Зеленая миля - Кинг Стивен - Страница 29
- Предыдущая
- 29/82
- Следующая
И, словно подчеркнув это мне еще раз, он намеренно покачал опять головой, потом лег на койку, положив сло-женные ладони под левую щеку, как подушку, и отвер-нулся к стене. Ступни его свисали с койки, но его это нисколько не волновало. Рубашка на спине задралась кверху, и я увидел шрамы, исполосовавшие кожу.
Я вышел из камеры, закрыл замки, потом посмотрев на Делакруа, который, вцепившись руками в прутья решетки, глядел на меня с беспокойством. А может, даже со страхом. Мистер Джинглз восседал у него на плече, и его светлые усики шевелились.
– Что этот черный человек делал с тобой? – прошептал Делакруа. – Это что у него, амулет? Он приложил к тебе амулет? – Странный французский акцент рифмовал «амулет» и «туалет».
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, Дэл.
– Понимаешь, черт бы тебя побрал! Посмотри на себя! Весь переменился! Даже походка изменилась, босс!
Наверное, и вправду моя походка стала другой. Я не ощущал боли в паху, чувствуя вместо этого умиротворение, близкое к восторгу, – тот, кто хоть раз страдал от сильной боли, а потом выздоровел, понимает, о чем речь.
– Все в порядке, Дэл, – настаивал я. – Джону Коффи просто приснился кошмарный сон, вот и все.
– Он колдун с амулетом! – с горячностью произнес Делакруа. На верхней губе у него выступили капельки пота. Дэл не так много видел, но ему хватило, чтобы перепугаться до смерти. – Он приносит несчастье.
– Почему ты так думаешь?
Делакруа взял мышонка на ладонь. Он прикрыл его другой ладонью и поднес к своему лицу. Потом вынул из кармана кусок розового мятного леденца. Протянул его мышонку, но тот сначала не обратил на леденец внимания, а вытянул шею, принюхиваясь к дыханию человека, словно вдыхая аромат цветов. Его бусинки-глаза были полуприкрыты и на мордочке написано выражение восторга, Делакруа поцеловал его в носик, и мышонок позволил себя поцеловать. Потом он взял предложенный кусочек леденца и принялся жевать. Делакруа смотрел на него несколько секунд, затем перевел взгляд на меня. И я сразу понял.
– Тебе мышонок сказал, – произнес я. – Так?
– Oui.
– Так же, как прошептал свое имя?
– Да, он шепнул его мне на ухо.
– Ложись, Дэл, – предложил я. – Отдохни. Все эти шептанья, наверное, тебя утомили. – Он сказал что-то еще, должно быть, осудил за то, что не верю ему. Его голос снова долетал как бы издалека. А когда я вернулся к столу дежурного, мне казалось, что я не иду, а плыву или вообще это камеры плывут мимо меня с обеих сторон, передвигаясь на потайных колесах.
Я хотел было сесть, как обычно, но на полпути мои колени подкосились, и я свалился на голубую подушку, которую год назад Харри принес из дома и положил на сиденье. Если бы стул стоял чуть дальше, я плюхнулся бы прямо на пол, не успев сосчитать до трех.
Вот так и сидел, не ощущая никакой боли в паху, где еще десять минут назад горел лесной пожар.
«Я помог вам, правда?» – сказал Джон Коффи, и это было правдой, мое тело это подтверждало. Но умиротворения в моей душе не наступило. Этому он совсем не помог.
Мой взгляд упал на стопку бумаг под жестяной пепельницей на углу стола. На верхней стояло: «Отчет по блоку», а где-то посередине была графа, озаглавленная «Отчет о необычных происшествиях». Я заполню ее вечером, когда начну составлять рапорт о ярком и шумном прибытии Вильяма Уортона. Но нужно ли рассказывать, что произошло со мной в камере Джона Коффи? Я представил, как беру карандаш" тот, чей кончик всегда облизывал Брут, и вывожу одно слово крупными прописными буквами: ЧУДО.
Это, наверное, выглядело смешно, но вместо того, что-бы улыбаться, я вдруг почувствовал, что сейчас заплачу. Я закрыл лицо руками, прижав ладони ко рту, чтобы сдержать рыдания: мне не хотелось опять пугать Дэла, когда он только-только начал успокаиваться. Но рыданий не было, как не было и слез. Через несколько секунд я отнял руки от лица и сложил их на столе. Не знаю, что я чувствовал, но в моей голове жила единственная ясная мысль, чтобы никто не вернулся в блок, пока я не возьму себя в руки. Я боялся того, что они смогут увидеть на моем лице.
