Ушли клоуны, пришли слезы… - Зиммель Йоханнес Марио - Страница 25
- Предыдущая
- 25/116
- Следующая
Мимо промчалась машина.
— С ума он сошел, что ли? — возмутилась Норма.
— …Жили мы в очень живописном месте, — продолжал Барски, который даже не заметил промчавшегося мимо лихача. — Мы часто сидели на балконе и разговаривали или слушали музыку. А иногда подолгу молчали, любуясь плавным течением Вислы… Бравка…
Посреди мостовой лежал пьяный. Барски осторожно объехал его.
— Такими ночами, как эта, — продолжал он, теперь уже действительно разговаривая сам с собой, — теплыми летними ночами мы могли просидеть на балконе до самого утра, когда и воды Вислы, и небо начинали светлеть, и их цвет, как и краски просыпающегося города, менялись с каждой минутой… Какие чудесные это были краски… какие дивные ночи… Бравка отказывалась идти спать… Ты должна, говорил я… И мне тоже надо поспать… Через несколько часов нам на работу… А она чаще всего отвечала: «Давай посидим еще немного. Прошу тебя…»
Посреди мостовой стояла женщина, водитель посигналил. Но женщина не двинулась с места. Барски притормозил и повернул руль. Но та тоже сделала несколько быстрых шагов в сторону и едва не оказалась под колесами. Брюнетка с большими карими глазами, скуластая и очень привлекательная. Разве что слишком ярко накрашенная. В углу рта — сигарета. Тонкое красное платье с глубоким декольте и разрезами на бедрах. Молодая женщина помахивала сумочкой из черной лакированной кожи. Рот ее растянулся в привычную улыбку, когда она подошла к окну машины, где сидел Барски.
— Эй, парочка! — Голос у нее был столь же вульгарный, как и внешность.
Отшвырнув сигарету, она открыла левую заднюю дверцу машины и плюхнулась на сиденье.
— Ну, наконец-то! Наконец-то опять позабавимся втроем!
— А ну выметайся! — в ярости крикнул Барски.
Женщина в красном задрала юбку.
— Вот, смотри! Я на все согласна! Как пожелаете, так и развлечемся. Могу и с одним тобой, если твоя сладкая согласна посидеть и посмотреть. Нет такой штуки, которую я не смогу проделать!
— Немедленно выйди из моей машины! — сказал Барски.
— Не надо, миленький! Посмотри, твоя сладкая уже изнывает от похоти! — Она наклонилась и поцеловала Барски в шею.
Он оттолкнул ее. Вскрикнув, она упала на пол машины. При этом она задела сумку Нормы, и из нее почти все высыпалось.
— Свинья ты паршивая! — выругалась женщина в красном платье. И сразу же добавила с ухмылкой: — О-о, пардон, мадам. Я соберу, не беспокойтесь, — и начала укладывать все обратно в сумку. — Подходящего кавалера вы себе выискали, нечего сказать! Грязная свинья!
Барски вышел из машины, открыл заднюю дверь, схватил женщину за шиворот и вытащил на мостовую.
— Ай-ай-ай! — завизжала она и принялась колотить Барски черной лакированной сумочкой. — Дерьмо! Слабак! Спидовец!
Рядом остановился черный «мерседес», из него выскочило двое мужчин — и женщина в красном скрылась в соседнем переулке. Один из них бросился за ней. Другой обратился с Барски с вопросом:
— Чего она от вас хотела?
— А вы как думаете?
Мужчина в штатском заглянул в машину. У него был сильный фонарь.
— Она не успела ничего подложить?
— Вряд ли. Я ее быстро вышвырнул. На вас понадеешься — сам будешь виноват…
— Да, черт побери, мы тут возились с каким-то пьяницей.
Нагнувшись, он посветил фонарем по углам, поднял сумку и протянул Норме.
— Ваша? Ничего не пропало?
Норма вопросительно уставилась на него.
— А вы кто?
— Я спрашиваю: ничего не пропало?
— Кто вы такой? — разозлилась Норма.
— После трагедии в цирке все мы получили личную охрану, — объяснил Барски. — Эти господа ехали за нами. Вы, фрау Десмонд, не обратили внимания…
— Личная охрана?
— Да, да, — подтвердил мужчина в штатском. — Так ничего не пропало?
Норма взяла сумку в руки. Незнакомец посветил ей фонарем.
— Диктофон, камера, кассеты, пленка… Нет, все на месте, — сказала Норма.
— Вы уверены? — переспросил он.
— Да.
— Это ваши вещи?
— Да.
— А не другие? Их не подменили?
— Нет, черт побери! Что я, своих вещей не узнаю?
