Юрий Андропов. Последняя надежда режима. - Млечин Леонид Михайлович - Страница 78

28 августа 1980 года члены комиссии по Польше — Суслов Громы­ко, Андропов, Устинов и Черненко — представили Брежневу свои сооб­ражения: «Обстановка в ПНР продолжает оставаться напряженной. За­бастовочное движение приобретает общегосударственный масштаб». У Брежнева просили разрешения «на случай оказания военной помощи Польской Народной Республике» привести с 29 августа в полную бое­вую готовность три танковые дивизии (одну из Прибалтийского воен­ного округа, две из Белорусского) и одну мотострелковую (из При­карпатского военного округа). Предлагалось призвать из запаса сто тысяч военнообязанных и мобилизовать пятнадцать тысяч машин из на­родного хозяйства.

«При дальнейшем обострении обстановки в Польше, — говори­лось в записке, — потребуется доукомплектовать также дивизии по­стоянной готовности Прибалтийского, Белорусского, Прикарпатского военного округов до штатов военного времени, а при выступлении на стороне контрреволюционных сил основных сил Войска Польского уве­личить группировку наших войск еще на пять—семь дивизий».

Брежнев не подписал бумагу, сказал: повременим.

Генерал-полковник Дмитрий Волкогонов, в ту пору заместитель начальника ГлавПУРа, считал, что начальник Генерального штаба мар­шал Огарков сыграл решающую роль — объяснил членам политбюро, что «еще одна война, теперь на Западе, может стать непосильным бреме­нем для страны».

Вероятно, советские руководители действительно не очень хо­тели вводить войска. Но если бы власть взяла «Солидарность», их позиция наверняка бы изменилась. В Чехословакию Брежнев тоже не хотел вводить войска, а потом все-таки ввел.

Но кампания давления на польское руководство нарастала. Полковник Юрий Сергеевич Рытов был в те годы военным атташе в Польше (см.: Независимое военное обозрение. 2001. № 27). Он опи­сал хронологию практически непрекращавшихся военных учений войск Варшавского договора на территории Польши.

В начале ноября 1980 года, когда в Польше шли забастовки, у границ страны начинаются крупнейшие в послевоенной истории вой­сковые учения «Союз-80», Восемнадцать дивизий были расквартированы вдоль границ Польши. Был разработан и второй этап учений, предпо­лагавший ввод войск на территорию Польши, За три дня до начала учений в Москву вызвали первого секретаря ЦК Станислава Каню, Брежнев сказал ему:

— Польскому руководству дается шанс навести порядок в стра­не малой кровью.

10 декабря учения «Союз-80» начались, 21 декабря Устинов позвонил Куликову и приказал «продолжить учения ли особого распо­ряжения, так как не решен целый ряд важнейших политических вопро­сов». Ночью штаб учений подготовил дополнительные задания для войск,

В середине марта 1981 года на территории Польши начались совместные учения «Союз-81». На них пригласили министров обороны всех стран Варшавского договора. Опять же за несколько дней до на­чала польское руководило пригласили в Москву. Им внушали:

— Возникла смертельная угроза делу социализма... Пора про­явить мужество. Дальше откладывать нельзя. Нужно упредить и обез­оружить врага. Применить к нему меры, соответствующие военному времени... Все средства должны быть использованы. Было бы хорошо, если бы удалось скомпрометировать оппозицию путем обнаружения двух-трех складов с оружием... Это было бы веским оправдательным аргументом для обоснования того, что вы предотвращаете гражданскую войну...

Все надежды возлагались на Ярузельского. Он должен был спа­сти социализм в Польше. Но генерал Ярузельский котел еще спасти и себя самого. Он хотел создать у поляков впечатление, что, принимая жесткие меры, он спасает страну от вторжения иностранных армий. Он действовал в одиночку. В польском руководстве были ястребы, счи­тавшие, что он преступно медлит.

Полковник Юрий Рытов пишет, что в первой половине 1981 года резидентура военной разведки получила конфиденциальную информацию о том, что под председательством генерала Мечислава Мочара (канди­дат в члены политбюро, секретарь ЦК, бывший министр внутренних дел, человек с репутацией ястреба) состоялась неофициальная встре­ча влиятельных польских военачальников, на Которой обсуждался во­прос об отставке генерала Войцеха Ярузельского с высших государ­ственных постов и замене •го па более сильного и решительного ру­ководителя. По сути, речь шла о том, что в Польше назревает заго­вор.

