Голубка у нас заговорила! — Насмешливый голос Басты донесся до нее сквозь гул в ушах. — Жаль только, что он тебя уже не услышит, а? Будь здорова, Реза!
Она не оглянулась. Даже когда шаги за ее спиной стали удаляться.
— Нет! — шептала она, словно молитву. — Нет!
Она оторвала полоску ткани от своего платья — если бы только руки не так дрожали! — и прижала ее к ране. Руки у нее были мокры от его крови и собственных слез. «Реза! — прикрикнула она на себя. — Слезы тебе не помогут! Вспоминай! Что делали люди Каприкорна с ранами?» Они выжигали их, но об этом она не могла даже думать. А потом было еще это растение с пушистыми листьями и светло-сиреневыми цветами, мелкими колокольчиками, вокруг которых вечно вились шмели. Реза стала искать его вокруг сквозь пелену слез, надеясь на чудо…
Между побегов жимолости кружились две синекожие феи. Был бы здесь Сажерук, он сумел бы их подманить. Он подозвал бы их тихим голосом и уговорил дать немного слюны или серебристой пыльцы, которую они стряхивали с волос.
- Предыдущая
- 35/123
- Следующая
