Угол атаки - Таманцев Андрей "Виктор Левашов" - Страница 61
- Предыдущая
- 61/78
- Следующая
Быстро понять, что это за сила, - это был единственный способ избежать катастрофы.
Конкуренты исключались. Крупных не было, а для остальной шелупони вот так взять и выложить шесть миллионов долларов - да они горло перегрызут тому, кто это предложит. Сумма была неподъемной и для любой из российских спецслужб - даже если допустить невероятное: что кто-то проник в тайну программы и поставил себе целью ее торпедировать. С их-то нищенским финансированием, которое только на фоне остальных бюджетников казалось непомерно большим. Да и как-то не по-русски это было, слишком уж заковыристо.
Поэтому первая мысль Ермакова была: аль-Джаббар. В распоряжении этого маленького жирного араба находились миллиарды бен Ладена, и у него хватило бы хитроумия на любую, самую изощренную комбинацию. Но Ермаков отверг эту возможность. И не из-за уверений Джаббара. Цена всем его уверениям пятачок за пучок. Но аль-Джаббар был заинтересован в успехе предприятия не меньше, а даже больше, чем сам Ермаков. Ермаков отвечал должностью, аль-Джаббар - головой. Восток есть Восток, там суд скорый.
Но если не Джаббар - кто? И с какой целью?
Лежа без сна в темной больничной палате и глядя, как скользят по потолку и просторным окнам тени от уличных фонарей и молодых берез, которыми были обсажены аллеи ЦКБ, Ермаков напряженно, до ломоты в висках, перебирал в уме все мыслимые и немыслимые варианты. И в какой-то момент, на изломе второй ночи, сдался. У него больше не было ни сил, ни желания сопротивляться. Возникло странное ощущение, что против него ополчились не конкретные люди, преследующие конкретные интересы, а словно бы духи земли задались целью помешать ему, парализовать его волю. Навалилась тяжелая апатия, осталось лишь чувство безнадежности и полной беззащитности перед неизвестной и от этого еще более страшной угрозой. Но тут какая-то часть его сознания, продолжавшая работать по инерции, подала сигнал тревоги. Ермаков вдруг понял: вот это и было целью - ввести его в такое состояние, обезоружить, деморализовать.
На языке контрразведчиков, с которыми Ермаков постоянно имел дело последние два десятка лет, это означало: он открыт для вербовочного подхода.
И как только он это осознал, его цепкая тренированная память вновь заработала на полную мощность, как компьютер, которому задан точный поисковый критерий. И выдала результат. Он понял, откуда у этого дела растут ноги. Это было тяжелое открытие. Но Ермаков был не из тех, кто боится смотреть правде в глаза. Это была операция ЦРУ.
Да, операция ЦРУ. И началась она еще полтора года назад в Объединенных Арабских Эмиратах во время проходившего там международного авиасалона, на котором Ермаков, в то время заместитель генерального директора ГК "Госвооружение", был в составе российской делегации.
Тогда, в аэропорту Абу-Даби, ожидая в баре зала VIP посадки на московский рейс, он вдруг почувствовал дурноту и через десять минут пришел в себя на кушетке в медпункте в окружении лопочущего по-арабски медперсонала. Срочно вызванный из российского посольства врач констатировал переутомление. Ермаков никогда не жаловался на здоровье, но другого объяснения не было. Поездка была очень тяжелой, вся на нервах. Днем - работа на авиасалоне, демонстрационные полеты российских истребителей, которые после памятных всем аварий наших машин в Ле-Бурже и Орли выматывали членов делегации больше, чем самих летчиков. Ночью - напряженные переговоры с аль-Джаббаром. Плюс акклиматизация, сорокаградусная жара, непривычная пища. Даже у кофе, который он пил в баре, был необычный вкус. Лишь в самолете, посмотрев на часы, Ермаков понял, что был без сознания не десять минут, как ему показалось, а не меньше часа. А еще через день, уже в Москве, чувствуя на шее зуд, как от комариного укуса, пристроил зеркало и увидел маленькую красную точку. Это был след укола.
Все стало понятно: сначала ему подсыпали какой-то гадости в кофе, потом вкатили укол.
Ермаков не поставил об этом в известность службу безопасности. Переговоры с аль-Джаббаром носили предварительный характер. Даже если цэрэушники действительно подвергли его допросу, они не узнали ничего такого, о чем сами бы не догадывались. Особисты не могли уже ничего ни изменить, ни исправить. Просрав ситуацию в аэропорту Абу-Даби, эти раздолбай вцепились бы в него бульдожьей хваткой, демонстрируя служебное рвение.
