Танцовщица в луче смерти - Михайлова Евгения - Страница 39

• Предыдущая
• 39/57
• Следующая

– Да, – Виктория подняла хмурый взгляд. – Не получается у меня про это говорить. Не могу себя заставить.

– Так. Это уже кое-что. Вы пройдете психиатрическую экспертизу. Виктория, с врачами необходимо разговаривать. Иначе вы не только себя, вы нас всех загоните в тупик. И на суде пройдет любая версия, которую выдвинет обвинитель. У Коврова влиятельная семья, вы же знаете. В семье свой адвокат со связями. Кстати, мне доложили, что он несколько раз виделся с вами. О чем-то спрашивал, что-то предлагал?

– Да так. Ничего хорошего.

– Загадочный ответ. Мой совет: будьте с ним осторожны. Несмотря на то что до происшествия вы, скорее всего, были знакомы, может, даже были в нормальных отношениях... Это так?

– Что?

– В каких вы отношениях были с зятем Коврова – адвокатом Козыревым, который сейчас явно развивает некую деятельность?

– Да какие там отношения. Путался иногда под ногами...

– Вот как... Для вас это почти красноречие. Ну, что ж. На сегодня все.

Виктория встала, пошла к двери, вдруг оглянулась.

– У меня просьба, Мария Васильевна...

– Слушаю вас.

– Вы тут мне встречу устраивали. С человеком, который видел, как Нину убили... С Артемом Соколовым. Я хотела бы, чтобы он ко мне пришел еще.

– Что-нибудь вспомнили?

– Насчет Нины – нет... Просто он сказал, что будет узнавать, как у матери моей дела... В больнице. Можно?

– Вы беспокоитесь о матери?

– Хотела бы просто знать. А кто у меня еще есть...

– Раньше бы вы об этом вспомнили....

– Да уж как вышло.

– Конечно. Извините. Я попробую это организовать. Может, вы все-таки и нам поможете по тому делу. Тоже не чужой вам человек.

– Я Нину очень жалею. Я Артему сказала, что просила ее уехать отсюда. Как зайчика ее затравили.

– Вы хотите сказать, что убийцы Нины Вешняк – не случайные люди?

– Может, и случайные. Только... не спаслась бы она от них по-любому.

Когда Виктория вышла, Мария довольно долго сидела за столом в напряженной позе, с расстроенным видом. Ну как встряхнуть эту Корнееву, чтоб она заговорила? Она же столько знает... Это чувствуется по всему... Мария набрала телефон Сергея.

– Привет. Корнееву допрашивала... Как всегда. То есть – не совсем. Просит встречи с Артемом Соколовым. Нет, ничего не вспомнила, хочет, чтобы он рассказал ей о состоянии матери.

– Ничего себе! Маша, она могла спросить это у тебя, у меня, на худой конец, правда, она меня в моем истинном амплуа еще не видела... да ей бы такую информацию дал кто угодно...

– Не поняла, к чему этот фонтан эмоций на ровном месте.

– Какое ровное! Маша, он ей глянулся. Как девушка девушке говорю. Вот это женщина! В гиблой ситуации она про мужчину думает...

– Господи, какой бред. Видел бы ты эту рабу любви. Сережа, ты, конечно, полный клоун. Давай, присылай своего Артема. Как бы то ни было, она на него реагирует.

– Можно слово сказать?

– Какое слово?

– Я в смысле промежутка в твоем монологе. Нам бы ордер на обыск квартиры Лебедевых, где Нина Вешняк жила.

– Ты был у них?

– Да.

– Что-нибудь конкретное?

– Да нет. Но там ее вещи остались.

– Они что, без обыска их не выдали?

– Я не стал смотреть чемодан с ее вещами. Они сказали, денег и документов нет. А их дочь, – злобного характера килограммов сто, – она сказала, что наверняка деньги были, родители их просто взяли.

– Ну, и что тебе обыск даст?

– Не знаю. Но что мы теряем?

– Ладно. Подумаю.

Татьяна Лебедева поздно вечером шла по своему двору, возвращаясь с работы. Недалеко от подъезда, в темном месте у стены, околачивалась группа подростков. Один из них шагнул к Татьяне:

– Мужик, закурить нет?

Она медленно повернула в его сторону голову и просто посмотрела... Он шарахнулся от нее.

– Елки, – донеслось до нее. – Это баба. Психическая. Точно.

