Сердца в Атлантиде - Кинг Стивен - Страница 69

• Предыдущая
• 69/124
• Следующая

— Это информация. Помнишь “Пленного”? “Номер Шестой, нам нужна.., информация”.

— У меня есть девушка дома, — сказал я, — Тоже информация.

— У меня есть еще работа — репетирую по математике. Я обещала сегодня позаниматься часок с девушкой со второго этажа. Дифференциальное исчисление. Алгебра. Она безнадежна и хнычет, но это шесть долларов за час. — Кэрол засмеялась. — Ну вот! Мы обмениваемся информацией как одержимые.

— Но Боги это ничего хорошего не сулит, — сказал я, но был спокоен: я знал, что мы увидим Боги в этот вечер. По-моему, еще я знал, что в нашем будущем будут романтические отношения. И у меня возникло странное ощущение легкости, будто какая-то сила поднимала меня над землей.

— Я могла бы позвонить Эстер из Хока и перенести дифференцирование с девяти на десять, — сказала Кэрол. — Эстер — крайне тяжелый случай. Никогда никуда не ходит. Сидит почти все время в бигудях и пишет письма домой, как все в колледже трудно. Хотя бы первый фильм успеем посмотреть.

— Вот и хорошо, — сказал я.

Мы пошли в сторону Хока. Да, это были деньки! Не требовалось вызывать няню к детям, выпускать собаку, кормить кошку и включать сигнализацию. Вы просто шли, куда и когда хотели.

— Получается что-то вроде свидания? — спросила она немного погодя.

— Ну, — сказал я, — пожалуй.

Мы проходили мимо Восточного корпуса, и по дорожкам к клубу шли другие ребята.

— Отлично, — сказала она. — А то я ведь оставила сумочку у себя в комнате и не могу заплатить за себя.

— Не беспокойся. Я богач. Порядочно выиграл сегодня в карты.

— В покер?

— В “черви”. Знаешь такую игру?

— Шутишь? Я провела три недели в лагере “Виннивинья” на озере Джордж в то лето, когда мне было двенадцать. Лагерь Ассоциации молодых христиан — лагерь для неимущих ребят, называла его моя мать. Чуть не каждый день лил дождь, и мы только дулись в “черви” и охотились на Стерву. — Ее глаза смотрели куда-то вдаль, как бывает, когда люди спотыкаются о какое-то воспоминание, будто на туфлю в темноте. — “Ищите женщину в черном”. Cherchez la femme noire.

— Ну да, та самая, — сказал я, зная, что в эту минуту меня для нее тут нет. Затем она вернулась, улыбнулась мне и достала сигарету из кармана джинсов. Мы тогда много курили. Все мы. Тогда можно было курить в больничных приемных. Я рассказал про это моей дочери, и она сначала отказалась мне поверить.

Я тоже достал сигарету и дал огонька нам обоим. Такая хорошая минута; мы глядим друг на друга над язычком пламени “Зиппо”. Не так чудесно, как поцелуй, но все равно хорошо. Я вновь ощутил ту же легкость, какую-то поднимающую меня силу. Иногда поле твоего зрения расширяется, и ты исполняешься надежды. Иногда кажется, будто ты способен видеть то, что за углом, — и, может, так оно и есть. Это хорошие минуты. Я захлопнул зажигалку, и мы пошли дальше, покуривая. Наши руки почти соприкасались — но почти.

— О каких деньгах мы говорим? — спросила она. — Достаточно, чтобы сбежать в Калифорнию, или все-таки поменьше?

— Девять долларов.

Она засмеялась и взяла мою руку.

— Значит, свидание, — сказала она. — Можешь купить мне попкорна.

— Идет. Тебе без разницы, какой фильм пойдет первым? Она кивнула.

— Боги — всегда Боги.

— Верно, — сказал я. — Но мне хотелось, чтобы первым был “Мальтийский сокол”.

Так и оказалось. На половине, когда Питер Лорре откалывал свой довольно-таки зловещий веселый номер, а Боги глядел на него с вежливой, чуть насмешливой улыбкой, я посмотрел на Кэрол, Она смотрела на меня. Я нагнулся и поцеловал ее маслянистый от попкорна рот в черно-белом лунном свете первого вдохновенного фильма Джона Хьюстона. Губы у нее были нежными, отзывчивыми. Я чуточку отодвинулся. Она все еще смотрела на меня. Легкая улыбка вернулась. Тут она протянула мне свой пакетик с поп корном. Я предложил ей коробочку с леденцами, и мы досмотрели вторую половину фильма.

По дороге обратно в комплекс общежитии Чемберлен — Кинг — Франклин я взял ее за руку, как будто так и надо было. Она переплела пальцы с моими достаточно естественно, но мне почудилась некоторая скованность.