Ермаков забыл об этой истории. Заставил себя забыть. Но кто-то не забыл. И нашел способ напомнить - именно сейчас, когда программа "Феникс" получила новый, неожиданный даже для самого Ермакова импульс, когда в золотоносной россыпи вдруг сверкнула золотая жила.
Полтора года назад, когда на полигоне под Воронежем Ермакову показали истребители с антирадарным покрытием, уменьшавшим уязвимость серийных машин в десять раз, он сразу понял, что оказалось у него в руках. Это открывало захватывающие перспективы. Мгновенно родилось решение: доработать методику своими силами и организовать в Потапове производственную базу по превращению российских истребителей в "невидимки".
Это была грандиозная идея, настоящий Клондайк. Решались все проблемы. Отпадала необходимость в новых истребителях: старые модели пойдут по цене новых. Отпадала проблема производства: сотни морально устаревших "мигов" и "су" стояли без применения на российских военных аэродромах, а еще больше в резерве бывших советских республик. Сама собой решалась и одна из самых болезненных и трудных проблем - проблема транспортировки: истребители будут уходить к покупателю своим ходом. Если уменьшить радарную уязвимость в двадцать раз, средства ПВО будут обнаруживать самолет не за сто километров, а за пять. При максимальной скорости МиГ-25 две с половиной тысячи километров в час истребитель будет появляться на экранах радаров всего на четыре секунды. Ни о каком перехвате не может быть и речи. Пересекающие границу самолеты будут фиксироваться как НЛО.
От мысли задействовать в доработке методики НПО имени Жуковского Ермаков отказался сразу. Госпредприятие для этого не годилось. С их финансированием они будут копошиться годами, пойдет утечка информации. Быстро и скрытно это можно было сделать только на коммерческой основе.
Тогда и обрела новое качество крупномасштабная программа, которая получила кодовое название "феникс". Ермаков сам выбрал это название. Птица феникс, возрождающаяся из пепла. Символ возрождения российского военно-промышленного комплекса.
Г. сразу оценил идею и дал Ермакову карт-бланш. Аль-Джаббар, не торгуясь, подписал миллиардный контракт, оговорив в нем поставку всего нескольких Су-39. Открывалась возможность заключения новых сделок на сотни миллионов и даже на миллиарды долларов, которые были так нужны России.
И вот теперь, когда так близок успех, все начало вдруг валиться.
С наглостью уверенного в своей безнаказанности и силе гангстера обнаружило себя ЦРУ.
Неизвестные диверсанты взорвали "Мрию", которая должна была доставить в Лахор последнюю партию новых "су".
Но когда источник угрозы известен, все становится проще. Ермаков понял, что должен сделать.
Той же ночью, с трудом дотянувшись с кровати до оставленного сыном "ноутбука", он связался с Дойче-банком и отдал распоряжение отменить доступ к его счету всех лиц, кроме него самого. Он знал, что за этим последует.
Банк должен будет получить разрешение того, кто перечислил эти шесть миллионов долларов. Теперь цэрэушникам придется поломать голову. Отозвать вклад - на этом вся их вербовка заканчивается. Отдать? Но если после этого он пошлет их, эти деньги назад не вернешь. Даже вторым выстрелом из "аншутца". Зачем он им мертвый? Он им нужен живой. Стреляйте, господа. И цельтесь получше. Только как вы потом оправдаетесь за эти шесть миллионов? ЦРУ, конечно, богатая организация. Но бухгалтерия - она и в Америке бухгалтерия.
Как ни странно, но даже лежа на больничной койке, с ноющей при каждом резком движении раной, Ермаков и мысли не допускал, что все дело для него может действительно кончиться смертью. Смерть в ее грубом физическом воплощении существовала в каких-то иных пластах жизни. В мире Ермакова она присутствовала всего лишь как вероятность, как крайний и далеко не лучший способ разрешения возникающих по ходу дела конфликтов. В серьезных делах жизнь одного человека мало что может решить, использовать смерть в качестве аргумента - дурной тон, признак плохой, топорной работы. Этот вариант всегда просчитывается, а те, кто считает такой способ решения проблем самым эффективным, очень редко становятся серьезными бизнесменами. Они отсеиваются на дальних подступах к большому делу, успокаиваются под мраморными памятниками на московских кладбищах или даже в асфальте подмосковных дорог.
- Предыдущая
- 61/78
- Следующая