Она вошла в подъезд, открыла дверь квартиры, тяжело наклонилась и стащила поношенные кеды. Как всегда, раздраженно подумала: «Стул им поставить здесь никак невозможно». Сняла черную куртку, светлый берет, поправила короткие свалявшиеся волосы. В комнате горел свет, раздавались звуки телевизора, голоса матери и отчима. Это значит, он сидит, тянет свое пиво, а она прыгает вокруг него, прислуживает. Привычное раздражение достигло определенного градуса. В принципе раздражение и было жизненным тонусом Татьяны. Когда оно проходило, ей хотелось только одного: спать.

Она вошла в комнату ни на кого не глядя. Молча подошла к телевизору и выключила его.

– Ты че творишь? – зло уставился на нее Геннадий.

– Ладно-ладно, – замахала руками Ольга. – Не начинай. Она устала.

– От чего она устала? – не успокаивался он. – Просиживать штаны на стуле за двенадцать тыщ в месяц?

– Что? – почти обрадованно повернулась к отчиму Татьяна. – Ты мою зарплату считаешь? Может, свою нам назовешь?

– Да не надо нам ночью про эти зарплаты, – Ольга привычно встала между дочерью и мужем. Столько лет не успокоятся. Все ненавидят и ненавидят друг друга.

– Ему как раз чужие зарплаты очень даже нужны, – с ядовитым сарказмом проговорила Таня. – Ему даже зарплата покойницы пригодилась. На нее пиво пьем?

– Чего-чего? Ты про что? – Геннадий встал, отодвинул жену. – Слушай, Ольга, ты спроси у нее, сучки этой, про что она тут вякает?

– Как он меня назвал, мама, твой приживала? Ты не расслышала? – Дочь еще дальше отодвинула мать и встала лицом к лицу с отчимом. – Я сказала, деньги квартирантки заныкал, а от следствия скрыл. Нехорошо.

– Таня, – тихо сказала Ольга. – Ты что придумала? Ты это и следователю сказала?

– Нет, – сарказм Татьяны достиг ее любимой планки. – Я кляп в рот себе засунула, чтоб, не дай бог, не проговориться: моя мать живет с воришкой.

Гена бросился на падчерицу и отлетел от нее, как от резиновой стены. Она легко отбросила его одним движением руки. И пошла за ним.

– В чем дело? На кого кидаемся? Не любим правду? Может, еще немножко поговорим?

Он смотрел на нее с ненавистью и страхом. Она обожала это выражение. Ольга закрыла лицо руками.

– Что ж ты за человек такой, Таня. Что ж ты нас терзаешь постоянно.

– То есть я перед тобой в чем-то виновата? – Татьяна подошла к матери, отняла ее руки от лица, уставилась в глаза своими щелочками. – Тебе нравится жить – ничего не видеть вокруг? Ну, не получается так. Привела этого... Потом проститутку в дом пустили. Из-за денег. Ты, может, из-за денег, а он из-за чего еще, не догадываешься?

– Типун тебе на язык, – в сердцах проговорила Ольга. – Какая Нина проститутка? Ты что? Она как раз хорошая девочка была, не то что ты.

– Так ей положено быть хорошей. Больше платят... Крутился он вокруг нее, ты, мам, можешь не сомневаться. Я наблюдательная, сама знаешь. А обокрасть покойницу – это для него святое, думаю...

Геннадий опять конвульсивно дернулся в сторону падчерицы, Оля схватила его за руки, что-то забормотала. Татьяна, очень довольная собой, прошла на кухню, долго жевала все, что нашлось в холодильнике, стоя рядом с ним. Потом вошла в ванную, сбросила свою полумужскую одежду, облилась горячим душем и отправилась спать. Засыпая, она видела, что под дверью горит свет, чувствовала запах сигарет отчима, слышала сдавленные рыдания матери. А они думали, что она тут существует как предмет бесчувственный? Нет! Пусть с ней считаются.

Артем с Юлей утром приехали в больницу к Алле Селезень. Она лежала на высоких подушках и тревожно на них смотрела. Юля быстро и уютно засуетилась, разложила какие-то салфеточки, достала судочки с салатом, суфле, клубникой, размятой со сливками.

– Давайте кушать, – она говорила с Аллой, как с ребенком, и кормила ее с ложечки.

Артем молча стоял рядом со страдальческой морщинкой между бровей. Алла что-то проглотила, потом погладила Юлину руку благодарно, но глаз не сводила с Артема.

• Предыдущая
• 39/57
• Следующая