Полковник Рытов не сразу решился подписать телеграмму в центр. Но еще один источник в военной среде подтвердил, что есть недовольные либерализмом Ярузельского и что они группируются во­круг Мочара. Телеграмма начальнику главного разведуправления Гене­рального штаба генералу армии Петру Ивановичу Иващутину ушла. По­сольство и представительство КГБ информацию не подтвердили. Ми­нистр обороны Устинов был недоволен этой историей и поручил глав­нокомандующему войсками Варшавского договора Куликову разобраться. Тот устроил выволочку атташе. К его информации в центральном аппарате ГРУ стали относиться с недоверием.

Полковника Рытова в конце концов отозвали из Варшавы. На большом совещании военный атташе высказался против ввода войск, сказал:

— Польша — не Чехословакия, и здесь дело может дойти до большой крови...

Тем временем заместитель министра национальной обороны Польши генерал Эугениуш Мольчик обратился напрямую к Устинову со словами, что он и его единомышленники готовы «навести в стране по­рядок силами армии» и призвать союзников оказать «интернациональ­ную помощь».

А вот командир 20-й танковой дивизии Войска Польского пол­ковник Владислав Сачонек сказал советским офицерам:

— Если союзнические войска войдут в Польшу, то польская армия окажет вооруженное сопротивление.

Маршал Куликов потребовал от Ярузельского уволить полковни­ка из армии.

За три дня до введения военного положения в Москве еще не знали, что предпримет ЯрузельскиЙ, и сильно нервничали. 12 декабря 1981 года в Варшаву прилетел начальник советской разведки Крючков. В ночь на 13 декабря 1981 года Войцех ЯрузельскиЙ ввел в Польше военное положение.

В шесть утра ЯрузельскиЙ обратился к стране:

— Наша родина оказалась над пропастью. Дальнейшее сохране­ние подобного положения вело бы к неизбежной катастрофе, к абсо­лютному хаосу, к нищете, голоду...

Невероятно популярный профсоюз «Солидарность» был запрещен, газеты, поддерживавшие «Солидарность», были закрыты. Военное поло­жение — это бронетранспортеры на улицах, повсюду солдаты, телефон­ную связь отключили, школы и институты закрыли, ввели комендант­ский час, увеличили рабочий день, цензурировали почту, разослали военных комиссаров на предприятия и запретили ездить по стране без особой нужды.

Наиболее заметные фигуры оппозиции, начиная с Леха Валенсы, интернировали. От него требовали подписать заявление в поддержку введения военного положения. Он не подписал. Многие активисты «Солидарности» ушли в подполье.

В Москве были довольны. На самом деле эта военная акция по­ставила крест на социалистическом строе в Польше. Полякам стало окончательно ясно, что, если эта власть боится дать людям элемен­тарные права, если она боится профсоюзов, если она затыкает рот церкви и закрывает газеты, значит, эта власть никуда не годится. Через несколько лет от социализма в Польше не осталось и следа...

Во всех польских костелах можно увидеть фотографии молодого человека с горящими глазами, который, склонив голову, требователь­но смотрит на прихожан. Это ксендз Ежи Попелюшко. Трое офицеров польской госбезопасности зверски убили Попелюшко, злейшего врага социализма. В те времена молодой священник читал откровенно поли­тические проповеди и поддерживал запрещенную Солидарность. Послу­шать Попелюшко собирались огромные толпы верующих. В такие дни ко­стел со всех сторон окружала милиция.

Трагическая судьба Польши — разделы, оккупации, неволя — вдохновила католическую церковь Польши на особую роль. Когда у по­ляков не было своего государства, когда их территорию делили на несколько стран, когда их оккупировали, когда им запрещали быть поляками, они шли в костел. Там, в костеле, говорили по-польски и о Польше. Только там, в костеле, поляки были свободны. Полому для поляков католическая вера соединилась с мечтой о свободе и незави­симости.