— Ты вернешься к “Мятежу на “Кейне”? — спросила она. — Если ты не потерял корешок билета, тебя пустят. А то возьми мой.

— Не-а. Мне нужно долбить геологию.

— На спор, будешь вместо этого всю ночь дуться в карты.

— Не могу себе этого позволить, — сказал я. И с полной искренностью. Я думал вернуться и засесть за учебник. Совершенно искренне.

— “Одинокие борения” или “Жизнь студента по займу”, — сказала Кэрол. — Душенадрывающий роман Чарльза Диккенса. Вы будете рыдать, когда храбрый Питер Рили утопится в реке, узнав, что Служба финансовой помощи лишила его таковой.

Я засмеялся. Она была очень догадлива.

— Я ведь в том же положении. Если напортачим, то почему бы нам не устроить двойное самоубийство? Нырнем в Пеобскот, и прощай жестокий мир.

— А вообще-то, что девочка из Коннектикута делает в Университете Мэна? — спросил я.

— Ответить не так просто. И если ты вздумаешь пригласить меня еще раз куда-нибудь, учти, ты для меня дедушка. Собственно восемнадцать мне будет только в ноябре. Я перескочила седьмой класс. В том году мои родители развелись, и мне было очень скверно. Оставалось либо заниматься с утра до вечера, либо стать одной из харвичских старшеклассниц не уличном углу. Тех, которые получают высшие баллы за французские поцелуи и обычно беременеют в шестнадцать лет. Ты представляешь, о ком я?

— Само собой.

В Гейтсе вы видели их хихикающие стайки перед “Фонтаном Фрэнка” или “Сладкими Сливками” в ожидании появления мальчиков в их повидавших виды “фордах” и “плимутах-хеми” — скоростных машинах со щитками и налепленными на задние стекла надписями “ФРАМ” и “КВАКЕРСКИЙ ШТАТ” <Пенсильвания.> — или же могли видеть этих девочек уже женщинами в другом конце Главной улицы на десять лет старше, на сорок фунтов тяжелее за пивом и виски в “Таверне Чука”.

— И я занималась с утра до вечера. Мой отец служил во флоте. Был уволен по инвалидности и переехал сюда, в Мэн.., в Дамарискотту, дальше по побережью.

Я кивнул, вспоминая жениха Дианы Рени — того, что сказал: “Так держать!” и пошел служить на фло-о-о-т…

— Я жила с матерью в Коннектикуте и училась в харвичской городской школе. Я подала заявление в шестнадцать разных колледжей, и меня приняли все, кроме трех.., но…

— Но они хотели, чтобы ты сама платила за обучение, а ты не могла.

Она кивнула.

— До лучших стипендий я не дотянула по отборочным тестам баллов на двадцать. Не помешали бы какие-нибудь спортивные достижения, но я слишком корпела над учебниками. И к тому времени я уже вовсю втюрилась в Салл-Джона.

— Твоего мальчика, верно?

Она кивнула, но так, словно этот Салл-Джон не очень ее интересовал.

— Реальное финансовое содействие предлагали только университеты Мэна и Коннектикута. Я выбрала Мэн, потому что к тому времени уже плохо ладила с матерью. Ссоры и ссоры.

— А с отцом ты лучше ладишь?

— Я его почти не вижу, — сказала она сухо и деловито. — Он живет с бабой, которая.., ну, они все время пьют и сцепляются друг с другом. И хватит об этом. Но он постоянный житель штата, я его дочь. Я не обеспечена всем, в чем нуждаюсь — откровенно говоря, Коннектикут предлагал условия получше, — но я не боюсь подрабатывать. Ради того, чтобы выбраться оттуда.

Она глубоко вдохнула вечерний воздух и выдохнула его белесой дымкой. Мы почти дошли до Франклина. В вестибюле в жестких пластмассовых креслах сидели парни, ожидая, когда их девочки спустятся к ним. Ну просто альбом со снимками преступников-рецидивистов! “Ради того, чтобы выбраться оттуда”. Она подразумевала мать, городок, школу? Или это включало и ее мальчика?

Когда мы подошли к двойным дверям ее корпуса, я обнял ее и наклонился поцеловать. Она уперлась ладонями мне в грудь. Не попятилась, а просто остановила меня. И поглядела на меня снизу вверх со своей легкой улыбкой. Мне пришло в голову, что я того и гляди полюблю эту улыбку — можно проснуться посреди ночи, думая о такой улыбке. О голубых глазах и светлых волосах тоже, но главным образом об улыбке. Губы только чуть изгибались, но в уголках рта все равно появлялись ямочки.

• Предыдущая
• 69/124
• Следующая