— О’кей, значит, это была всего-навсего шлюха.
Вернулся второй. Он никак не мог отдышаться — видно, пришлось побегать.
— Ну что?
— Исчезла. Тут такая улица… борделей… В один из них она и шмыгнула. Найдешь ее теперь, как же. В таких домах обязательно есть черный ход. И в каждом — по пятьдесят девиц. Веселье, как в сочельник.
— Ладно, — сказал первый. — Ложная тревога. Но лучше уж ложная, чем настоящая. Все в порядке, господин доктор. Спокойной ночи, сударыня.
Барски сел за руль, оба охранника вернулись в свою машину и, подождав, пока «вольво» отъедет, последовали за ним на некотором расстоянии. Спутник Нормы всё ещё нервничал.
— Мне очень жаль, — проговорил он, покусывая губу.
— Итак, личная охрана, — повторила Норма и, бросив взгляд в зеркальце обзора, сразу увидела черный «мерседес». — Конечно. Понимаю. Теперь — понимаю.
— Мне в самом деле очень жаль, — сказал Барски.
— Ваша-то какая вина! Случайность! Когда я живу на Паркштрассе, мне часто приходится проезжать по Репербану. По пятницам, когда сюда на автобусах приезжают голландцы и бельгийцы, здесь творится нечто невообразимое!
— Ну и язык у этой женщины… мне так неловко перед вами…
— Успокойтесь в конце концов! Я — журналистка, и мне приходилось слышать ругань похлеще…
Он покачал головой.
— Нет, — сказал он. — Нет. Это было… это было омерзительно.
— Забудьте о ней! Главное, она ничего не украла.
Долгое время оба молчали. Репербан остался далеко позади, когда он снова заговорил, будучи мыслями далеко-далеко…
— Она называла меня «сердце мое». А я ее — «душа моя». И вечно она повторяла: «У нас так мало времени». Я прямо бесился от этого. Она обратилась к врачу лишь тогда, когда боли сделались нестерпимыми… Боли вот здесь… — Он положил руку на свое левое бедро. — Я был рядом с ней, и когда доктор нажал пальцами на больное место, она, моя Бравка, закричала от боли… Наутро начались эти проклятые анализы. И компьютерную томограмму сделали. Метастазы еще не появились. Несколько дней спустя ее прооперировали, и поначалу все было замечательно, а потом пошло вкривь и вкось… Начал отказывать один орган за другим… почки… В организме постоянно увеличивалось количество жидкости… Она перестала меня узнавать… Я стоял, склонившись над ней низко-низко, а она кричала: «Пошлите за Яном! Пошлите за Яном! Пошлите за Яном!» Я говорил ей: «Я здесь, Бравка, я здесь!» А она не переставая требовала, чтобы за мной наконец послали… Сердце у нее было крепкое, очень крепкое, да… Но когда жидкость попала в легкие и Бравка начала так страшно хрипеть… — он словно вынырнул из своих воспоминаний и с испугом взглянул на Норму. — Простите! Ради Бога, простите…
Она кивнула, сидя с закрытыми глазами.
— Рак кишечника, — проговорил он с усилившимся польским акцентом. — И один врач дал ей это… Я его умолял сжалиться над ней… Он пришел ей на помощь, когда начались эти страшные хрипы… и два дня спустя ее сердце остановилось… ее крепкое сердце…
Он свернул на Кенигштрассе, и сейчас они проезжали мимо Израильского кладбища — оно оставалось справа.
— Она умерла двадцать пятого мая восемьдесят второго года, без четверти десять… «У нас так мало времени,» — повторяла она… ей исполнилось тридцать пять… Как немного ей было отпущено, правда? Еле исполнилось шесть лет, жили мы тогда в Гамбурге, куда меня в семьдесят четвертом году пригласил профессор Гельхорн… Бравка получила место психиатра в одной из эппендорфских клиник. Мы жили в красивом старом доме на Утьменштрассе, у самого городского парка, рядышком с институтом… Большая квартира… в зеленом районе… Только Эльбы с нашего балкона не увидеть, и Альстер тоже… С тех пор, как Бравку похоронили на Ольсдорфском кладбище, мы с Елей живем вдвоем… Тогда был жаркий и душный день… очень жаркий… и кроме нас с дочкой, одного могильщика да господ из похоронного бюро на кладбище никого не было. Священника я приглашать не стал. Чересчур я тогда на него разозлился… Надеюсь, он простит мне это прегрешение. На могилу к Бравке мы ходим нечасто… Вы меня понимаете, не правда ли?
- Предыдущая
- 25/116
- Следующая
