Воспитание принца - Ласки Кэтрин - Страница 4

• Предыдущая
• 4/29
• Следующая

Конечно же, они напрасно гасили огонь. Всего три дня назад Тео сделал это, но один из братьев уже прибыл к их убежищу.

Прятать Хуула в дупле было уже бессмысленно. Член Братства Глаукса, дородный, веселый мохноногий сыч, представился братом Бервиком. Он не только заметил Гранка и Тео, но и увидел, как Хуул выбирается из дупла.

— Какой симпатичный юнец. И только-только отрастил маховые перья. Пробовал уже летать с ветки на ветку?

— Как раз собирался. — Глаза Хуула были полны разочарования.

— И тут появился я и испортил все веселье! Что ж, почему бы тебе все же не попробовать, мальчик?

Сложно было не проникнуться к Бервику симпатией, и еще сложней было относиться с подозрением к такой общительной и жизнерадостной сове. И вот, выслушав наставления всех троих взрослых, Хуул начал перелетать с ветки на ветку. Для пробы перешагнув с большей ветки на ветку поменьше и чуть ниже, он повторил это снова и снова — с каждым разом все более уверенно. Скоро он уже перескакивал с ветки на ветку, наслаждаясь теми мгновениями, когда между ним и землей ничего не было.

— Отличный, скажу я, у вас птенец. Ваш сын будет первоклассным летуном…

«Стоит ли мне его поправить?» — подумал Гранк. Но прежде чем он успел придумать ответ, Хуул сказал:

— Он мой дядя. Правильно, дядя Гранк?

Гранк был поражен: он никогда не рассказывал Хуулу о том, что случилось с его родителями, и о том, что он ему не настоящий дядя. Да, он сам не раз говорил птенцу: «Зови меня просто дядя Гранк», — но откуда Хуул знает, что такое мама и папа? И если уж на то пошло, чем сын отличается от племянника?

— Да, ты прав, Хуул. Я твой дядя, — пробурчал Гранк и бросил быстрый взгляд на брата Бервика. — Грустная история.

— О да, — вполголоса согласился Бервик. — Столько птенцов потеряли своих родителей в этой глупой войне.

Хуул был слишком занят выполнением очередного трюка, чтобы уделять внимание разговору взрослых.

Пока он продолжал свою тренировку на ветках под бдительным надзором Тео, Гранк и Бервик разговорились. Бервик рассказал, что заметил дым уже несколько дней назад, но до сих пор не мог выкроить времени для того, чтобы выяснить, в чем дело.

— Ах да… я… я храню несколько углей тут… неподалеку, — объяснял Гранк. — Собрал их во время лесного пожара в Южных королевствах.

— Ты собираешь угли? — недоуменно спросил Бервик.

— Э… ну да. Собираю. Странная привычка, правда? Мне кажется, они забавные.

— Забавные? — Бервик недоуменно наморщил пучки черных перьев над глазами. — Любопытно…

— Да, они любопытные… то есть, я хотел сказать, это я любопытный… э… в общем… ну да, — в подобных ситуациях Гранк всегда терялся.

Он совершенно не умел врать. И к тому же знал, что этот мохноногий сыч — порядочная и честная сова. Гранку претила необходимость обманывать его.

— Что ж, — сказал брат Бервик, — может быть, однажды ты посетишь наше убежище на другом конце острова и покажешь несколько своих забавных угольков. Мы намерены сделать наш лагерь центром обучения. Любопытство, в хорошем смысле этого слова, — это как раз то, чему мы с Братьями поклоняемся. Все считают нас довольно скучными созданиями: какое уж там веселье, если мы столько времени проводим молча. Но это громкая тишина, так как в наших головах всегда звучат вопросы о природном мире. Да, несомненно, мы просто умрем от любопытства, если ты не поделишься с нами своим увлечением и не покажешь свои угли и огонь!

— Что ж, возможно, когда-нибудь. Но только не сейчас: у меня когти полны забот об этом птенце!

— Конечно, я это вижу.

Хуулу не понадобилось много времени, чтобы научиться летать. Он постиг эту науку за удивительно короткий срок.