Я придвинул к себе бланк отчета. Я хотел подождать, пока успокоюсь, чтобы написать о том, как мой последний «проблемный ребенок» чуть не задушил Дина Стэнтона, но бюрократические штуки вполне мог заполнить сейчас. Я боялся, что мой почерк тоже будет смешным – дрожащим, но писал, как обычно.
Через пять минут я положил карандаш и пошел в туалет рядом с моим кабинетом. В общем-то, не сильно
и хотелось, но, думаю, мне не терпелось проверить, что же случилось со мной! Стоя в ожидании, когда потечет, я предчувствовал, что будет больно, как утром, когда казалось, будто из меня выходят мелкие осколки стекла, и то, что он сделал, в конце концов окажется всего лишь гипнозом, просто временным облегчением.
Боли я не почувствовал, а моча оказалась чистой, без признаков гноя, Я застегнул брюки, потянул за цепочку и вернулся к столу дежурного продолжать работу.
Я знал, что произошло. Наверное, знал это даже тог-да, когда пытался убедить себя, что был под гипнозом. Я получил исцеление, настоящее, чудесное, от Всемогу-щего Бога. Еще мальчиком, посещая всякие баптистские или пятидесятницкие церкви, которые почитались моей матерью и сестрами в определенный месяц года, я на-слушался разных историй о чудесных исцелениях. Не все я принимал на веру, но многим людям верил. Один из них – мужчина по имени Рой Делфинс, живший непо-далеку от нас со своей семьей, когда мне было лет шесть. Делфинс случайно отрубил топором пальчик своему ма-ленькому сыну, когда тот неосторожно положил руку на полено, которое держал, помогая отцу рубить дрова. Рой Делфинс сказал, что почти протер ковер коленями в мо-литвах осенью и зимой, а весной пальчик прирос снова. Даже ноготь стал расти. Я поверил Рою Делфинсу, когда тот свидетельствовал об этом во время празднования в четверг вечером. В том, что он говорил, чувствовалась неподдельная искренность; он стоял, засунув руки в кар-маны комбинезона, и не поверить ему было невозможно. Когда палец начал прирастать, его сначала покалывало, палец не давал спать ночью, говорил Рой Делфинс, но он знал, что это божественное покалывание, и терпел, Молитесь Иисусу, Отче наш, сущий на Небесах.
Рассказ Роя Делфинса был одним из многих, я вос-питывался в традициях чудес и исцелений. Я вырос с ве-рой и в амулеты (только там, в горах, мы рифмовали его со словом «портрет»), – болотная вода от бородавок, мох под подушкой от сердечной боли из-за потерянной любви – и, конечно же, в то, что мы называли талис-манами, но я не верил, что Джон Коффи колдун. Я смот-рел ему в глаза. Более того, я ощутил его прикосновение. Оно было как прикосновение странного и удивительного доктора.
– Я ведь помог, правда?
Эти слова все звенели и звенели у меня в голове, как обрывок песенки, от которой никак не можешь избавиться, или как слова заклинания,
– Я ведь помог, правда?
Правда, только помог не он. Помог Господь. И если Джон Коффи говорил "я", то скорее от незнания, чем из гордости, но я знал, верил по крайней мере в то, что узнал об исцелениях в этих церквях (Молитвы «Отче наш, сущий на Небесах»), в сосновых деревянных домиках, так милых сердцу моей двадцатидвухлетней матушки и теток: исцеление зависит не от исцеляемого и не от целителя, а только от воли Божьей. Для того, кто просто поправился после болезни, это нормально, так и должно быть, но человек исцеленный должен потом спросить «почему», задуматься о воле Божьей и о том, какие сверхъестественные пути прошел Господь для осуществления воли своей.
Чего же тогда Бог хотел от меня? Чего так сильно желал, что вложил целительную силу в руки детоубийцы? Чтобы я остался в блоке, а не дрожал дома в постели, больной, как собака, с мерзким запахом серы, исходящей из всех моих пор? Возможно. А может быть, мне нужно было находиться здесь, а не дома на тот случай, если Буйный Билл Уортон опять решит выкинуть какой-нибудь номер, или для того, чтобы Перси Уэтмор не отмочил что-нибудь идиотское и разрушительное. Ну ладно, что ж. Я буду смотреть вокруг и помалкивать, особенно о чудесных исцелениях.
- Предыдущая
- 29/82
- Следующая