Он начал перепрыгивать с ветки на ветку в хрупких лавандовых сумерках, а к тому моменту, когда луна поднялась в черноту ночи, уже летал. Они провели для него милую церемонию Первого Полета. Тео нашел толстого зайца, которого Хуул разорвал с огромным удовольствием. Белые пятна вокруг его клюва и на груди теперь стали красными от крови. Он впервые ел зайца и получил от этого огромное удовольствие. Мех был куда гуще, чем у мыши или полевки, и приятно щекотался по пути к желудку. Они спели песню Первого Полета и потом, по обычаю, взяли пушистый хвост зайца, который остался несъеденным, и укрепили его на голове Хуула. Затем он, как полагается, облетел с этим украшением вокруг дерева, чувствуя себя немного глупо с заячьим хвостом на голове. Лучше бы хвост был мышиным или, еще лучше, лисьим — как красиво он развевался бы на ветру. Но Хуул понимал, что не должен жаловаться. Кроме того, он был просто слишком заворожен этим новым, чудесным ощущением полета. Он чувствовал себя так, как будто очутился в другом мире. И если задуматься, так оно и было. Он был частью неба. И, устремляясь в озаренную луной ночь, он чувствовал жалость ко всем несчастным бескрылым существам, прикованным к земле.

— Смотри на меня, дядя Гранк! Смотри, Тео! — Хуул проделал великолепный разворот над кузней, где теперь мерцали несколько углей и занимались первые языки пламени — впервые с тех пор, как три дня назад их потушили. Теперь, когда Бервик знал все об их присутствии и об «увлечении» Гранка, скрывать огонь больше не было необходимости.

Гранку и Тео казалось, что Хуул никогда не перестает летать. Ночь за ночью он практиковался и тренировал свои только что обросшие красивыми, рыжевато-коричневыми перьями крылья. «Совсем как у его матери», — с грустью подумал Гранк. Где же сейчас Сив, мать Хуула, жена короля Храта, а для Гранка — подруга детства и да, — он должен признать это, — любовь всей его жизни?

Он был рад, что Хуул не стал ни о чем спрашивать его после того, как Бервик назвал птенца сыном Гранка. Но, по правде говоря, Хуул был слишком захвачен своими новыми умениями, чтобы задумываться над такими вопросами. Все, чего он хотел, это летать, летать и летать. И каждый раз, когда Гранк или Тео звали его в дупло после того, как темнота ночи превращалась в серость рассвета, он всегда говорил: «Пожалуйста, еще пять минут». Он не знал точно, что такое пять минут, но звучало это солидно: хороший кусок времени, которое можно потратить на то, чтобы скользить сквозь шелк ночи, ловить холодный ветер или теплые потоки воздуха, идущие от огня, и взмывать вверх без всяких усилий. О, как же он любит летать!

Гранк учил Хуула не только умению летать и охоте, но и менее практичным вещам — менее практичным, но, несомненно, необходимым молодому принцу, даже если этот принц еще не знает, что принадлежит к королевскому роду. Гранк читал птенцу короткие лекции о кодексе чести, который составил для аристократов еще дед Хуула и который следовало соблюдать и на поле боя, и за его пределами.

— Нельзя атаковать противника за пределами поля боя, Хуул, и ни за что нельзя нападать на безоружную сову.

Хуул глубокомысленно кивнул.

— Сова, нарушающая кодекс, в конце концов вредит только себе. Она подвергает опасности те семена Га, что произрастают в желудке каждой совы.

— Я не понимаю, что такое семена Га, дядя Гранк.

— Это непросто объяснить, мой мальчик, но я постараюсь.

— Ты говоришь о настоящих семенах?

— Нет, думаю, что нет. И даже если бы они существовали в самом деле, то были бы такими маленькими, что их нельзя было бы рассмотреть, даже если заглянуть прямиком в желудок. Га — это великий дух; дух, который каким-то образом содержит в себе не только все благородное, но и все скромное тоже. Он цветет в немногих совах.

— Только в совах? — спросил Хуул.

— Да, думаю, что да.

— Ты когда-нибудь видел сову, в которой цветет Га, дядя Гранк?

Гранк пристально посмотрел на Хуула:

— Пока нет, парень. Это большая редкость.

Но его глаза затуманились, как будто он что-то вспоминал. Только самому себе Гранк мог признаться, что да, он встречал сову, обладавшую, как он подозревал, великим Га. Это была Сив, мать Хуула.

• Предыдущая
• 4/29
• Следующая